Научите меня стрелять

– Меркулова, у тебя что, протезы? – недоверчиво спросил шеф, почему-то глядя на мой бюст.

– Конечно. Когда у человека нет передних зубов, знаете, как он разговаривает?

– Как?– шеф хотел выяснить все до конца.

– Вот так.

И, выдвинув вперед нижнюю челюсть, я продемонстрировала шепелявость с пришепетыванием. Шеф замахал руками:

– Катерина, что за шутки?

– Какие же это шутки, Леонид Николаевич, это правда жизни. Так я пойду в отпуск?

– Иди уже, – отозвался шеф, но по его глазам было видно, что он мне не доверяет. Правильно, в общем, делает.

Доработав до конца недели, я стала собираться в дорогу. Проверила состояние резины на Окульке, заехала на шиномонтаж и вулканизацию, купила атлас российских дорог и стащила у Пашки дорожный набор, жалея, что нельзя прихватить его табельное оружие. Вот бы мы с Элеонорой тогда показали этому аферисту Никифорову!

Егоров был на самом деле хорошим ментом, потому что он меня вычислил на счет «раз». Начал он издалека:

– Кать, а кто это тебе на днях звонил?

– Пашка, ты что, мне целыми днями звонят, по двадцать звонков в день бывает, работа у меня такая.

– А что это ты такая задумчивая? Что затеяла?– не унимался Егоров.

– Паш, мы с Элей хотим в дом отдыха съездить. Ты не против? Ей полезно будет.

– Против,– вдруг заартачился Пашка,– я тебя никуда не отпускаю. Я ревнивый.

Он подошел ко мне, обнял и стал целовать.

– Обещаю, что вернусь одна,– пошутила я.

– Давай, давай, издевайся. А какой дом отдыха?

Я была не готова к такому вопросу. С домами отдыха я не работала. Кто-то из коллег недавно продавал санаторий, других контактов с санаторно-курортной индустрией у меня не было. Стало грустно, я поняла, что что-то в жизни упускаю.

– Паш, – озаренная, предложила я,– а давай вместе поедем?

Можно было голову дать на отсечение, что Пашка откажется. У него в разработке был какой-то вор в законе, и уехать из города он мог только по приказу из ставки верховного командования.

– Кать,– виновато признался Егоров,– сейчас никак не могу.

– Ну, вот, видишь, поэтому придется мне с Элей ехать.

– Почему нельзя дома побыть? Тебе что, со мной и с Роем плохо?

– Нет, конечно, мне с тобой и Бильбо очень хорошо, но я поеду не ради себя, а ради друга,– с пафосом сообщила я.

Такую терминологию Егоров понимал. Друг – это святое, а на святое замахиваться нельзя.

Определив Машку к Веронике, мы с Элеонорой Матюшиной в воскресенье выехали из города. Наш путь лежал на юг.

…Через несколько часов мы проехали указатель с отметкой «Краснодар -30 км». За бортом было плюс восемнадцать, светило солнышко, и я чуть не забыла, с какой целью мы едем. Вспомнила только, когда нечаянно заголосила : «Окрасился месяц багрянцем, где волны бушуют у скал, поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал». На фразе «А помнишь, изменник коварный, как я доверяла тебе», я захлопнула рот и посмотрела на Элю. Она, закрыв глаза, слушала этот гимн обманутых любовниц.

Я набрала Степаныча и сбивчиво сориентировала его на местности.

Он понял, где мы находимся, объяснил, по какой дороге лучше въезжать в город, и сказал, что будет ждать нас за мостом.

Вскоре, проехав мост, мы увидели автобус Степаныча, и я затормозила.

Автобус стоял у обочины, двери были закрыты. Я, кряхтя, выбралась из Окульки, постояла на затекших ногах, размялась, подошла к автобусу и увидела, что Исаев сидит на водительском месте. Голова его свесилась набок, лица с дороги видно не было. Мне показалось, что он задремал. Я постучала по стеклу и позвала:

– Степаныч! Мы здесь!

Он не отозвался. Я потянула дверь, Степаныч стал вываливаться на меня. Голова его качнулась, и я увидела лицо. Это было лицо покойника. Изо рта стекала алая струйка.

«Томатный сок, что ли»,– отказываясь верить глазам, подумала я.

Тело Степаныча съезжало все больше, я держала дверь из последних сил, понимая, что если ее отпустить, водитель автобуса рухнет на землю.

–Эля !– заорала я.

Эля вышла из Оки, подошла к нам со Степанычем и безумными глазами уставилась на алую струйку.

– Что с ним?– наконец, произнесла она.

– Какая разница, что с ним, давай, помоги мне закрыть дверь. Он падает почему-то.

Мы вместе стали запихивать грузное тело на сиденье. Оно плохо поддавалось, но нам все-таки удалось закрыть дверцу автобуса, и запыхавшиеся, мы вернулись в Оку. Путешествие оборачивалось проблемой.

Мимо одна за другой проносились машины, надо было на что-нибудь решиться.

– Слушай, – сказала я Эле,– вдруг он еще жив? Я сейчас вернусь в автобус и проверю.

– А если он убит?

– Тогда поищу что-нибудь, может убийца оставил улику?

– Ты что, рехнулась? – Эля вцепилась мне в рукав куртки и не отпускала, – поехали отсюда, поехали домой.

– Спокойно,– тоном бывалого сыщика произнесла я,– домой мы успеем, раз приехали, надо хоть что-то узнать.

С этими словами я вышла из Оки и опять подошла к автобусу, но уже с другой стороны.

Дверь в кабину была приоткрыта, из щели стекала кровавая дорожка. Я осторожно встала на подножку и заглянула в кабину.

Куртка на Степаныче была в огромных дырах, не иначе, как в него разрядили магазин автомата Калашникова. Я огляделась, поискала что-нибудь интересное, ничего интересного в кабине не было, но в руке у покойного была зажата какая-то бумажка. Пересилив себя, я потянула за кончик и вытащила ее.