Талли с некоторым беспокойством слушала Макса: только что скучный, застегнутый на все пуговицы Лешкин друг превратился у нее на глазах в сгусток энергии. Скулы порозовели, взгляд сверкал. Макс весь был во власти исторического момента, как по волшебству оживлял участников. Макс лицедействовал, Макс творил чудо. События шестисотлетней давности вдруг приблизились и стали зримыми.
Все пошло не так, как она себе представляла.
Дав согласие на встречу, она настроила себя на снисходительно-покровительственный тон этакой матроны, познавшей жизнь и натаскивающей недопеска. Она приготовилась подтрунивать, даже запаслась несколькими уничижительными фразами, которые сейчас же вылетели из головы, стоило Максу открыть рот.
Как только ей в голову пришла мысль о снисходительном покровительстве, – недоумевала Талли.
Страсть – вот что привлекало в Максиме. Неважно, что это была страсть к истории. Талли знала: как импотент во всем импотент, так страстный человек во всем страстен. Все-таки она была психологом…
…Макс чувствовал: это лицо напротив вдохновит его на великие свершения.
Он уедет в Потсдам…
Черт! Вдруг Талли не захочет ждать, пока он окончит университет? Целых три года. Черт!
Тогда надо уехать в Москву, покорить столицу, сделать карьеру, начать зарабатывать, как топ-менеджер, и позвать к себе Талли. Они вместе станут расти над собой, бороться с трудностями и добиваться…
Стоп, стоп, стоп, – честно попытался осадить себя Максим. Талли, собственно, уже всего добилась. Или нет? Одно дело – периферия, захолустье, и совсем другое дело – столица. Здесь она – голова у мухи, а там, может статься, окажется хвостом у слона.
Значит, он поедет, разошлет резюме в самые крутые международные компании, пройдет собеседование и оставит конкурентов далеко позади. Работодатель просто не сможет ему отказать, такому профессиональному и обаятельному.
И вообще Лешка соврал – и вовсе Талли не старая, вон, ни одной морщинки, личико гладкое и хорошенькое. А еще друг называется.
Все эти мысли проносились в голове у Макса независимо от того, о чем он в данный момент вещал.
Разделавшись со Смутным временем, Макс благополучно перескочил на Петра Первого, рассказал, как царь не выносил одиночества, ненавидел большие залы и если его оставляли одного на ночь, прятался в шкаф.
– Настоящий экстраверт, – заметила Талли и погрустнела. Пример с Петром Первым напомнил ей о другом любителе шкафов.
Больного аутизмом малыша папа оставлял в комнате одного, а сам забирался с компьютером в шкаф и работал, работал, работал… Талли почувствовала, что задыхается.
Макс посмотрел на нее с тревогой:
– Что с тобой?
– Да так. – Она стряхнула липкую паутину воспоминаний. – Максим, скажи, а ты кем видишь себя в сорок лет?
На мгновение Макс потерял ход мысли, похлопал глазами и застеснялся:
– Режиссером документального кино.
– Так ты хочешь учиться за границей, чтобы сделать имя в документальном кино?
В голове у Макса случилось нечто подобное взрыву на макаронной фабрике.
Пытаясь вспомнить что-то важное, он с потерянным видом смотрел на Талли:
– Ну, да. Для этого.
Кратковременная амнезия отступила, сознание прояснилось. А как же топ-менеджерство? А как же ведущие мировые компании? – с некоторым испугом вспомнил он. Для них он будет потерян навсегда!
Внезапно грудь сдавило, Максу сделалось по-настоящему страшно, он даже побледнел.
– Что? – моментально догадалась Талли, – страшно стало?
– Ты знаешь – да, – с нервным смешком проговорил Макс.
– Это понятно. Всегда страшно менять жизнь. – Это заговорил психолог, сообразил Макс и почувствовал себя совсем скверно. Не желая продолжать разговор, спросил:
– А ты не хочешь переехать в Москву?
– Может быть, года через два. – Талли улыбнулась, и сердце Максима исполнило матросский танец «Яблочко».
Все сходится! Куда ей еще переезжать, как не в Москву! А там он – режиссер документального кино… Или – так и быть – блистательный управленец высшего звена…
***
…Планы летели кувырком. От знакомства с Талли горизонт заволокло, как туманом, никакая Германия в этом тумане не просматривалась.
Все мысли Макса теперь были заняты исключительно Лешкиной сестрой. Ну, почти все.
Было одно дело, за которое он взялся втайне от всех: написание сценария документально-исторического фильма в жанре «infotainment»-шоу.
Пока еще российское документальное кино делало первые шаги в этом жанре, и Макс оценивал эти пробные работы на слабенькую тройку: им было далеко до творений Джастина Харди – мэтра западной документалистики и кумира, второго после бога. Наши экономили на всем, а шоу не терпит экономии.
Он напишет такой сценарий, на который ведущие телеканалы не пожалеют денег. Он создаст шедевр, нечто среднее между «Медичи. Крестные отцы Ренессанса» и фильмом «Неизвестная война 1812 года».
Писалось легко: Макс все время воображал, как этим сценарием покорит Талли.
Покорение шло туго.
Думая, что это поможет им сблизиться, Макс скачал из интернета с десяток интервью и передач с участием Талли Тимуровны Сыроваткиной. Не особенно вникая в то, о чем она говорит, жадно всматривался и влюблялся: в улыбку, в привычку заправлять за ухо прядь волос, в звук голоса. Пялился в монитор, пока образ Талли начинал расплываться. Любовь – или иллюзия? – застила ему глаза.
Однажды за этим невинным занятием Макса застукала мама.
– О чем это? – Она зашла со спины и с интересом рассматривала девушку на мониторе.
Девушка была хороша, безусловно. Особенно, когда говорила. Это была музыка сфер, а не речь. Слова легко, без усилий, срывались с губ, лились плавно, сами собой складывались в округлые фразы, были простыми и шли от сердца. Так говорить могла только любовь. Любовь к профессии.
Или к себе?
– О приемных детях. Бывает, что их сначала усыновляют, а потом отказываются и возвращают обратно в детские дома.
Мама схватилась за грудь:
– Ужас какой.
Дослушав интервью до конца, ревниво спросила: