Последняя цель
Вдали возникла она – забытая всеми, крохотная сторожка, приютившаяся на самом краю Васюганской топи, подобно грибу-паразиту, присосавшемуся к гнилому пню. Обветшалая, серая, с прохудившейся крышей, она хранила безмолвие и сырость минувших лет, пропитавшись запахом тлена и безнадежности. Окна, затянутые пеленой паутины, мутными глазницами взирали на бескрайнее море камыша и мха, оплакивая свою участь. Ветер, пронзая щели, завывал надрывную песню, вторя скорби умирающего леса.
– Море, солнце, пляж и бокал ледяного шампанского… – пробормотала я мечтательно, переступая порог домика, будто покидая райские кущи.
– Обязательно, Тайпан, – отозвался Фил, в голосе которого звучала усмешка, – но сперва мишень, пуля и танец смерти цели.
– Естественно, – ухмыльнулась ему в ответ, сбрасывая сумку на пол с беззаботной грацией хищника.
– Маяк Беглова возвещает о скорой встрече, поторопись, до жертвы еще надо добраться, – бросил Фил, выходя из избы и давая мне возможность переодеться.
Я сбросила с себя мокрые, грязные одежды, как змея сбрасывает старую кожу, освобождаясь от бремени прошлого. Движения, отточенные годами тренировок, дышали грацией хищника, каждое мое действие было воплощенной скоростью и бесшумностью. Новая форма облегала тело, будто вторая кожа, подчеркивая опасные изгибы. Оставалась боевая подруга. Я взяла ее в руки, как любовника, с нежностью и священным трепетом. Сухой щелчок затвора прозвучал тихим обещанием неминуемой смерти. Оптика вспыхнула, поймав слабый луч света, словно глаз ночного зверя, выслеживающего обреченную добычу. Это не просто оружие – это продолжение моей плоти и крови, продолжение моей воли, мой смертоносный взгляд, готовый обрушиться на цель. Закинув винтовку на плечо, я вышла, оставив Филиппу возможность привести себя в порядок. Он передал мне портативную станцию слежения, на которой отображалось передвижение Беглова, и удалился переодеться.
Голос Якова Леонидовича и так отдавался навязчивым эхом в моей голове: они приземлились и, не дав себе передышки, уже приступили к коварному плану по устранению конкурента, прикрываясь невинной охотой. Всего несколько километров отделяли нас друг от друга, и я знала: Беглов уведет своего спутника в самое сердце топей, чтобы надежно запутать следы. Что ж, его предусмотрительность играла мне на руку, ведь я плела ту же сеть, только уже для него самого.
– Готовность номер один, Тайпан, спина прикрыта, глаз не сомкну! – Фил хлестко указал направление и ветром унесся в противоположную сторону.
– Как всегда, – прошептала уже в пустоту, и тенью скользнула в направлении своей цели.
Липкая тишина болота дышала в спину, но это не мешало мне красться на ощупь, выслеживая свою дичь. Под саваном тумана я казалась призраком, сотканным из теней, скользящим меж зыбких кочек и колючей осоки. Ледяные пальцы холода сжимали кости, а сердце отбивало дикий ритм в унисон с мерным хлюпаньем топи под ногами. Каждый звук – будь то предательский хруст сухой ветки или шепот камыша – отзывался болезненным напряжением в каждой мышце, готовой сорваться в бросок. В спертом воздухе висел терпкий запах гнили и первобытного зверя. Глаза, голодные до малейшего движения, жадно всматривались в призрачные силуэты, пляшущие за пеленой тумана, вымаливая хотя бы мимолетный намек на присутствие добычи, чтобы завершить этот безмолвный, древний танец охотника и жертвы.
– Ребята, дайте нам с Александром Сергеевичем побыть наедине, не ходите по пятам, – взмолился Беглов в моем наушнике, в голосе нарочитой мольбы сквозила фальшь.
– Но, босс… – синхронно забормотали гориллы.
– Я сказал остаться здесь! – в голосе Якова Леонидовича прорезался металл.
– Есть… – отозвалась охрана.
Я находилась в пределах досягаемости, жалкие сотни метров отделяли меня от долгожданной цели.
И вот передо мной возникло то, ради чего был проделан столь долгий и мучительный путь. Мгновение отделяло меня от выстрела. Взгляд, прикованный невидимыми нитями напряжения, впился в цель. Мир сузился до узкого туннеля, где в центре пульсировал жизнью Беглов. Зрачки жадно расширились, вбирая последний кадр ускользающей реальности, словно перед прыжком в бездну. Время замерло, сжавшись в тугую, смертоносную пружину.
Змеей скользнув вниз, я по-пластунски вползла в вонючую жижу, медленно приближаясь к своей жертве. Мне нужен был идеальный обзор, и теперь он был у меня. Стоя по плечи в затхлой трясине, я вскинула винтовку и приняла боевую стойку. Но как по злой иронии судьбы, Беглов подался влево, укрывшись за деревом. Он будто что-то чувствовал! Стоило мне сменить позицию, как он делал то же самое, раз за разом скрываясь за этим проклятым стволом. В наушнике раздался щелчок снятого предохранителя, а затем зловещий голос Якова Леонидовича.
– Ну что, Александр Сергеевич, пришел твой черед плясать под мою дудку, дружок, – процедил Беглов, и его смех, зловещий и утробный, раскатился по лесу, смахивая на карканье ворона. – Я всегда получаю то, что хочу.
– Что вы творите, Яков Леонидович… – пролепетал парень, слова еле ворочались на заплетающемся языке. – Неужели… неужели вы собираетесь меня убить? Вас же посадят!
– Едва ли, – Беглов небрежно пожал плечами. – Нет тела – нет дела. Здесь места глухие, знаешь ли… идеально подходят, чтобы замести следы. Вот, например, где ты сейчас стоишь. Слева от тебя – топь. Как только пуля прошьет твою плоть, ты машинально дернешься… и болото примет тебя в свои объятия навеки. Поглотит целиком, вместе с костями.
– Пожалуйста, не надо! – взмолился юноша, выставив вперед дрожащие ладони и судорожно пятясь назад.
И тут удача мне подмигнула. Беглов наконец-то выбрался из-за укрытия, даруя желанную возможность для выстрела. Оставались лишь доли секунды, чтобы отправить цель в небытие. Мгновение мучительно растянулось, застыв навечно в перекрестье снайперского прицела. Яков Леонидович являл собой размытое пятно в окуляре, но смерть уже ощутимо касалась его спины, вырвавшись из безмолвной стальной утробы винтовки. Мой палец нежно коснулся спускового крючка, как последней надежды; секунда – и выстрел разорвет тишину, мрачным эхом отразившись в предсмертной агонии. Полагаю, нечто подобное испытывал и Беглов, держа на мушке своего противника.
А дальше все покатилось по наклонной, будто в кошмарном бреду. Моя цель надвигалась на парня, изрыгая проклятия и ядовитые насмешки, но вдруг нога мужчины предательски споткнулась о корягу. Он неловко взмахнул руками, словно раненый мотылек, винтовка, описав дугу, взлетела в воздух, а сам Беглов рухнул в мутную, зловонную жижу, которую минуту назад обещал Александру Сергеевичу.
Мой рот невольно распахнулся, не в силах вместить увиденное – подобного кошмара моя практика еще не знала. Зеленая, зияющая пасть болота, влажная и будто вечно голодная, затягивала пожилого мужчину в свои предательские объятия. Каждое его тщетное движение лишь приближало неминуемый конец, каждый хриплый вздох отдавался предсмертным удушьем. Багряные отсветы солнца зловеще поблескивали на поверхности топи, издеваясь над агонией жертвы. Зыбкая трясина, не торопясь, но с неумолимой жестокостью, пожирала Беглова, оставляя после себя лишь дрожащую рябь на мутной воде и горький привкус тлена в сгущающихся сумерках. В последний раз из смертельной бездны показалась голова несчастного бизнесмена, и в тот же миг болото сомкнулось над ней, без остатка поглотив свою добычу. Александр Сергеевич, совсем окаменев, стоял рядом, с таким же немым ужасом наблюдая за развернувшейся драмой, но вдруг встрепенулся и, оглашая лес отчаянными криками о помощи, бросился прочь.
– Тайпан, очнись, – голос друга в наушнике прозвучал ударом колокола. – Охренеть… – выдохнул он по слогам. – Зря ты, подруга, грешила на отсутствие высших сил. Видать, не дремлют, шельмы.
– Да чтоб тебя, Фил, – процедила я сквозь зубы, приходя в себя. Голова гудела, как улей. – Это дурной знак, чую нутром – теперь всё будет идти наперекосяк. Увидишь.
Осторожно выбравшись из воды, я, крадучись, будто тень меж деревьев, побежала прочь от места казни Беглова.
– Да ладно тебе драматизировать, – возмутился Филипп. – Подумаешь, кто-то за тебя грязную работу сделал! Радоваться надо – одной головной болью меньше.
– Деньги нужно вернуть, – проговорила я, выключая связь и опускаясь на траву у подножия вековой сосны. – Я не выполнила свой контракт.
Винтовка все еще лежала у меня на коленях. Я бережно положила ее, свою старую подругу, и вгляделась. Глаза сразу же наткнулись на первую зарубку – я, конечно, помнила, кому она обязана своим появлением. Тому самому, кто заказал моего отца, Гнидову Ивану Олеговичу. Его лицо, словно исписанное ветрами порока и днями бесчестия, навсегда врезалось в память. На нем – печать отъявленного негодяя. В его запавших глазах всегда плясали угрюмые тени, похожие на искры догорающего костра, готовые в любой момент вспыхнуть пламенем злобы. Резкие складки у рта складывались в циничную усмешку, за которой таилась бездонная пропасть коварства. Каждый шрам, каждая морщина на его мерзком лице вопили о совершенных предательствах и подлостях, сплетаясь в уродливую маску беспринципности. Тогда мне казалось, что сама тьма приложила к нему руку, превратив в живое воплощение гнусности.
Я не пряталась в тени, не извивалась гадюкой, чтобы ужалить эту мразь. Я встретила его взгляд, чтобы он увидел в моих глазах свою погибель и понял, за что. Месть за отца… Она выжглась в пламени моей души, застыла на сетчатке, откликнулась болью в каждом нерве. В тот день, когда я выследила убийцу, я увидела в его глазах не злобу – лишь жалкий, животный страх. Но это не поколебало меня. Нет. Моя рука была тверда и беспощадна. В тот миг меня не настигло облегчение, лишь холодная, всепоглощающая пустота. Месть… она оказалась горьким пеплом на губах, развеянным по ветру прахом надежд. Отец не вернулся. И вот – я стала тем, от чего он так отчаянно пытался меня заслонить, той тенью, что он пытался изгнать из моей души.
– Тайпан, ты спятила, – Фил с силой сжал плечо, пытаясь вернуть меня в реальность. – Очнись, куколка, кошмар позади. Впереди заслуженный рай: ты, море, песок под ногами… Уверяю, солнце и волны смоют все. Мы же не роботы, нам всем нужна передышка, как воздух.
– Верни деньги, они не мои. Я их не заслужила, – я поднялась, отряхивая с себя пыль и горечь.
– Ладно, – устало выдохнул Филипп. – А теперь домой, птичка.
Что ж, Фил оказался провидцем: мы не бездушные машины, а живые люди, и даже у нас наступает предел, когда необходимо остановиться, вдохнуть полной грудью и перезагрузиться. Именно об этом я размышляла, набирая высоту в самолете, уносящем меня к долгожданному отдыху. Я купалась в тишине, умиротворении и покое, наслаждаясь мыслью, что больше не нужно прятаться, скрываться, убивать – можно просто расслабиться и утонуть в удовольствии.
Филипп вернул деньги заказчику, но тот с негодованием отказался принять их обратно. Его слова звучали как приговор: ему было все равно, какой ценой была пролита кровь убийцы его брата. Главное – свершилось возмездие там, где Беглов отнял самое дорогое. В итоге, посовещавшись, мы решили передать гонорар за это дело в детский дом.
Впереди манило лазурное побережье, а Филя… о его планах я могла лишь гадать. Он никогда не утруждал себя посвящениями в свои отпускные замыслы. Но искренне надеялась, что и его отдых будет столь же безмятежным и полным радости, как и мой.
Я прикрыла глаза, и под убаюкивающий шепот авиационных моторов меня впервые за долгое время сморил глубокий, безмятежный сон.
Сквозь зыбкую пелену угасающего сознания проступил образ, выхваченный из глубин памяти, – мой отец, давно покинувший этот мир. Он восседал на самом краешке земли, у кромки моря, смахивая чем-то на древнего мудреца, погруженного в медитацию заката. Багряные лучи играли в его седине, превращая ореол волос в нимб. И вдруг, как будто почувствовав мой взгляд, он обернулся. Ветер донес до меня лишь шепот, тихий и ласковый, сотканный из воспоминаний и светлой грусти:
– Леночка, берегись… Прошлое дышит тебе в затылок, не вздумай поворачиваться к нему спиной, будь всегда на страже. Держись за Фила, он заслонит от любой беды… Он твой последний…
Слова отца растаяли в разреженном воздухе, будто дымка, оставив после себя лишь давящую, звенящую пустоту.
Глаза распахнулись, как ставни в заброшенном доме, но мир вокруг остался неизменным. Та же обманчивая умиротворенность, словно зыбучий песок, обволакивала меня. С тихим, надтреснутым выдохом я прошептала в пустоту:
– Отец, мой взгляд будет острее клинка. Я обещаю быть начеку, даю слово…
Незваный сосед
Мое тело утопало в неге теплого песка, будто в ласковом коконе, сотканном самим солнцем. Золотой мед солнечных лучей нежно ласкал кожу, согревая каждую клеточку. Горячий луч казался нежным поцелуем щедрого лета. Шум прибоя смахивал на древнюю и успокаивающую мелодию, на шепот вечности убаюкивающий разум, услаждающий слух. Волны, набегая игриво на берег, целовали ноги прохладной пеной, а затем, с тихим шелестом, отступали, унося с собой тревоги и заботы, как ненужный сор. В этом завораживающем танце света и звука, тепла и прохлады я растворилась без остатка, погружаясь в блаженное состояние забытья, сотканное из солнца, песка и бесконечной мелодии морского прибоя.
Я отдыхала в поселке Крымского полуострова, месте, которое отец боготворил и где прошло мое детство. Новый Свет… уже в самом названии звучит обещание дивных открытий. Здесь, на лазурных берегах, где море шепчет древние предания, а солнце, словно расплавленное золото, плавит горизонт, раскинулись земли небывалой красоты. Изумрудные джунгли, похожие на спящих драконов, переплелись кронами в вечном танце, укрывая в своей глубине водопады, чьи каскады обрушивались с громоподобным ревом. Горные пики, облаченные в дымку вечных сновидений, пронзали небесную лазурь, бросая вызов земному притяжению и пленяя неземным великолепием. А в бескрайних степях, под куполом звездной ночи, царила тишина, лишь изредка нарушаемая вздохом ветра и далеким волчьим воем, напоминая о величии мироздания. Новый Свет дышал жизнью, полной ярких красок, чарующих звуков и пьянящих ароматов, навсегда покоряя сердце каждого, кто прикоснулся к этой благословенной земле.
Мне несказанно повезло: тихая деревушка приютила меня всего в десяти минутах неспешной ходьбы от моря. Вокруг – ни единой души, и эта уединённость пьянила. Первую неделю я планировала просто раствориться в покое и тишине, а уж после, возможно, и поискать пристанище поближе к людской суете.
– Ну как, водичка? – прозвучал голос вблизи, заставив меня чуть приоткрыть глаз, чтобы разглядеть незваного гостя, осмелившегося нарушить мою негу.
Передо мной возник юноша, сама воплощенная безмятежность солнечного дня. Темные, непокорные кудри обрамляли его лицо, а подтянутая фигура, одетая лишь в модные плавки, говорила о любви к спорту и солнцу. Небрежно перекинутое через плечо полотенце завершало этот непринужденный образ. В его улыбке сквозила искренняя открытость, а в глазах плясал любопытный огонек, будто он ждал новой встречи, нового приключения.
– Костя, – представился он, протягивая руку. В его глазах плясал озорной свет, когда он лукаво подмигнул. – Я только что с поезда. Видел, как вы направлялись к пляжу. Забавно, поселился в том же домике! Хозяйка, душа-человек, выделила мне комнату.
– Прелестно, – я грациозно привстала и вложила свою ладонь в крепкую мужскую руку. – Лена, – я внимательнее окинула взглядом своего нежданного соседа по деревенской избе. – Марина Михайловна уверяла, что не ждет постояльцев. Удивительно, что кого-то здесь вообще можно встретить.
– Это местечко когда-то в детстве показал мне отец, и с тех пор оно манило меня, как тихая гавань. Мечталось отдохнуть подальше от людской суеты, сбежать от нервной работы в объятия долгожданного одиночества.
В Константине я не заметила ничего настораживающего – ни единой искры, намекающей на скрытую опасность. Казалось, вся его невербалика, каждый жест, каждое слово убеждали в том, что передо мной – обычный, ничем не примечательный человек, ищущий уединения и покоя.
– Весьма занимательно, конечно, – пробормотала я, укладываясь на живот, – но прошу, позвольте мне утонуть в тишине и солнечных лучах. – блаженно прикрыв глаза, я отгородилась от мира.
– Да, конечно, – пробормотал растерянно Костя и, как зачарованный, двинулся навстречу зову моря.
Послышался звук уходящего под воду тела, энергичные гребки, плевки – парень уплывал вдаль. Мое тщательно выстроенное одиночество рухнуло, как карточный домик. Вздохнув, я поднялась с лежанки, стряхивая с ног приставучие песчинки, и бросила взгляд на тропу, змеящуюся вверх, к деревушке, где меня ждала комната.
Легкий стон ветра донесся с моря, предвестием беды. Сердце оборвалось, когда я увидела силуэт Константина, отчаянно борющегося с волнами. Еще мгновение назад он был уверенным пловцом, рассекающим лазурную гладь, а теперь – жалкий, барахтающийся комок, игрушка разбушевавшейся стихии. Каждое его движение становилось судорожным, отчаянным, словно он пытался вырваться из цепких объятий невидимого, безжалостного чудовища. Море, минуту назад ласковое и приветливое, обернулось алчным хищником, жадно затягивающим парня в свою пугающую бездну.
– Да хоть утопись, – закатила я глаза, лениво представляя сладостную перспективу вновь наслаждаться одиночеством.
Затем, выплюнув из головы эту мысль, с брезгливым отвращением рванулась в клокочущую пасть волн.
Соленый ветер, пропитанный брызгами, будто бичом хлестал по лицу, когда вдали, на горизонте бушующего моря, я заметила его – жалкую черную точку, отчаянно барахтающуюся в когтях разъяренной стихии. Волна за волной обрушивалась на беспомощного мужчину, грозя поглотить в пучине. Ледяной ужас сковал кровь, понимание, что каждая секунда – на вес золота, пронзило сознание. Мой взгляд стал полный решимости, и я рванула быстрее, превратившись в стремительного дельфина, рассекающего яростную пену. Каждое движение – отточенный ритуал, выверенный годами тренировок, – не давало сбиться с курса. Волны обрушивались, стремясь отбросить назад, но я, упрямо противостояла натиску, неумолимо приближаясь к тонущему. Сквозь хаос соленых брызг и клокочущей воды я увидела его лицо, искаженное животным ужасом, глаза, полные отчаяния. Мощным, отчаянным рывком я схватила Костю, обхватив леденеющей рукой под подбородок, и, презрев сопротивление обессиленного тела, потащила к берегу, сражаясь с каждой волной, как с разъяренным противником. Дыхание жгло легкие огнем, мышцы горели, протестуя, но я не сдавалась, движимая лишь безумным, всепоглощающим желанием спасти жизнь. С каждым метром, приближающим нас к спасительной суше, росла и крепла надежда, пока, наконец, ноги не ощутили твердость песка.
Я вытащила Константина из цепких объятий волн на берег и, обессиленная, но переполненная счастьем, рухнула рядом на спину, чувствуя, как соленая вода смешивается со слезами облегчения. Море отступило, оставив позади лишь тихий, приглушенный шепот, будто в благодарность. Я повернула голову к парню… он лежал без движения, напоминая куклу, не подавая признаков жизни.
– Ну уж нет, если ты вздумаешь окочуриться после всего, что я сделала, после того, как вытащила тебя из передряги и потратила уйму сил, то хрен тебе, я не позволю просто так растратить свою драгоценную жизненную энергию. – Я перекатилась ближе к молодому человеку и, присев рядом на корточки, окинула его взглядом.
Он все еще лежал тихо, окутанный покрывалом синевы, губы помертвели, глаза затянулись пеленой небытия. Время будто застыло в траурном молчании, а каждая секунда отдавалась в ушах похоронным звоном. Но жизнь, как хрупкий огонек, едва теплилась в нем, и я чувствовала это. Началась отчаянная битва за возвращение души в остывающую оболочку.
Я, склонилась над Костей, с неистовой силой сжала его грудь, стремясь вытеснить воду, затопившую легкие. Искусственное дыхание, мой поцелуй жизни, вливал слабую надежду в посиневшие губы. Мгновения отсчитывали беспощадное время, каждый выдох и вдох давались с непомерным усилием. Безмолвная молитва сорвалась с моих губ, и вдруг… слабый кашель, хриплый стон. Он вернулся, вырванный из ледяных объятий смерти, унеся с собой лишь часть ее вечного холода и печать.
– Отлично, оклемался, – я по-дружески хлопнула парнишку по плечу и, обессиленная, опустилась на податливый песок, блаженно прикрывая глаза.
– Спасибо, – прохрипел он, хватая ртом воздух и снова закашливаясь. – Перед глазами до сих пор пляшут обрывки кошмара… Тёмная пучина, безжалостные волны, беспомощная борьба, тянущая на самое дно…
– Не за что, – я заставила себя выпрямиться и встать на ноги, – полежи минут пять, станет легче.
Я развернулась и пошла по тропе, змеившейся от пляжа, но, обернувшись через плечо, добавила с тенью мрачной иронии:
– Плохой знак, когда твой отдых начинается с катастрофы…
– Не верю я в эти знаки! – ликующе выкрикнул Константин, опускаясь на теплый песок. – И еще раз спасибо! Я у тебя в неоплатном долгу.
– Да упаси меня Боже, – отозвалась я, вскинув руки к небу, а затем, грациозно развернувшись, начала свой подъем по узкой тропинке, высеченной в скале, к виднеющейся вдали деревушке.
Хозяйки в избе не оказалось. Видимо, упорхнула к соседям, делиться радостью про нового жильца и предвкушать дополнительный заработок. Это давало мне карт-бланш на тайный осмотр вещей постояльца. Я подошла к соседней комнате и, затаив дыхание, легонько надавила на дверь. К моему изумлению, она оказалась не заперта.
– Когда прятать нечего, и страх – лишь тень на ветру, – пробормотала про себя, вступая на чужую территорию. – Что ж, посмотрим, так ли это на самом деле.
Взгляд мой, вышколенный годами слежки, будто кисть опытного маляра, скользила по комнате, вырисовывая портрет незнакомца на стене его жизни. Я не просто рассматривала вещи, нет, я вчитывалась в них, как в древние свитки, ища заветный ключ к тайне личности Константина. Каждая деталь, будь то книга с заломленными страницами, забытая на диване, или безупречно расставленные на полке безделушки, – все шептало свою историю, раскрывало пристрастия, выбалтывало привычки и даже намекало на потаённые страхи. Я искала не очевидные улики, а неуловимый отпечаток души, тень его характера, проступившую сквозь хаос вещей. Надежда вела меня сквозь лабиринт чужой жизни, обещая, что вот-вот я нащупаю ту самую нить правды.
– Константин Иванович Бережнов, – жена отсутствует, потомство не значится, – я изучала паспорт, безмятежно покоящийся на прикроватной тумбочке. – На первый взгляд, и впрямь, будто ангел во плоти, не иначе…
Возле дома шепнула брусчатка, и я, будто тень, проскользнула из апартаментов мужчины, тщательно заметая следы недавнего визита. Едва моя нога ступила на порог моего убежища, как в квартиру вошел Костя и, не удостоив своим взглядом ничего, прошествовал в свою комнату.
Я рухнула на диван, как мешок с картошкой, и тут же запустила пальцы в пляс по экрану телефона, лихорадочно набирая имя Бережнова. То, что я узнала, ошеломило. Словно персонаж из сказки, он купался в роскоши, владел несметными поместьями, а молва твердила о его неподкупной честности и несгибаемом характере. Большая часть баснословных доходов щедро утекала на благотворительные цели. И все это – плоды гения, выросшего на ниве информационных технологий.
– Не могу я поверить в святых богачей, хоть тресни, – пробормотала я, переваривая увиденное. – Почему нет ни единого упоминания о твоих родителях, Костя? И какого черта ты поехал отдыхать именно на Черное море? – Голова раскалывалась от вороха вопросов, когда в дверь вдруг постучали.
Будто призрак, я спрыгнула с кровати и, крадучись, приблизилась к шершавым деревянным створкам. Рывком распахнув их, я столкнулась с добродушным лицом хозяйки. В широко распахнутых глазах плеснулся испуг, и она, охнув, судорожно икнула.
– Леночка, девочка, да ты меня в гроб сведешь! Как тебе удается красться тенью, ни звука, ни шороха из твоей комнаты! Уж я, грешным делом, испугалась, что тебя там и вовсе нет, – причитала женщина, всплеснув руками.
– Простите, не хотела вас напугать, – произнесла я тихо, опуская взгляд. – Вам нужна помощь?
– Нет, девочка, я всего на пару дней отлучусь, не теряй меня, – дама подалась вперед и прошептала мне прямо в ухо, как будто делилась сокровенной тайной: – Нужно в собор святого благоверного князя Александра Невского попасть, завтра туда святые мощи привезут, приложиться бы…
– В Ялте? – будто из морской пучины, всплыл в памяти образ изящного строения, мелькнувшего в окне по пути из Ялты в Новый Свет.
– Да, в общем, мне пора, хозяйничай. И нового жильца не обижай, хороший паренек, – Марина Михайловна махнула рукой на прощание и тут же упорхнула, словно ее и не было.
– Счастливой дороги! – прокричала вслед удаляющейся фигуре.