Есть только миг

– Да ну, не думаю. Не знаю. Просто плохо стало..

– Позвони мне, когда поймёшь. Позвони.

Я лихо вписалась в наш переулок и уже с угла видела, что скорая еще стоит. Папу выносили на каталке соседские парни, я запрыгнула в машину медицинской помощи,успев сказать белеющей от ужаса бабушке, чтобы та собрала все вещи для больницы, за которыми я планировала вернуться после того, как уложу папу в палату. Дверь захлопнулась. С нами ехала медсестра, которая слушала такие диалоги неоднократно.

– Па, скоро приедем и всё будет норм!

– Вот я стариков напугал..

– Па! Ну ты ж не специально! Всё позади! Легче?

– По Сельмашу ехал. Будто тысячи иголок изнутри проткнули..

– Ого. Сейчас же легче? Легче?

– Легче, Анют. Долго еще?

– Только СИТО, пап..

Наконец мы оказались у БСМП. Двери скорой распахнулись и я побежала за каталкой. Санитаров не было. Мне помогли его положить и я повезла, везла и абсолютно уверенно твердила: «Сейчас всё будет хорошо». Я улыбалась, мне казалось, что бы это ни было – мы успели!

– Помогите кто-нибудь, моя дочь беременна, ей нельзя каталку тащить!

– Па, мне не тяжело. Всё хорошо. Уже почти приехали..

В палату зашел молодой доктор. Он цеплял датчики для кардиограммы, папа в своём стиле шутил про волосатую грудь, на которой ни черта не держится.

– Вам надо операцию делать прямо сейчас. Подписываем?

– Подождите, мне надо с женой посоветоваться.. она у дочки. У меня там внучка. А здесь внук. А зимой еще один будет. Пока не знаем кто.. – в этих почти последних словах был весь мой Папа. Он и в простых вопросах всегда нуждался в мамином плече, а уж, что касается здоровья.. Не ходил без нее к врачам ни разу на моём веку. Ну, а дети. Внуки. Разумеется, главная ценность. Смысл.

– Давайте я подпишу, что надо, – вмешалась я.

– Нет, должен пациент.

– Вы же сами сказали, что шевелиться лишний раз нельзя?!

– Так положено.

Папа слабой рукой взял ручку и поставил какую-то загогулину. Я видела его подпись десятки раз. Идеальный аккуратный почерк. И подпись всегда одинаково безупречна. Но только не в этот раз.

Мы мчались по коридору на этой лежачей каталке, попутно, сдавая кровь. Встретили какую-то женщину, которая сказала, что теперь папе будут положены какие-то дорогостоящие лекарства бесплатно. Я везла его в реанимацию, на процедуру под названием «коронарография». Процедуру, которую доктор почему-то назвал страшным словом «операция».

– Всё будет хорошо, пап. Подожду, когда закончат и привезу твои вещи..

Дверь захлопнулась. Вышел врач, вручая мне всю папину одежду, он сказал:

– Готовьтесь к худшему. Обширный инфаркт. Очень мало шансов.

Мне казалось, он сошёл с ума. Ведь мне только что говорили о каких-то положенных лекарствах. Я позвонила маме.

– Мне страшно.

– Предлагай любые деньги!

– Кому? Он и так в реанимации..

Вышел другой доктор со списком расходных материалов, которые нужно купить..

–..и воды. В маленьких бутылках. Вы слышите меня??

– Да..

Я позвонила мужу. Спустилась на улицу и села на ступеньки. Саша приехал вскоре. С пакетом. Мы бежали наверх. Вышел врач.

– Фамилия?

– Дирацуян.

– Мне жаль.

Я смотрела на Сашу и только, когда увидела его слёзы, поверила во всё это.

Машина была припаркована напротив БСМП. Возле Перинатального центра. Где ровно 6 лет назад появился мой сын. Сквозь лобовое стекло и пелену слёз мы глядели на счастливых родителей, фоткающихся с НОВЫМ человеком и облаком из воздушных шаров. А позади нас стояла БСМП. Место, где лежал неживым самый живой человек на свете – мой Папа.

– Как я бабушке теперь это скажу?

– Не говори пока.

– Как ты себе это представляешь?! Поехали.

Бабушка с порога объявила, что собрала в пакет папины вещи, тапки и гречку, потому что негоже больничное есть.. Дальше всё как в тумане. Мы метались с ней ещё несколько часов между отрицанием и торгом. В этот момент бог закончился во мне насовсем. При всей своей безграничной любви к папе, самым тяжелым было переживать это вместе с ней, с человеком, который в один миг потерял все смыслы. Беременным нельзя успокоительные, а мне хотелось зачерпнуть их половником и забыться на несколько месяцев. Череда родственников разной степени близости потянулась в наш дом. В дом, в котором моя семья за историю почти 40летнего проживания, не знала горя. В середине ночи я уснула, обнимая папины вещи, врученные мне доктором. Они пахли папой и, казалось, это сон. Сон. Наутро прилетела мама и сестра с мужем. А на следующий день село Большие Салы навсегда перестало быть для нас просто местом в Мясниковском районе. Теперь именно там с гранитной плиты улыбается мой Папа.

Мама очень переживала, она не могла заплакать. Её боль не имела выхода. Спустя время мы стали выбирать фото на памятник. Впервые за свою сознательную жизнь я наблюдала мамины сомнения.

– Он везде улыбается. Нет ни одной серьезной фотографии, – вздыхала она.

– Зато похож на себя, – не видела проблемы я.

Мама 40 дней жгла свечи и читала молитвы. Мама. Не бабушка. Моя мама светский человек. Временами посматривает Невзорова и прочих «антихристей», а тут она мне что-то рассказывает про упокоение души. Меня это слегка пугало:

– Пойди в церковь и закажи сорокоуст. Так надо. Тетя Вера так сказала.

– Ага..

Я поплелась в сторону церкви в районе старого автовокзала, говорят, раньше здесь был кинотеатр, а сейчас красовался небольшой храм Святого Пантелеймона.

– Фамилия и имя усопшего? – спросила у меня женщина неопределённого возраста.