Посадочные огни

– Есть, товарищ командир! – От резкого вскидывания руки Галкина качнулась, Васька обнял ее и прижался к бледной прохладной щеке лбом – Маргарита была ровно на полголовы выше. – Получишь сейчас, – попыталась оттолкнуть Ваську Маргарита, – раз-раз, и «вжик-вжик, выноси готовенького»! Отстань. Не рейс, а наказание. Двоих обез-вре-дила, ты следующий.

Но Василий не готов был сразу отпустить пьяную красавицу:

– А что ты с ними сделала?

– Все сделала: усы-пила и связа-ла.

Маргарита скрестила запястья, вызвав у Василия вспышку нездорового интереса к садомазохистским утехам.

– Когда? – запуская руки под блузку бортпроводницы и нащупывая восхитительно упругую грудь в гипюровых цветочках, проявил любопытство Коротких. Он, не задумываясь, отнес этот бред в разряд пьяных.

Маргарита с трудом сосредоточилась.

– Полчаса назад, – старательно выговорила она.

– Где? – Василий прислушался к проблемным ощущениям в брюках – они требовали немедленного разрешения.

– Во втором классе.

– И где они сейчас? – целуя нежнейшую шейку, изнывал от желания Васька.

– Думаю, там же, – хихикнула Маргарита, отпихивая второго пилота.

Василий с сожалением выпустил кружевную грудь. Что-то ему подсказывало, что Галкина не бредит. Летчик подтолкнул эсбэ к микрофону:

– Давай усаживай паксов.

– Уважаемые пассажиры, – полилось из динамиков неуверенное контральто, – прошу всех занять свои места и приготовить столики. Вас ждет праздничный ужин и арцерт контистов, пардон, концерт артистов зарубежной эстрады. Ик, – завершила обращение Маргарита.

Обещанный концерт открыл один из ремейков Киркорова, но на это никто уже не обратил внимания: пассажиры аплодировали и были в полном восторге от объявления Галкиной.

Василий схватился за голову.

Суета в салонах шла на убыль, мамаши вылавливали из-под кресел детишек, все устаканивалось, если не считать двух связанных паксов в хвосте машины.

Василий направился в салон экономкласса, Галкина, профессионально улыбаясь и цепляясь за спинки кресел, не отставала.

Дойдя до конца салона, Василий увидел спеленатых пледами Толяна, Адама и жертву белой горячки. Все трое спали.

Галкина не соврала: запястья Толяна и Адама были перемотаны скотчем.

– А это еще зачем? – проворчал второй пилот, отрывая скотч вместе с волосяным покровом и радуясь, что местная эпиляция под общим наркозом не причиняет мужикам ни физического, ни морального дискомфорта.

Скомкав скотч, второй пилот устремился назад, теперь Маргарита шла впереди, и Василий то поддерживал, то подталкивал бортпроводницу. Едва они оказались за ширмой, Василий Коротких с сомнением оглядел субтильную бортпроводницу:

– Нифигасе! Как это ты – одна двоих мужиков?

– Кло-фе-лин. Вон у той тетки – 36в, – объяснила Маргарита, свесив голову на грудь.

– А сама ты, часом, не хлебнула клофелина? – забеспокоился Василий.

Хозяйка борта уперлась лбом в перегородку – ее качали водочно-клофелиновые волны, язык пересох и не слушался, голос Василия то удалялся, то приближался.

– Слу-чай-но, – вывела Галкина, отделилась от перегородки и припала к груди второго пилота, где ее и накрыло окончательно.

До конца рейса Галкина проспала в гардеробе, причмокивая, как младенец.

Девочки-стажерки, черная и белая, Луна и Солнце, с радостью сообщили командиру экипажа, что эсбэ в отключке.

– Все, допрыгалась, стрекоза. Я на тебя рапорт подам. – Обвинительную речь Лев Ефимович произнес, по обыкновению, в присутствии экипажа.

Дежурный наряд уже увез спящих: моряка, Толяна и белогорячечного. Салон самолета покидали последние пассажиры.

– Стрекоза пела. – Опустив заспанное, помятое лицо, Галкина выскочила из опустевшего салона, сбежала по трапу и пешком отправилась в здание аэропорта.

Вьюжило.

Старшая бортпроводница (уже бывшая!) в полном одиночестве шагала мимо замерзших крылатых машин по летному полю.

– «По аэродрому, по аэродрому, лайнер пробежал, как по судьбе. И осталась в небе светлая полоска, чистая, как память о тебе», – пела Галкина и смахивала слезы, наворачивающиеся на глаза то ли от пронизывающего северного ветра, то ли от обиды.

Рев двигателя взлетающего лайнера заглушил пение, Галкина задрала голову, посмотрела в ночное небо. Там, вне досягаемости посадочных огней и осветительных приборов, висел месяц. И был он так надменно-спокоен, так уверен в себе, что Маргарита задохнулась от ярости.

– Чтоб вас черти съели! – заорала она, адресуя сказанное Леве Звенигородскому, морячку, «синяку» и урке.

Черт бы их всех побрал, их и этот високосный новый год! Можно было голову дать на отсечение: он еще покажет себя, потому что как встретишь Новый год, так его и проведешь.

Глава 7

…– Ритка, у тебя есть картошка? – Физиономия соседа-алкаша появилась из кухни, когда Маргарита уже надеялась, что ей удалось улизнуть незамеченной.

– За столом в углу, возьми, сколько надо.

– Да не оскудеет рука дающего.

– Что ж ты тогда все время норовишь укусить эту руку? Обмылок человеческий, прости господи…

– Соседей, Ритка, не выбирают, как родственников!

– Еще как выбирают.

По поводу своей коммуналки, в которой она оказалась после развода и раздела имущества, Галкина никаких иллюзий не питала. Эта коммуналка нашептывала по ночам подробности жизни первых жильцов – «врагов народа»: обрусевшего французского дворянина и его жены, прибалтийской немки. Маргарита даже запомнила фамилию полумифических стариков – де Бельпор.

Коммуналка выпускала из своих объятий только к праотцам. Выбраться из нее в более безопасное место можно было либо с помощью мужчины, либо с помощью престижной хорошо оплачиваемой работы, на которую попадают с помощью все того же мужчины или по счастливому стечению обстоятельств. Ни первого, ни второго, ни третьего у Галкиной не было.

Маргарита дождалась окончания новогодних каникул и, движимая храбростью отчаяния, отправилась в агентство недвижимости «Гуд-риелт».

Агентство располагалось в новом микрорайоне. Место было хлебное, и агентство Маргарита выбрала не случайно, а после того, как отследила рейтинги и спрос на недвижимость. Спрос на жилье в микрорайоне превышал предложение.