Стань моим чудом. Вопреки

Кирилл снова повернулся к странному сооружению, из которого торчали белые коконы … чего-то странного. Ему нередко приходилось видеть такое в руках малышни, но никогда и в голову не приходило, что об ЭТОМ можно мечтать. Еще и долгие годы. Но было совсем не смешно, хотя в напряженном лице девушки отчетливо читалось ожидание насмешки или хотя бы шутки. Повода ни для одного, ни для другого он не видел, а вот ее отца захотелось изо всех сил встряхнуть.

Катя ждала реакции. Следила за выражением лица, но даже примерно не могла угадать, о чем он думает. И совершенно растерялась, когда мужчина шагнул в сторону будки и вернулся через пару минут, держа в руках сразу две палочки с намотанным на них белым волокном. Спросила, пряча смущенную улыбку:

– Сразу две? Чтобы гарантированно наелась?

Кирилл рассмеялся:

– Одна – моя. Хочу выяснить, что это за необыкновенная штука. – И он первым опустил губы в белый комок.

Оказалось сладко. Пожалуй, даже слишком. И никаких других оттенков вкуса. Да и консистенция была более чем непривычной. Но Кирилл изо всех сил старался распробовать странное нечто. Правда, гораздо большее удовольствие ему доставляло наблюдение за девушкой, поглощающей липкие спутанные нити с совершенно нескрываемым наслаждением.

Катя подняла на него наполненные благодарностью глаза.

– Всегда думала, что я – единственный ребенок, который не ел вату. А оказалось, что нет. Разве Вам никогда не хотелось попробовать?

Мужчина только пожал плечами. О сладостях он мог думать только в том детстве, которое осталось за пределами памяти. Когда были живы родители, а они с сестрой чувствовали себя обычными детьми. Беззаботными, шумными, проказливыми. Счастливыми. А потом, уже за гранью этого безмятежного мира, ему стало не до сладкой ваты. Жизнь на долгое время оказалась скованной рамками клиник, лекарств, бесконечных операций и боли. Когда все закончилось, маленького мальчика, способного мечтать о лакомствах, уже не существовало, а человека, в которого он превратился, волновали совсем другие вещи.

Но все это Кате знать было ни к чему: ей хватало собственных проблем. Потому Кирилл лишь улыбнулся, глядя, как стремительно уменьшается ее комок, тая на нежных губах, к которым ему с каждой минутой все сильнее хотелось прикоснуться.

Мужчина так увлекся созерцанием девушки, что не заметил порыва ветра, метнувшего вату прямо в лицо. Попробовал убрать липкие комья руками, но только перепачкался еще больше, и, глядя, как отчаянно пытается сдержать смех Катя, тоже расхохотался.

– Вот уж действительно незабываемые ощущения…

– Я помогу, – проговорила девушка, протягивая руку к его лицу и внезапно становясь серьезной. После прикосновения ее пальцев и у него улетучилось все веселье, сменившись совсем другими ощущениями.

Кожа мужчины оказалась гладкой и удивительно прохладной, несмотря на жару. Кате показалось, что она попала в волну… чего-то необъяснимого. Как будто летний дождь оросил свежестью утомленное духотой тело. Ваты на лице было мало. Очень мало. А руку убирать не хотелось. И девушка вообще едва сдерживалась, чтобы не повторить движения пальцев языком.

Кирилл опередил ее. Обхватил тонкое запястье, притягивая ладонь к губам, и слизнул сладкие волокна уже с ее кожи. В потемневших глазах не осталось ни тени улыбки.

Катя молчала. Хотя вкус вожделенного лакомства оказался совершенно обычным, она прекрасно понимала, что теперь всякий раз при виде сахарной ваты будет вспоминать совсем другую сладость: пронзительную и терпкую, негой растекающуюся по телу.

– Даже представить не мог, что это окажется так восхитительно…

Слишком восхитительно. Ей хотелось сказать то же самое и совсем не по поводу съеденного угощения.

Глава 5

Наступившая осень была необычно теплой. Совсем без дождей. Уже не жаркой, как лето, но такой же ласковой. Одногруппники после занятий торопились на пляж, а иногда сбегали туда даже вместо лекций, посмеиваясь над теми, кто предпочитал сидеть в аудиториях. Последних было не так уж и много. Преподаватели смотрели на подобные проделки сквозь пальцы, прекрасно понимая, что внушить что-то нерадивым студентам вряд ли удастся. Во всяком случае, до первого зачета точно не стоило рассчитывать на проявление сознательности. Душные кабинеты очевидно проигрывали в сравнении со свежей прохладой моря.

Кирилл еще до начала учебного года уехал на какие-то курсы, и никто толком не знал, когда он вернется. Спрашивать у других преподавателей Катя не осмеливалась.

С той памятной летней встречи они больше не виделись. У девушки, как, впрочем, и у всех остальных студентов, был его телефон, но звонить ей бы и в голову не пришло. Что она могла сказать? Просто напомнить о себе? Помешать каким-то важным делам, которых в отъезде наверняка было предостаточно? Да и боялась увидеть или услышать что-нибудь, способное разбить ее призрачные мечты. Ведь ничего особенного не случилось. Они просто разговаривали тогда. Почти. Все остальное она вполне могла придумать.

Лекции читал другой преподаватель кафедры. Кате было не интересно. Совсем. Сухое, монотонное декларирование текстов учебника ее не привлекало. Все чаще возникало желание составить компанию другим студентам на пляже, и останавливала только боязнь, что она пропустит момент ЕГО возвращения.

Собственный внешний вид девушку никогда особенно не волновал. Она знала, что довольно привлекательна, хотя и не является эталоном красоты. Да и дорогая, модная одежда делала свое дело. Поэтому заинтересованные взгляды мужчин в общем-то были привычны, но не волновали ее. Никогда. Совершенно не трогали до недавнего времени.

ЕМУ хотелось нравиться. Единственному. Угадать и надеть любимый цвет в одежде. Выбрать платье, в котором она будет выглядеть неповторимой. Для НЕГО. Сделать что-то приятное, то, о чем он давно мечтает, даже если это окажется таким же нелепым, как ее стремление попробовать сладкую вату. Хотя вряд ли у Кирилла могли быть подобные желания. Он ведь серьезный и взрослый. Настоящий мужчина. А она… Она влюбилась. Уже не имело смысла скрывать, хотя бы себе самой стоило признаться.

Профессор занимал почти все ее мысли. Волновал, побуждая думать о вещах, совершенно чуждых прежде, желать их, испытывая странный трепет во всем теле при одном только воспоминании о его присутствии.

Услышав скрип открывающейся двери, она даже не посмотрела туда. И так знала, что преподаватель все равно не скажет ничего нового, потому что он – не Кирилл, и стремится только занять отведенное на лекции время. Ни знания студентов, ни тем более их мнения его вообще не интересуют.

Но по аудитории неожиданно пронесся одобрительный гул, а для этого могла быть только одна причина. И Катя тут же пожалела, что не успела утром сделать прическу. Почти не накрасилась, лишь тронула тушью ресницы, и одежду выбрала самую обычную. Мысли пронеслись в сознании одна за другой, рассыпаясь на мелкие капли, и растаяли, столкнувшись с пристальным взглядом, обращенным прямо к ней.

Он улыбнулся одними глазами, в то же мгновенье разворачиваясь к остальным. Но девушке хватило. Даже этого кратчайшего мига оказалось достаточно, чтобы почувствовать себя счастливой.

– Кирилл Александрович, это нечестно! – завопили девчонки. – Вы бросили нас на целый месяц! Ледянина просто невозможно терпеть!

– Ну разве можно так говорить о преподавателе?! – он пытался казаться строгим, но в глазах играла усмешка. Рейнер и сам прекрасно понимал, что его коллега занимается совершенно не тем делом в жизни. Но стоило ли признаваться в этом студентам?

– Так ведь Вы же и учили нас говорить то, что мы думаем! – парировал кто-то, нисколько не смущаясь отповеди. – Видите, как нас мало осталось? Все разбежались.

– Ладно, я почти поверил, что вы спасались от скучных лекций, а не воспользовались возможностью еще разок погреться на солнце. Но имейте в виду: сегодня последний день, когда я не стану отмечать отсутствующих. И другим передайте, что поблажек никому не будет.

Девушка невольно улыбнулась. Бесспорно: на следующем занятии аудитория окажется переполненной. Даже без учета последних слов. Что было в его лекциях таким впечатляющим? Их слушали с нескрываемым интересом, запоминали, цитировали. Занимали очередь за новыми книгами, еще не вышедшими из печати. Он всегда и банальную историю передавал так, что та оживала. Герои спорили, возражали, действовали, словно все происходило не в учебной аудитории, а на экране. Только актер был один, но роль играл так отменно, что сравниться с ним не мог никто.

Лекция давно закончилась, а студенты все не расходились. Толпились возле его стола и, перебивая друг друга, выясняли самые разные вопросы.

А Катя нарочито медленно собирала вещи. В который раз перекладывала тетради с одного места на другое. Поправляла ручки в пенале. Теребила застежку на сумке, словно та не хотела открываться. И ждала, когда же, наконец, все уйдут, только сама не понимала, зачем.

Со стороны это могло показаться смешным. Девчонка влюбилась в преподавателя. Так банально и нелепо. Сколько фильмов с подобным сюжетом ей попадалось! И ни одного – с хорошим финалом. Сколько книг с грустной, совершенно очевидной концовкой! Для чего же она сидит, ожидая, что сможет остаться с ним наедине? А глупое сердце готово разорваться от восторга и предвкушения, совсем не боясь обмануться.

Наконец-то ему удалось отделаться от непривычно расположенных к общению студентов. Это могло быть даже приятным: найти отклик в их далеких от литературы мыслях. Но сейчас занимало другое. Даже не поворачиваясь в ее сторону, он видел, что девушка готова уйти. Заметил собранные вещи. Сомнения. И почти молился, чтобы она задержалась, потому что никакого разумного повода остановить ее у него не было.

Но вот за последним человеком закрылась дверь, и Кирилл с облегчением выдохнул. Поднялся навстречу, даже не пытаясь сдержать затапливающую лицо улыбку.

– Как прошла Ваша поездка?

Он повторил ее собственные слова, сказанные несколько недель назад.

– Тянулась слишком долго.

Мучительно долго. Без этой девочки. Без сияющих глаз. Скучал так, что порой хотелось выть от тоски, каждый день ругая себя за то, что не удосужился спросить ее номер телефона. Он бы придумал, обязательно нашел повод позвонить. Сокращая расстояние, минуя время. Услышать и отозваться. Но собственная недогадливость сыграла плохую службу, лишив таких возможных драгоценных мгновений.

Кирилл потянулся к своей сумке, доставая маленький пакет.

– Это Вам. Маленький подарок.

Она замерла, глядя на протянутый сверток почти со священным ужасом. Ей почти ничего не дарили. Почему-то вещи, купленные отцом, язык не поворачивался назвать подарками. Папа всегда руководствовался лишь тем, насколько престижны и дороги они были, считая, что их ценность определяется именно этим. Ее собственный интерес почти не играл роли. Еще в школе у нее была самая богатая коллекция кукол, но играть в них не разрешалось, чтобы случайно не поломать или не испортить красоту. Они так и стояли до сих пор в отдельной комнате, в специально отведенном месте. А Катя старалась заходить туда как можно реже.

Мысль о том, что ОН мог что-то ей подарить, заворожила. Значит, там, где-то в другом городе, Кирилл ее помнил. Думал о ней. Может быть, даже скучал?

Кажется, ее занесло. Нельзя думать о таких вещах. Как вообще преподаватель может скучать по студентке?!

Катя протянула руку, бережно касаясь пакета. Мужчина улыбнулся, видя ее осторожность.

– Смелее. Вы ничего не сломаете.