Стань моим чудом. Вопреки

Ему потребовался не один год, чтобы прийти в себя. Вернее, найти и принять того нового человека, в которого он превратился. Почти всему в жизни пришлось учиться заново. Дышать, не замечая переломанных ребер. Улыбаться, пряча от окружающих злые слезы. Ходить, сначала громыхая неудобными костылями, до крови растирая руки, а потом – на кажущемся ему отвратительным и чужеродным приспособлении, с котором он теперь свыкся. Сросся. Приспособился двигаться так, что со стороны была видна лишь легкая хромота.

Сумел снова смотреться в зеркало, без ненависти и обиды разглядывая многочисленные рубцы, которых было много и для десяти жизней. И в его одной даже с таким багажом нашлось место для радости. Сестра, дорогой, любимый человечек, драгоценная часть утерянного прошлого и светлое настоящее без условий и насмешек. Работа, к которой он стремился так долго, превозмогая боль и нищету. Стабильность и уверенность в возможности выжить, несмотря ни на что.

Только такая жизнь не подходила для нежной девочки, до сих пор верящей в сказки. Ничего сказочного не было в том, что его окружало, и пачкать ее светлый мир собственной действительностью он не собирался. Поэтому и не имел права играть чувствами, сближаться, чтобы потом оставить. Девушка не заслуживала такого. Только не она. Ей и так уже вполне хватало боли, чтобы страдать еще и из-за него.

И Кирилл молчал, избегая любой возможности остаться с ней наедине. Видел в этом единственный выход, совершенно не доверяя самому себе. Пройдет время, и она забудет. Должна забыть. Так будет лучше для них обоих.

Катя все понимала. Он жалел о том, что случилось. Это было слишком очевидно. И мучительно. Но могла ли она претендовать на другое? Кирилл ведь ей ничего не обещал. Да и поцелуй вряд ли бы случился, не пристань она с тем леденцом. Просто смешно: глупая девчонка предлагает преподавателю конфету. Еще и почти вешается на шею. Требует продолжения. Он наверняка не стал это комментировать только благодаря своему такту.

Теперь после лекций она старалась уходить из аудитории как можно быстрее. Не задавать лишних вопросов. Вообще поменьше попадаться на глаза. Зачем смущать человека своей совершенно не нужной заинтересованностью? Мало ему своих проблем, чтобы еще забивать голову поступками несдержанной студентки?

Предстоящий зачет впервые ее пугал. Не вероятностью плохой оценки: в своих силах она не сомневалась, – необходимостью столкнуться с Кириллом лицом к лицу, без свидетелей. Он всегда вызывал студентов по одному, и в этот раз наверняка не станет делать исключений.

Поэтому Катя готовилась прилежней обычного. Почти наизусть выучила все билеты, чтобы максимально сократить время для ответа. Была готова говорить без подготовки, только бы избавить и себя, и его от тягостных минут наедине.

Уснуть накануне зачета не удалось. Совсем. Мысли кипели, лишая ее остатков покоя. Вместо того чтобы настроиться на учебу, она вновь и вновь прокручивала в памяти тот день. И их неожиданный поцелуй. Такой сладкий. Запретный. Ее самая первая в жизни ласка от любимого человека. И, скорее всего, последняя… от него.

Эти самые мысли не покинули даже в аудитории, наоборот, стали еще ярче, потому что, оказавшись рядом, она поняла, что слишком отчетливо помнит вкус его губ. Катя смотрела на разложенные перед ней билеты, но вместо этого видела темный омут глаз, затуманенных от страсти. И не решалась взглянуть на сидящего напротив мужчину, чтобы не обнаружить обратное: как он торопится скорее избавиться от ее общества.

А Кирилл не слышал почти ни слова из ответа девушки. Всматривался в дорогое лицо, отмечая и необычную бледность, и явную усталость, и потухший, почти безжизненный взгляд. И с ужасом понимал, что именно он – причина всего этого. Его внушения студентам, что любимая женщина может плакать лишь от счастья, оказались пустым звуком.

Любимая? Мужчина закрыл глаза, признавая очевидное. Этого не должно было произойти. Но все-таки случилось. И, как глумливо подсказывал разум, не только с ним.

– Довольно! – он прервал рассказ Кати, разом обрывая бессмысленную игру, которую они затеяли, стараясь убедить один другого. В чем? В том, что являются просто преподавателем и студенткой? Меньше всего на свете его сейчас интересовали ответы на вопросы зачета. Хотелось подхватить ее на руки и зацеловать, стирая с лица это тоскливое выражение. Отвести в ресторан и смотреть, как она радуется, выбирая то, что еще никогда не пробовала. А потом уложить в постель… чтобы она выспалась, успокоившись в его объятьях. И просто охранять ее сон, чтобы никто, даже он сам, не смог потревожить.

– Достаточно, Катя. Я вижу, что Вы хорошо подготовились и заслуживаете высокой оценки.

Протянул ей заполненную зачетку, на мгновенье коснувшись руки, которую девушка торопливо отдернула, впервые за все время поднимая на него взгляд. И тут же отвернулась, понимая, что даже умело нанесенная косметика ей не помогла. Он увидел. Заметил припухшие веки, которые она так старательно пыталась замаскировать. Хотела надеть темные очки, но в аудитории они смотрелись бы слишком нелепо.

– Я могу идти?

Кирилл медленно покачал головой. На ощупь нашел ее ладонь. Холодную. Просто ледяную. Поднес к губам, пытаясь согреть.

Совершенно другим требовалось заниматься на зачете, но сейчас размышлять об этом уже не имело смысла. И мужчина впервые за многие дни наконец-то почувствовал облегчение, увидев ее робкую, такую желанную улыбку.

– Что же мы натворили с тобой, котенок?

Еще раз дохнул на маленькую ладошку, нехотя выпуская из рук. И вложил в нее ключи, пояснив в ответ на недоуменный взгляд девушки:

– Подожди меня в машине, хорошо? Я постараюсь побыстрее расправиться с остальными студентами. Нам обязательно нужно поговорить.

***

Студентам в тот день повезло. Их строгий и обычно непреклонный на зачетах преподаватель впервые смотрел на ошибки сквозь пальцы. Он торопился. Гораздо важнее было оказаться рядом с ней, вдали от посторонних глаз, и наконец-то все решить.

Правда, о чем именно он собрался говорить с Катей, Кирилл пока не представлял. Но в необходимости разговора был уверен, и так молчание затянулось слишком надолго.

Несмотря на всю спешку, зачет продолжался еще два с лишним часа, и мужчина всерьез беспокоился, что Катя его просто не дождется. Мысль о том, что девушка вряд ли бы решилась уйти вместе с ключами от его машины, не приходила в голову.

Она не ушла. Но оказавшись в собственном автомобиле, Кирилл от души порадовался тонировке на стеклах. Катя спала, уткнувшись лицом в полуразвязанный шарф и спрятав ладошки в рукава. Волосы пушистой волной рассыпались по спинке кресла. В машине было холодно, и он едва удержался, чтобы не укутать ее в собственное пальто. Остановила лишь боязнь разбудить. Нельзя. Не теперь. Ей нужно это время, чтобы отдохнуть. Ему – все обдумать. Находясь рядом и не опасаясь того, что она исчезнет.

Он осторожно завел машину, торопясь уехать от городского шума. Неожиданно решил, куда именно увезет ее: в место, где раньше всегда бывал один. То самое, спасшее его от небытия много лет назад.

Тогда он едва оправился от очередной операции. Только учился по новой ходить, морщась от почти непрекращающейся боли. Был даже не гостем, а постоянным участником неизбежных больничных будней, в чужом городе, без родных и друзей. Тетка, воспитывающая его сестренку, не желала тратить деньги на телефонные переговоры, и ему лишь изредка удавалось услышать дорогой голосок. Все остальное время рядом не было никого, кроме врачей и медсестер. Один – в целом мире.

А потом появилась она. Вряд ли был шанс не влюбиться. Красивая. Казалось, он слепнет, глядя на золото ее волос. Глупый мальчишка, даже не подозревающий, что такого фантастического цвета просто не существует в природе. Ему и в голову не могло прийти, что вся эта красота – не настоящая. Как и она сама. Как любовь, в которой его так старательно убеждали.

Столь оригинальный опыт был весьма заманчив. Ей всегда нравились необычные мужчины. Слишком богатые. Слишком жесткие. Слишком упрямые. Слишком привлекательные. Или наоборот. Он потерял голову от первой любви и желания, заглушившего даже физическую боль, а она… Она решила проверить, будут ли ее ощущения иными рядом с таким человеком.

И как тут не вспомнишь Пушкина:

«Ах, обмануть меня не трудно!..

Я сам обманываться рад!»

Ложь была упоительной. Кирилл поверил, что действительно дорог для нее, что уродство, которое он прятал от самого себя, не имеет значения. По ночам впивался зубами в подушку, чтобы его болезненные стоны не потревожили ее сон. А потом, вернувшись в родной город, отчаянно ждал. Сначала – приезда, потом – звонка, затем – хотя бы какой-то весточки, уверения, что все хорошо, и с ней ничего не случилось, просто какие-то важные дела задержали вдали от любимого.

Уже много позже, оборачиваясь назад, на свою непроходимую глупость, он понял, что не было никаких серьезных дел. Как и любви. Причем у обоих. Только она играла, а он умирал от едкой, разъедающей сердце кислоты, не имеющей ничего общего с настоящими чувствами. Это состояние не созидало его – уничтожало, разрушая остатки жизни в изъеденном сомнениями сознании.

Он все-таки дождался. Она приехала, только совсем не к нему и не одна. Приморский город был красив, а новый спутник не любил отдыхать в одиночестве.

Кирилл увидел ее совершенно случайно, на набережной, в объятьях высокого мужчины, сильного и здорового. Хотел скрыться незаметно, ведь все и так было очевидно. Но она не упустила возможности раскрыть глаза бывшему возлюбленному. Рассказать правду, стряхивая романтическую пелену, и посмеяться, уже с другим человеком, над нелепыми мечтами о семье и счастье.

Было даже не больно. Вообще не осталось никаких чувств. Он забрался в первую попавшуюся маршрутку, не обращая внимания на сочувствующие взгляды пассажиров. И вышел, лишь когда перестал узнавать окружающие пейзажи. Там, где почти не было никого из людей – только скалы, те самые, о которых в городе слагали легенды об их чарующей красоте и опасности, подстерегающей на каждом шагу, о десятках несчастных, решивших отправиться именно туда в трудную минуту. Почти никого из них потом так и не находили: море редко возвращало своих добровольных пленников.

Остановился на самом краю обрыва, равнодушно глядя, как бушуют волны – там, далеко внизу. Они существовали, величественные, восхитительные, независимо от людских проблем. Бились о берег, взметались буйной пеной, поражая воображение. И внезапно захотелось жить. Просто жить. Пусть в одиночестве. С насмешками за спиной. С этой самой болью, заменившей ему потерянную ногу. Но жить. Отпустить несостоявшуюся возлюбленную из собственного сердца. Простить, усвоить уроки и двигаться. Самому, больше не ожидая ни от кого ни жалости, ни любви.

Получилось. И тогда, и позже. Выходило на протяжении многих лет, пока судьба не подкинула встречу с юным, почти нереальным созданием. Прелестной девушкой с кристально чистыми глазами, почему-то внушившей себе самой мысль о том, что она влюблена. В него.

Глава 7

Кирилл остановил машину почти у самого края скалы. С тех пор он нередко приезжал сюда, но всегда – в одиночестве. И только сегодня впервые захотел, чтобы эта девочка разделила с ним восхищение неповторимой красотой почти нетронутой природы.

Катя вздрогнула и открыла глаза. Несколько раз моргнула, с недоумением вглядываясь в пейзаж за окном.

– Где мы?

– На Фиоленте (побережье в окрестностях Севастополя, одно из самых живописных и достаточно нетронутых городской цивилизацией мест, известное своими отвесными скалами, дикой природой и прозрачным, кристально чистым морем – прим. автора).

– О-о…

Он не понял ее возгласа. Это хорошо? Или она переживает из-за того, что оказалась так далеко от дома? Но слабо улыбнувшись, Катя пояснила:

– Я никогда не была здесь. Столько слышала, но так и не доехала ни разу. Папа считает, что море тут слишком дикое, а скалы опасны. А Вы в очередной раз угадали одно из моих сокровенных желаний.

Кирилл не ожидал подобного. Вообще с трудом представлял, что коренной житель города может быть не знаком с этим местом. И в который раз подумал, что ему никак, даже при всем желании, не понять приоритеты ее отца.

Вышел из машины вслед за девушкой, пытаясь увидеть окружающий мир ее глазами. Что может чувствовать человек, впервые видящий эти красоты? Волнение? Страх? Благоговение? Все это переполняло его тогда. И то же самое он читал на ее лице, в глазах, все еще хранивших следы недавних слез.