Точка возврата

Мысли разбежались, голос перешел на шепот.

– Ясно.

Не Бухарин и не Троцкий – Халтурин. Женя почувствовала подвох в имени, отчестве и фамилии управляющего. Полный тезка, только мужского рода, и фамилия на ту же букву, что у нее. Разве так бывает?

И опять, точно подслушав Женины мысли, Евгений сказал:

– Бывает. Так вот, Евгения Станиславовна, боюсь, придется с вами проститься.

– Почему? – шепотом поинтересовалась Женя. Звук пропал.

– Ну, хотя бы потому, что вы игнорируете распоряжения начальства, – на лице Халтурина появилась покровительственная улыбка, – и чтоб нас не путали.

Вспыхнув, Женька попыталась увильнуть от ответственности:

– Я ничего не игнорировала. У меня сегодня «пенсионный» день, а вас никто не представил, и сами вы не догадались представиться. Мысли я читать не умею. С какой формулировкой собираетесь уволить? За то, что кадровик не умеет читать мысли? Такой статьи в кодексе нет. А перепутать нас нельзя даже с перепоя, даже спросонья, даже… не знаю, – с обидой закончила она и поняла, что получился наезд, а не оправдание.

– Логично, – рассматривая что-то на макушке пыльного фикуса у окна, согласился Евгений Станиславович. – Так как насчет приказа?

Серые глаза покосились на Хаустову.

Женя метнула взгляд на часы. Они показывали конец рабочего дня. Пока она попадет в сад, пока они с Темой приползут домой, пока она приготовит ужин, покормит маму с сыном, вымоет посуду, почитает сыну сказку. Пока приготовит на завтра Теме и себе одежду, будет уже ночь. Хорошо, не ночь, поздний вечер. Потом в душ и спать. Что случится, если она напечатает этот злополучный приказ завтра?

– Может, до завтра потерпит? – вышла из тоскливой задумчивости Женя.

– Домой спешите? Имейте в виду, мне больше по душе работники, которые не смотрят на часы. Хорошо, – вдруг разрешил Халтурин, не обратив внимания на Женин презрительный взгляд, хлопнул себя по коленям и поднялся, – до завтра приказ потерпит, но предупреждаю: не опаздывайте. Я этого не люблю. Завтра собрание трудового коллектива, надеюсь, вы будете.

Он вышел, оставив в кабинете колючий запах какой-то изысканной туалетной воды.

Женька, понюхала воздух, спрятала документы управляющего в сейф и стала собираться.

Ясно, что этот кекс начнет закручивать гайки, как все новые начальники. ББ все знал о Женьке, сочувствовал. Она пользовалась лояльностью директора, иногда даже злоупотребляла. С сегодняшнего дня все льготы отменялись. Теперь будет, как захочется левой пятке управляющего. Никакой КЗоТ не убережет ее от самодура-начальника. Этот уволит за то, что менеджер по персоналу мысли читать не умеет, найдет статью.

Начнет цепляться: минута опоздания – штраф, две минуты опоздания двойной штраф. Ошибка в приказе или в трудовой книжке – лишение премии. Жалоба – увольнение. Обложит со всех сторон, как волка загонит и предложит написать заявление по собственному. Плавали – знаем.

…Как выяснилось, Куколев не встретил Халтурина, потому что свалился с инфарктом.

Агнесса Павловна – секретарша Куколева, старорежимная дама с помадой, выходящей за пределы скептически поджатых узких губ, открыла кабинет директора, – предложила Халтурину располагаться и принесла кофе. Все было каким-то сиротским, и кабинет, и кофе, и секретарша.

У Агнессы были четкие распоряжения на счет Халтурина: предоставить полную информацию и не чинить препятствий.

Ликвидировать посудный заводик на периферии – не бог весть, какой подвиг, но у Халтурина была, кроме профессиональной, еще личная цель. Закончить ликвидацию, продать активы, рассчитаться с кредиторами, получить вознаграждение за работу и улететь в Англию, в школу MBI («Мастер делового администрирования»). Что еще делать мужчине, если у него нет семьи, и он не подвержен порокам?

С заявлением в арбитраж нужно было спешить – игра шла на опережение: прав всегда тот, кто первым пожалуется. Если пожалуются кредиторы, то «ликвидатора» назначит суд, тогда контроль над ситуацией перейдет в чужие руки. Чужие руки расчленят завод по кускам, растащат на металлолом, продадут за копейки, ни себе, ни людям, и назовут эту вакханалию вполне пристойно: «вывод активов».

Контроль – это деньги, а денег на всех не хватит.

Из опыта Евгений Станиславович знал, что даже если он очень выгодно продаст завод, заткнуть все дыры не получится. «Глупую до невозможности девочку посыпать маком и пообещать ей все, что захочет. Съесть счастливую», – советует Г.Остер. Примерно так и действовал с кредиторами Халтурин.

Спектакль, который готовился ставить на провинциальной сцене кризисный режиссер Халтурин, продлится год, а то и полтора. Через год-полтора Евгений поставит жирную точку в истории завода, съест «дурочку с маком», получит вознаграждение и отбудет в Туманный Альбион.

А пока Халтурину предстояло нырнуть и погрузиться в финансовые проблемы завода как подводнику – на самую глубину.

На глубине намечалась просрочка платежей по кредитам, долги по налогам и займам, внутренний кадровый конфликт (между работниками и руководством) и внешний – между руководством и кредиторами. Нормальная рабочая ситуация.

В банковских документах был еще какой-то тупой крючок, который царапал Халтурина, но разобраться с этим крючком с наскока не получилось, и Евгений Станиславович отложил детальное знакомство на потом.

Халтуринские изыскания пока не принесли ощутимой пользы кредиторам, зато сам Халтурин почти не думал о том, что осталось в Москве.

В Москве остались мама с бабушкой и любимая женщина – Грета Лабун-Мищук.

…Увидев Грету шесть лет назад на «датском» празднике в торгово-промышленной палате, молодой, перспективный топ-менеджер, начинающий «ликвидатор» Халтурин разучился дышать и ходить.

В тонком платье цвета первой листвы Грета напоминала дриаду. Русые волосы с пепельным отливом, бледно-розовый оттенок кожи и зеленые глаза – никакого вызова или, упаси боже, демонизма – мягкая красота и достоинство.

Стройная шея, женственная грудь, талия, щиколотки – в висках у Жеки застучало, в ушах зазвенело – все сразу, одномоментно. Как на операционном столе: сердечный ритм слабый, пульс нитевидный, давление падает. «Мы его теряем!» – слышен голос ведущего хирурга.

Никогда еще желание не было таким внезапным, острым и избирательным. Возможно, виной всему была весна, возможно – долгое пребывание за границей.

Жеку представили Грете, она улыбнулась уголками темно-розовых слегка припухших губ, протянула мягкую ладонь.

– О вас говорят, как о талантливом менеджере. Вы что оканчивали?

– Сначала юридический, потом финансовую академию, теперь вот курсы в Гарварде, – прохрипел Жека.

Губы Греты приоткрылись, между ними блеснул ряд ровных зубов.

– Когда только успели?

Сухой язык еле ворочался:

– Почему это? Мне уже двадцать восемь, – грубовато ответил он.

– А вот и мой муж. – Грета смеющимися зелеными глазами указала на грузного, седого мужчину, которого перехватил по пути к супруге какой-то министерский чиновник.

Халтурин тут же возненавидел Мищука.

Последующие пять лет Халтурин провел как болгарский нестинар, танцующий на углях ради удовольствия публики.

Морок не проходил, вселяя уверенность, что это любовь с первого взгляда. А как еще можно назвать бессонницу, навязчивое желание обладать малознакомой женщиной, чужой женой?

Поддавшись безумию, Жека наводил справки, искал досье на замминистра, сблизился с теткой из секретариата – старой сплетницей, задавал как бы невзначай осторожные вопросы.

Добытые сведения подверг тщательному анализу и попытался понять свои шансы.

Грета оказалась на пять лет старше Жеки, от чего стала еще желанней: Халтурин воображал, что чувственность Греты предстояло разбудить именно ему, а не мужу.

Детей у Греты с Мищуком не было. Это радовало: хотя Халтурин и был готов растить детей Мищука, но не был уверен, что этого захочет Грета.