Последняя цель

Я приблизилась к прикроватной тумбочке, нащупала наушник связи и вставила в ухо. Мертвая тишина приемника констатировала отсутствие Фила.

– Кто бы мог подумать, что я буду скучать, – усмехнулась я, извлекла устройство и пряча его обратно в потайной карман.

Стрелка часов неумолимо приближалась к двум, возвещая о заслуженном праве на тихий час, дарованном после утренней круговерти, закрученной Константином. Едва голова коснулась подушки, веки сомкнулись сами собой, и тело, будто пушинка, провалилось в объятия покоя, где расслабленная нервная система жадно впитывала живительную энергию.

Я спала примерно часа два, как вдруг… Неуловимый шорох коснулся слуха, как и дыхание ускользающей тени у дверей. Он таял, уходя вглубь дома. Казалось, кто-то крался в коридоре, стараясь раствориться в полумраке. Инстинкт, как острый клинок, рассек тишину, заставляя чувства замереть в напряженном ожидании, а тело принять вертикальное положение. Движения мои стали тягучими, будто кисель. Крадучись, приблизилась к выходу и, прильнув к щели, осторожно приоткрыла дверь. Шорох замирал где-то в районе кухни, подобно зыбкому миражу.

Каждый мой шаг казался беззвучным прикосновением бриза, дыхание затаилось, как у хищника, готовящегося к броску. Глаза горели алчным огнем, выискивая малейшее движение, предательский отблеск чужой тени, укрывшейся в этот тихий час. Я подкралась к кухне с намерением стать невидимым свидетелем, застичь врасплох, пресечь неминуемое. Осторожно выглянув и окидывая взглядом сумрак, я обнаружила лишь накрытый стол, усыпанный лепестками роз. Недоумение сковало меня, когда я шагнула в дверной проем, не понимая, куда исчез тот, чьи шаги так уверенно вели меня сюда.

Чьи-то горячие ладони обвили мои плечи, прижимая к разгоряченному телу. Инстинкты, отточенные годами тренировок, взметнулись бурей. Чужое прикосновение отозвалось как посягательство на саму мою суть, на право дышать. Решимость вспыхнула, словно зарница в ночи. Ни тени паники, лишь звериная сосредоточенность. Движение – стремительное, как удар гадюки – подсекло ноги нападавшего, лишая опоры. Мгновение – и глухой крик разрезал воздух, эхом падения беспомощного тела на лопатки. Лезвие, уже покоившееся в моей ладони за спиной, опалило кожу ледяным прикосновением стали.

– Лена, ну что ты творишь? – простонал Костя, вцепившись в затылок. – Зачем было меня вытаскивать из морской пучины, чтобы потом добить? – Он истерически захохотал и, шатаясь, поднялся с пола.

– Чисто машинально, просто хожу на самооборону, – я пожала плечами, ловким движением пряча лезвие за пояс. – В следующий раз, любезный, попробуйте не подкрадываться к даме со спины, а просто окликнуть. Хозяйка предупредила об отъезде, мало ли, воры… – попыталась немного сгладить неловкость от своей чрезмерной реакции.

– Прости, прошу, раздели со мной этот ужин, – Костя шагнул к столу и отодвинул для меня стул. – Хочу хоть что-то приятное для тебя сделать.

В животе скрутился тугой узел, напоминая о мучительном голоде.

– Я совсем не откажусь перекусить, – с натянутой улыбкой проговорила я и, стараясь скрыть волнение, направилась к парню.

– Не зная твоих гастрономических предпочтений, я рискнул и собрал всего по чуточке, – произнес Костя, скользнув взглядом по скатерти, на которой причудливо сплетались дары моря – от румяных раков и сочных мидий до томных моллюсков, – перемежаясь с россыпью свежих салатов и соблазнительным запахом сдобных булочек.

Мы уселись, и в этот миг мои глаза встретились с глазами Бережнова. Его взгляд, чистый и любящий, как тихий свет, коснулся меня. В его глубине плескалась нежность, а сами очи обещали верность и преданность, подобно двум верным псам. Давно уже я не встречала такого откровения в мужском взоре.

– Ты невероятно прекрасна, похожа на прелестниц с полотен старых мастеров. Откуда ты родом? – произнес Костя, в его голосе сквозило легкое волнение. – Я сам из Питера, создал одну компьютерную программу, наделавшую немало шума. Сейчас, к счастью, не испытываю нужды, но не люблю бравировать деньгами. В конце концов, это всего лишь бумага, не более.

– Многие так говорят, да лиши их злата – в петлю полезут, – парировала я, щедро наполнив тарелку дарами моря и с удовольствием принялась за трапезу. – Из Москвы.

– Лена, ты мне безумно нравишься… Веришь ли ты в любовь с первого взгляда? – Костя улыбнулся, не отрывая от меня своего завораживающего взгляда. – Может, что-то подобное вспыхивало когда-то между твоими родителями?

– Мать ушла из жизни, когда мне едва исполнился год. С тех пор, сколько себя помню, я была неразрывно связана с отцом. Что же касается первого вопроса… как я могу отвергать то, чего никогда не знала?

– Кто ты, Леночка? Фотомодель? Актриса? – Бережнов, не отрываясь, изучал меня сквозь полумрак опущенных ресниц, потягивая вино из бокала.

В каждом его движении чувствовалась нарочитая небрежность, призванная скрыть неподдельный интерес.

– Библиотекарь, затаившийся в детском царстве книг, – напустила на себя невиннейший вид.

– Ого, ты даже чудеснее, чем казалось мне до этого, – прошептал юноша, и извлек из-под стола пылающий букет алых роз, поднося его мне как сокровище.

– Спасибо, – проговорила я, принимая цветы и с наслаждением вдыхая их аромат. – А кто твои родители, Костя?

– Мой отец пропал без вести, а матери не стало два года назад, – тень нескрываемой грусти омрачила лицо Константина.

Я невольно накрыла его руку своей ладонью, чувствуя, как слова застревают в горле.

– Прости, я не хотела бередить рану…

– Все в порядке, раны затянулись, не стоит и думать, – Бережнов плеснул вина по бокалам, и багряный отблеск заиграл на его лице. – За самую лучезарную девушку этого побережья.

– Ого, какой удивительный комплимент, особенно учитывая, что я здесь одна, – и мы с Костей залились смехом.

Мы проговорили почти три часа на одном дыхании. Молодой человек оказался на редкость милым и приятным собеседником. Он открыл душу, рассказывая о себе без утайки, и в каждом его слове чувствовалась искренность. Я словно пролистала полную анкету его жизни: детство, учеба в университете, работа, он, с грустью в голосе, поведал об отсутствии настоящих друзей, объясняя это банальной завистью. В этот край он приехал по той же причине, что и я – зов сердца. Его отец боготворил эти места, и, выкроив немного времени, он решил прикоснуться к воспоминаниям детства. Пока он изливал душу, я погрузилась в собственные размышления о прошлом.

Детство мое было выкрашено в суровые тона хаки и пропитано терпким запахом оружейного масла. Отец, облаченный в военную форму, был для меня не просто родителем, а живым олицетворением дисциплины и непоколебимой чести. Мы скитались из гарнизона в гарнизон, подобно перелетным птицам, оставляя за собой шлейф пыльных дорог и щемящую память о друзьях, которых приходилось покидать. Каждый новый город разворачивался предо мной, будто свежая страница захватывающей книги, новая глава в летописи моей юной жизни. Подтянутый, немногословный, сдержанный – отец не часто осыпал меня изъявлениями нежности, но в глубине его стальных серых глаз я неизменно улавливала отблески любви и гордости. Он учил меня с малых лет метко поражать цели и находить грибные россыпи в лесной глуши, делился захватывающими преданиями о героизме и воинском долге, о небе, разрезаемом стальными птицами, и земле, которую необходимо оберегать. И пусть порой я тосковала по тихой гавани стабильности и домашнему уюту, в моем детстве таилась своя, особенная романтика – романтика неизведанных дорог, закаленной военной дружбы и отцовской гордости, которая согревала меня, как неугасимый огонь, даже в самые промозглые гарнизонные вечера.

– Ты словно в другом мире, – голос Кости долетел издалека, приглушенный пеленой отрешенности, – я тебе наскучил?

– Нет… – прошептала я, пробуждаясь от наваждения. – Вспомнила папу… – С трудом взяв себя в руки, поднялась из-за стола. – Уже поздно, пора укладываться на боковую.

– Давай прогуляемся к морю, – предложил Костя, сплетая ладони в молящем жесте, – я не хочу, чтобы ты сейчас уходила.

– Хорошо, – произнесла с улыбкой, не желая разочаровывать Бережнова, который оказался на редкость неплохим парнем. – Не больше часа… если только время не решит потечь в каком-то своём, неведомом русле.

– Ладно, – Константин довольно закивал, смакуя услышанное и предвкушая грядущее торжество задуманного.

Мы вышли из дома и побрели вниз, к морю, скалистой тропой, серебрившейся в лунном свете. Вино кружило голову, а тело, непривычно мне, слегка покачивалось. И вот, споткнувшись о предательский корень, я ощутила, как мир на мгновение накренился, готовый рухнуть в головокружительную бездну. Сердце замерло в ледяном предчувствии падения. Но прежде чем гравитация успела взять верх, сильные руки Кости подхватили меня, удержав на краю. Мгновение – и я в безопасности, в его крепких объятиях. Я чувствовала, как бешено колотится его сердце, словно отголосок моей собственной, едва избежавшей катастрофы.

– Я готов всю жизнь носить тебя на руках, ограждая от малейшей беды, ты такая хрупкая, как первый весенний цветок, – прошептал Костя, и его терпкий, обжигающий поцелуй накрыл мои губы, будто долгожданная волна.

Никогда прежде я не слышала таких слов. Они растопили меня, заставили растечься теплым воском в руках моего спасителя, подобно свече. Оказывается, есть невыразимая сладость в том, чтобы ощутить себя слабой рядом с рыцарем, готовым заслонить от любой бури.

Его губы были мягкими, как лепестки юной розы, и теплыми, будто впитавшими солнечное тепло летнего дня. Прикоснувшись к моим, они остановили мгновение. Это касание было нежным и робким, напоминая первый луч рассвета, крадущийся по сонной земле. В этой хрупкой нежности таилась сила, готовая взорвать вселенную чувств.

Взрыв. Не иначе. До этого момента страсть лишь дремала в глубинах, теперь же она вырвалась на свободу, словно вулкан, сметая пеплом сомнений все вокруг. Его губы обрели властную настойчивость, и я, плененная этим зовом, распахнула душу навстречу бушующей стихии чувств. Языки переплелись в опьяняющем танце, как два изголодавшихся путника, нашедших долгожданный оазис. Обжигающая волна прокатилась по телу, высекая на коже морозные узоры.

В этом поцелуе сплелось все: трепетная нежность и обжигающая страсть, робкое прикосновение и бездонное отчаяние, хрупкая надежда и леденящий страх. Первый, долгожданный, он ворвался в нашу жизнь вихрем, запечатлевшись в памяти огненным клеймом. Поцелуй, в одно мгновение перевернувший мир с ног на голову и заставивший его вращаться в ином ритме.

– Я отнесу тебя в комнату, – прошептал Костя, и в голосе его звучала нежность вечернего бриза. Не размыкая объятий, он добавил: – Поход к морю оставим на рассвет.

Будто драгоценную ношу, как хрупкую мечту, он бережно прижал меня к себе и понес в дом, окутывая теплом и заботой. Осторожно уложив меня в постель, он заботливо укутал меня теплым одеялом, защищая от беспощадной стужи мира, провел рукой по волосам, и в этой ласке чувствовалась бесконечная нежность, прежде чем прошептал…

– Спи, Леночка, ты самое прекрасное, что могло произойти со мной здесь. Спасибо тебе… – он легко коснулся моих губ и скользнул к выходу.

– Может, останешься? – спросила у Бережнова, изумляясь собственной смелости и внезапной торопливости.

– Нет, хочу, чтобы это произошло чуть позже… добиться тебя, чтобы ты сама приняла мое сердце и душу, – прошептал Костя, будто тайну открывая.

Он послал воздушный поцелуй, легкий и сладкий, как сахарная вата, и исчез за дверью, оставив меня наедине с вихрем растревоженных, непостижимых чувств.

Я уснула с улыбкой на устах, унося с собой мысли о невероятной удаче – встрече на черноморском берегу с Костей. Он казался воплощением чистоты, словно первый снег, и добродетели, достойной девицы из галантного восемнадцатого века.

– Черт, – пробормотала я сквозь сонное забытье, ускользающее, как песок сквозь пальцы. – Не думала, что доживу до дня, когда увижу человека, отказавшегося от легкого, ни к чему не обязывающего секса. Как жаль…

С этими словами я перевернулась на бок, проваливаясь в объятия Морфея.