Тайна хрустального дома

Тайна хрустального дома
Анна Виневская

Увлекательная психологическая драма, описывающая историю одного лета. Молодая женщина в поиске своего счастья, своего мужчины и своего жизненного пути. Кажется, что это обычная история, однако те ситуации, в которые попадает героиня книги, заставляют нас задуматься о том, так ли все просто в нашей жизни? Книга написана по мотивам тренингов по системно-векторной психологии Юрия Бурлана.

Тайна хрустального дома

история одного лета

Анна Виневская

© Анна Виневская, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Мы живем, наполняя себя продуктами чужой деятельности. Мы потребляем то, что произведено другими. Обретя сознание после восьмичасового сна, мы начинаем потреблять. Но знаем ли мы, что мы потребляем? Мерилом успешности в любой сфере человеческой деятельности является произведенный продукт. Литературные или музыкальные произведения, станки, здания, техника, идеи – все, что производит человеческая масса в своей совокупности, есть продукты ее жизнедеятельности.

Накопленная критическая масса этих продуктов стремится к тому, чтобы обрести форму. И эта форма должна соответствовать запросам потребителя, иначе ее не замечают, не используют, и она создает интеллектуальный и материальный балласт. Запросы современного потребителя довольно капризны и непостоянны в непрерывной гонке за новым, неизведанным, не открытым.

Откуда появляются новинки, если мы живем в рамках закона, стандарта, шаблона? Мы живем в тисках дресс-кодов, правил поведения, наказаний и санкций за неисполнение закона, ограничений, а в целом, мы перечитываем руководство к жизни, которое определяется только двумя словами: «нет» и «нельзя»! Стандартизация и ограничения современного общества заводят в тупик, и сжимают тиски свободной мысли. Именно эта свободная творческая мысль производит намерение узнать о строении ядра атома или исследовать законы земного притяжения, познать гармонию музыки или гармонию законов природы.

Мысль рождается не в тисках стандарта, хотя она этот стандарт и порождает. Свободная творческая мысль – это искра, вылетевшая из пламени вечности и озарившая путь человечества огнем Прометея. Эта мысль живет по своим законам – это законы самой вселенной. Как гармоничны струны вселенной, так гармонична и музыка мысли в свободном полете – полете творчества.

Объединяющее творческое начало, сотворенное в первом атоме, в цветке эдельвейса, в первом плаче ребенка, кантате Баха, – является ли все это стандартом? Можем ли мы сказать, что луч робкого весеннего солнца, хруст теплой хлебной корки, запах свежескошенной летней полуденной травы так манящи для нас, потому что соответствуют законам и рамочным представлениям? Где истоки того особенного знания о мироздании и творческом начале?

Любовь… вот, что движет гармонией этого мира. Внутренняя сила жизни, рожденная любовью, озаряющая путеводной звездой творческую свободную мысль, создает тот потенциал, который заставляет двигаться атомы, планеты, галактики, каждый новый день начинать как первый и последний, открывать неизведанное, рождать творческие сущности и, наконец, крутить гигантский маховик жизни во вселенной. Любовь рождает творчество, как родник рождает реку. И неважно, облачено ли творчество в законы гармонии или оно свободно существует в вариациях живого и неживого во вселенной, преломляется ли оно законами социальной жизни или правилами грамматики в тетрадке первоклассника.

Ясно то, что творческая свободная мысль, опираясь на фундамент шаблонов, законов и норм, рожденная и вдохновленная любовью живет вне ограничений, вне времени и вне пространства. Творчество безгранично, как безграничная вселенная, единственным законом которой является любовь…

    А. Виневская

История одного лета «Тайна хрустального дома» написана на «одном дыхании». В ее основу положены лекции по системно-векторной психологии Юрия Бурлана, которые проводятся на портале http://www.yburlan.ru. Сюжет истории придуман совместно с писателем Клищенко Татьяной.

Системные заметки путешественника по времени – это не автобиографические истории. Их персонажи являются вымышленными. Любое сходство с действительностью является случайным. Эти истории написаны также на основе тренингов по системно-векторной психологии Юрия Бурлана.

Пляски в вечности

Мир есть госпиталь для неизлечимых.

    Артур Шопенгауэр

Окно было раскрыто настежь. Стояли жаркие летние дни. Раскаленное уличное марево вязкой неподвижностью наваливалось на плечи, липко обволакивая и гася любое желание. Не хотелось уже ничего. В открытое окно доносился уличный шум, пронзительно и настойчиво звали Колю, раздраженно лаяли собаки, где-то ругались пьяные люди. Потные мысли тяжелым грузом оседали на дне мозга. Середина лета душно и устало висела над провинциальным южным городом.

Обмотавшись мокрым полотенцем, она утомленно побрела на кухню…

Последний год своей замужней жизни она жила с усталой мыслью о том, что эта кухня, надоевшая жареная картошка, бесконечные воспоминания мужа о детстве на Сахалине превращают ее жизнь в мрачную клетку, из которой есть только один выход. Куда? Она не хотела об этом думать. Иногда эти мысли сами лезли в голову.

Сидя в душном маленьком полуподвальном помещении издательской бухгалтерии, ежедневно проводя десятки счетов, сводя дебет с кредитом чужой жизни, она каждый раз, колотя отчаянными пальцами по жертвенному калькулятору, мечтала найти кнопку, чтобы открыть себя – замурованную в тесную клетку быта, безысходности и отчаяния.

А вечером после душной, набитой безликими счетами комнаты, она приходила в такую же удушающую однообразным бытом маленькую двухкомнатную квартиру, жарила на ужин картошку и выслушивала бесконечный рассказ мужа о счастливом детстве. И сидя напротив него, наблюдая за его чавкающим, хлюпающим и жующим ртом, вытянутой майкой, свисающей на уже оформившийся живот, выпученными коленками трико, она не думала и не мечтала уже ни о чем.

– Прекрати чавкать! – кричала она. Посмотри на меня! Моя жизнь, словно клетка. Я здесь пустое место! Ты не видишь меня! Я для тебя лишь старая ненужная мебель, стена, на которую ты не обращаешь внимания! Я безразлична тебе!

И видя, что муж от ее истерики впадает в ступор, она продолжала, повышая тембр голоса и уже выкрикивая слова и фразы, словно вкрикивая их в сознание своего мужа, стараясь впечатать то, что она ощущает, в его нервную систему.

– Мне нечего даже одеть! Я скоро буду ходить голая!

Видя какой эффект вызывают ее крики, она, чтобы усилить впечатление от своих слов, подходила к шкафу с посудой и начинала бить все, что попадало ей под руку. Кидала в сердцах, с чувством, сопровождая каждую тарелку или чашку известной ему из таких истерик фразой о том, что она – ненужная мебель, стена, пустое место.

Накричавшись, нарыдавшись, перебив часть посуды, она успокаивалась до следующей Луны. И на пике эмоционального накала все начиналось снова…

Вместе с новым утром приходили надоевшие звуки: вот шаркающие стоптанные тапочки мужа, бульканье воды в кипящем чайнике, звон чашек, бурчание ей вслед о том, что все заботливые жены готовят мужу завтрак, а она – неблагодарная бесхозяйственная неумеха. Да, и не понимают здесь ни его самого, не уважают его мать, его дочь от предыдущего брака и всю его родню.

И снова цифры, счета, жареная картошка…

Разнообразие мужчин в ее жизни сменялось их же однообразием. Словно какой-то рок преследовал ее. Не избалованная мужским вниманием, она соглашалась на первую встречу, потом на вторую, потом становилось жалко мужика от услышанных рассказов о несчастном детстве, о больной маме у него на руках, о мечте найти женщину, которая бы понимала, ведь ему так мало надо в жизни – только чуточку счастья. Потом она словно теряла себя, пытаясь обогреть его, и, будто ныряла в глубину без скафандра, оглушенная своей же жалостью, каким-то наступившим безволием и втянутостью в его жизнь. А года через три – оглушенная, связанная по рукам и ногам непонятным и обязательным долгом перед ним, вдруг опомнившись, лихорадочно искала возможность убежать, скрыться, исчезнуть.

Что происходило с ней за эти три года? Заботы, желание угодить, мысли об общем ребенке… Но дети не рождались, угодить становилось все труднее и труднее. И тогда тоска знакомым силуэтом усаживалась у изголовья кровати и перебирала длинными влажными пальцами ее мысли, собирала их в косы, вплетая темный образ безысходности.

Может быть поменять обои? Или купить новые туфли? Так жить невозможно. Нужно что-то менять. И тогда она или била посуду, или вспыхнувшее стремление к новизне заглушало на какой-то миг тоску. Ей чудилось, что жизнь обретала новые краски. И это воодушевление, эта потребность к красоте, казалось, придавала воздушность ее итак легкому телу, блеск ее погасшим за стеклами очков глазам, смысл ее бессмысленному существованию.

Клеились обои, покупались новые туфли или даже платье, проходило и возбуждающее чувство новизны. Но оставалась снова пустота, оставались размеренность и скупость провинциальной жизни, будни с чужим детством на Сахалине, чужими детьми от прежних непонятых браков.

Сухой горечью осадка оставались звуки шаркающих старых домашних тапочек и пропитавший несбывшуюся жизнь запах жареной картошки. Оставалась тоска и усталость, разочарование собой и этой длинной однообразной жизнью. И этого сухого остатка ее жизни было так мало, что, сдунув его с ладони, можно было сказать – кто такая? А ничего и не было?

Что оставляет после себя каждый человек? Горстку сухого остатка? Физическое воплощение себя в детях? Социальную память, как память о своих делах, своей жизни, которую сохраняют другие люди? Но и они уйдут, оставив кучки сухой пыли… Что каждый из нас оставляет после себя в этой жизни?

Сотворенные и рожденные из небытия, в небытие и ушедшие, мы оставляем после себя след погасшей звезды на черном бархате пустой вселенной. Эта вселенная, наполненная нашими мерцающими искрами, живет благодаря мигу нашего существования, искрами, озаряющими для кого-то пустые глазницы времени. Каждое живое или неживое воплощение сущего, является отражением одного единого желания и намерения – жить…

Все сущее, как первозданное зеркало – отражается в своей вселенной, имея и неся собой намерение постоянного творения, и отражаясь в своих творениях. Все есть одно и одно есть все. Жизнь каждого человека существует и отражается в жизнях всех, с кем рядом он живет – в переживании счастья и единения с шумом морского прибоя, близости к бледному лицу луны в теплую южную ночь, волнующего объятия или звенящих чувств, внезапно нахлынувших в момент узнавания своего лица на старой черно-белой фотографии. И не только… Как белое и черное, добро и зло, либидо и мартидо в спиральном витке противоборства эти силы создают и разрушают, оставляя в великой войне противостояний вещество, которое когда-то станет мыслить.

Как счастьем и наполнением переживается сама Жизнь, так и страданием и нехватками где-то внутри переживается то, что делает Жизнь конечной, что позволяет ощутить этот холод вечности, этот конец пути для каждого из нас лично.

Прикосновение края вечности, – и ты становишься каплей в несущемся потоке стремнины, сливаешься с другими каплями и становишься водой, течешь по подземным руслам и выходишь светлым, чистым, хрустальным ключом на поверхность земли, ты течешь в реках, разливаясь в плесы, торжественно и глубоко вливаясь в море. Или ты – покой, молчание и вечное спокойствие земли, твердость, устойчивость, незыблемость и прохлада скалы, и корни травы и деревьев проникают в тебя с силой живого ростка. Миг – и ты танцующий бесконечную пляску язык пламени, саламандра – жительница огня. Пламя вибрирует, трепещет, порождая горячие искры, они уносятся вверх – туда, где снова бесконечность обнимает их, приглашая разделить покой и пустоту вечности. Или в безмолвной пустоте ты поднимаешься вверх и растворяешься в воздухе – в огромном голубом пространстве, покое, легкости и радости, ты летишь в потоках воздуха и они играют тебе нежную песню ветра. Ты летишь над землей – над полями, городами, растворяясь в прозрачном эфире и ощущаешь бесконечность огромного воздушного океана, обнимая собою землю, весь мир, пронизывая все и всех. Ты живешь в душе земли, воды, огня и воздуха. Ты и есть эта единая душа, которая окутывает собой всю землю и весь мир…

Что ей чудилось или снилось? Как понять свои ощущения? И не сошла ли она с ума? Нельзя так много работать. И сколько раз она говорила себе, что семья, а не работа должна быть у женщины на первом месте. Но кто такая женщина? Иногда она думала, что не похожа на других – не такая хозяйственная и домовитая, слишком жалостливая и сердобольная. Она испытывала какую-то необъяснимую щемящую тоску в груди, видя больных животных, детей, старых беспомощных людей. И хотелось плакать… и ком в горле стеснял. Хотелось убежать куда-то, спрятаться от своего переживания чужого страдания. Было стыдно ощущать свою непохожесть, или скорее несхожесть с другими женщинами. Не то, чтобы она не пыталась как-то научиться быть женщиной. Нет. Было какое-то внутреннее знание, что она не такая. Другая.

Иногда, уносясь в своих мечтаниях, она грезила. И эти сны наяву скорее были похожи на чьи-то чужие жизни, о которых она знала и которые ей были более близкими, чем ее настоящая жизнь. И эти то ли сны, то ли грезы миражами ложились в канву жизни, челноком снуя, проявляя себя в утке и основе красками чьего-то замысла, являя себя в спутанной паутине намерений общего вселенского движения к совершенству и бесконечности.

Остров

Мир за стеклом прекрасен. И ты за стеклом прекрасна. По какую сторону от стекла ты и мир? Ты создана только для того, чтобы любоваться тобой.

Она села напротив зеркала, сняла очки и стала вглядываться в свое отражение. Блики солнца играли и подпрыгивали на ее ресницах словно мячики. Вглядываясь в свое отражение в зеркале, она как бы погружалась сама в себя. И разглядывая каждую деталь своего отраженного лица, она понимала, что время идет, и когда-то мелкая сетка морщин опутает ее лицо и шею, тело будет стареть и лишь глаза – такие влажные и нежные, будут готовы проронить чистую слезу.

Вглядываясь в отражение в зеркале, она увидела черный зрачок, который стал расти и расползаться, а затем и вовсе превратился в остров, к которому приставали оранжевые гондолы, украшенные цветами и гирляндами. Управляли лодками смелые гондольеры, одетые в нарядные рубашки и красные бархатные шляпы. Стройные гондольеры смеялись, а те, кто уже был рядом с островом, весело переговаривались. Парами и тройками гондольеры направились в город, выстроенный из белого камня. Здания из белого кирпича, белоснежная церковь, мощеные белым камнем улицы обещали уют и покой. Но не за этим уютом и покоем прибыли в белый город молодые гондольеры.

В центре города располагался хрустальный дворец. И каждый вечер в одно и то же время, лишь только край солнца касался края земли, в центральной зале дворца появлялась необыкновенно красивая молодая женщина, при одном виде которой луна стеснялась своего света, когда восходила на небо.