Удар Скорпиона

Я не мог про это спросить. Я даже думать об этом боялся. Что моя Катька – вот эта смешная дурында в очках – пропала. Исчезла, и теперь на ее месте ничего нет. Просто пустота.

Поэтому и молчал. Держал эти вопросы в себе. Терпел, хоть они и рвались наружу. Потом уже стал по одному выпускать. По частям о том о сем расспрашивать. Но только не про Катьку. И не про папу.

Но мама о нем сама рассказала. И обо всем остальном.

* * *

В тот день наш район попал под обстрел. Бомбили вроде как «Градом». Я раньше не задумывался, откуда это. Град и град. А теперь понимаю. Эти снаряды – они же и правда с неба сыплются, как градины. Только бьют не зерно, а людей.

И животных. Столько домов разрушили, гады. А там же кошки, собаки! В чем они-то виноваты? А дети? Большие, маленькие, всякие. Я на близнецов теперь смотреть не могу – сразу думаю, что было бы, если бы в них снаряд попал. И тут же вспоминаю папу.

Вообще-то я об этом и не забывал никогда. Просто та картина, папа и птицы, – она сжалась у меня в голове до малюсеньких размеров. Стала такая крошечная, как пуговица. Может, от взрыва. Или я сам так захотел? Не знаю… Я просто взял ее и запихнул куда-то внутрь – глубоко-глубоко. Так и живу теперь с этой картиной внутри. Знаю, что она есть, а посмотреть не могу.

Больничный психолог говорит, что так и должно быть. Якобы психика по-своему среагировала на стресс и отрицание в моей ситуации – это естественная реакция организма. Такая же, как боль.

Ха-ха. Реакция. Я же не чувствую ничего! Даже когда мама сказала, что «папы больше нет», я вообще никак не отреагировал. Я просто не понял, о чем она. Смотрел на нее как на сумасшедшую и думал, что за чушь вообще. Я есть, а его нет. Может, она просто бредит? Вдруг я не знаю, а ее тоже контузило.

Конечно, все эти мои сомнения… Я же не сомневался! Я четко знал – папа умер. Тот снаряд и мамино лицо, когда она говорила, – там без вариантов было. Но для мамы, может, и да. А для меня все эти «погиб» и «больше нет» – это просто бессмысленные фразы и больше ничего. Ни горя, ни слез. Для меня папа был живым. Я же видел, как он улыбался. И ничего другого знать не хотел.

Я не хотел этого знать. Не сейчас. Никогда. Мне же только-только тринадцать! Детям, пусть даже большим, запрещено, не положено такое знать. Как человек, живой и здоровый, самый любимый на свете, моментом превращается в пыль. Вот только он бежал и смеялся, и вдруг – какая-то пыль. Такого не может быть! Нет, нет и нет. Должно же хоть что-то остаться!

Хотя бы ваза. Я теперь понимаю, почему мама так кричала. А ведь от бабушки еще могила осталась. А от папы вообще ничего. Все наши вещи сгорели. И он тоже.

Мама его кремировала. Сказала, что папа сам так хотел, но я не верю. Вообще, да? Он жить хотел! Любить маму, растить близнецов, играть со мной в футбол, а не стоять на полке. Она его в кувшин высыпала после всего. Высыпала моего большого двухметрового папу в кувшин, как какого-то дурацкого джинна. Разве такое можно понять?

Нельзя. Я до сих пор не понимаю. Каждое утро открываю глаза и, еще не проснувшись, представляю, как он сейчас войдет. Как ни в чем не бывало! Войдет и скажет «привет». Сядет ко мне на кровать и будет задумчиво есть яблоко. Или банан? Что они мне там все носят?

А я буду смотреть на него и молчать, чтобы не тратить время на слова. Я буду молча смотреть и запоминать, какой он. Улыбку, то, как жует и как смешно дергаются его уши – от знакомого истребительного жевания. Я буду смотреть долго-долго, пока не заболят глаза. И даже с закрытыми все равно буду видеть его такого. Живого. И даже если что-то случится, вдруг и сразу – самое страшное, я все равно буду его видеть. Теперь да. Я же все успел! Запомнил его как следует, пока он там жевал. И больше никогда не забуду. Теперь он внутри меня.

Глава 3

Из больницы меня выписали за неделю до дня рождения. Я даже немного обрадовался поначалу. А что? Вполне себе подарочек! Еще спросил у мамы – куда мы теперь? Думал, может, в макдак заедем, ну или сразу в ресторан. В честь такого-то события!

За нами дядь-Юрина машина приехала. Одуреть какая тачка! Черная, громадина. А внутри – шофер! Как в кино каком-то.

А мама, видно, решила, что одного подарка мне недостаточно, и сказала:

– Отвезите нас сразу в больницу, пожалуйста.

Я весь сжался. Как? Мы же только отъехали! Или это шутка такая дурацкая?

Оказалось, что нет. Госпиталь – это не шутка, а «так надо!». Потому что мне, видите ли, нужна реабилитация.

Не могу сказать, что я сильно сопротивлялся. А что там кому доказывать? Ясно же, что реабилитация эта не мне нужна, а маме. А мне, пожалуйста, сразу яд. Две порции! Ну, в худшем случае просто билет в один конец мира. Но только чтобы без никого!

Вообще, я таким вещам уже хорошо натренировался. Знаю, как себя вести в подобных случаях. Очень просто, кстати. Никак!

Сначала, конечно, тяжело было. Невыносимо. Я даже разговаривать не мог. Лежал – глаза в потолок – и маялся, думая, когда же он рухнет. Так на меня эта реальность давила.

Но… как там мама говорит? Ко всему привыкаешь? Ну вот, и я привык – за столько-то недель! И теперь меня уже ничем не удивишь, даже танком. Такой я стал снарядонепробиваемый.

Уколы? Ха! Очередной гипс? Да пожалуйста! В больницу «на пожизненно»? Ну я-а-асно. А чего так мало-то?

Вот и тогда в машине я сказал: «Ясно!» Отвернулся и стал смотреть в окно. Сначала даже с удивлением, когда увидел траву на газонах. Реально, странно! Только, кажется, снег лежал, а тут какая-то трава. И апрель!

А потом меня по новой тоска накрыла. Ну трава и трава. И апрель этот – кому он вообще нужен?

А еще я зачем-то вспомнил, как мы с Катькой его ждали. Хотели съездить в Киев или в Одессу. Пункт назначения – все равно куда. Важно, чтобы только вдвоем.

Понятно, что нам бы не разрешили далеко. Но мечтать-то никто не запрещал!

Мечтать. Ха-ха. Разве есть вообще такое слово?

* * *

Не знаю, может, для кого-то и есть. Раньше ведь и для меня было. И сам я – тоже был. Весь такой в фантазиях. О чем я только не мечтал. Не только о Катьке, нет. Я джемпер хотел. И мопед. А еще лучше контроллер в виде руля, чтобы гонять не выходя из дома. Ну и PlayStation, конечно. Желательно новенькую. Пятерку!

Но это уже такая была мечта – чуть ли не запредельная. Но и самая-самая! Просто тогда казалось – куда я без «игрушки»? А теперь вот думаю – что за бред? Куда я без нее? Да куда угодно! Только ноги дайте. Не джемпер, не мопед, а ноги. Ногу. А все это барахло – зачем оно мне? Если я на своих двоих могу. Мог. Теперь я только об этом и думаю.

И в то утро думал. Именно думал, не мечтал! Что я, дурачок, что ли, не понимать, что обратно она уже не вырастет и никакие силы на свете не смогут этого изменить.

Я же тогда еще не знал, что мама с Оксаной (она сама сказала так ее называть) вот-вот явятся.

Нет, ну, положим, догадывался. И уже заранее понимал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Потому что День рождения – это ведь светлый праздник. А когда у тебя в душе сплошные поминки, то при чем здесь праздник? Мы и свет-то в палате особо не включаем. На что там смотреть?

Но мама – она же упрямая, не передать. Недаром Овен, как и я. И вот картина. Лежу я себе, значит, на кровати, с Михеичем в карты режусь. Карты – это полный отстой, но когда ты заживо гниешь от тоски, тут уж не до высоких материй. Хотя вот Михеич считает, что «Дурак» – это игра полезная во всех смыслах. Якобы развивает интеллект и даже сверхспособности. Раньше я бы в такую чушь ни за что не поверил. Но Лёхе, в смысле Михеичу, уже пятнадцать, и он об этой жизни кое-что знает.

И не только об этой, кстати! Человек вон уже и на том свете успел побывать, пока «под ножом» лежал. Ну, на операции. Говорит, что никакого Бога там нет, а вот парочка чертей точно пробегала. Он вроде как за ними кинулся, чтобы разузнать, что и как и продают ли у них в магазине нашу земную колу, но врачи его быстро назад вернули. А руки не спасли – там их по самые плечи оторвало.

Вот Димычу – слону этому – повезло. У него только кисть. Это он снаряд решил за бочок потрогать. В девятом-то классе! Дурачок, да? А у Тихони нашего, ну, Тишки – самого мелкого в палате – наоборот, стопа. Но он, в отличие от Димыча, никуда не лез. Ему, как и нам с Михеичем, само прилетело.

Так вот, про карты… Почему я вдруг поверил во все эти сверхспособности? Да потому что Михеич в них ногами играет!

Мы как раз смеялись, как он красиво туза за ухо заправил – одной правой. И тут мама с Оксаной заходят. А у мамы такой вид – ну точно как у школьницы, съевшей втихаря чужое мороженое. Я ее давно такой не видел. Вроде как улыбающейся. А Оксана как заверещит:

– Ренатик, дорогой, с днем рождения!

Вот тоже странно. Когда она меня попросила не называть ее тетей, я тут же согласился. Ну и правда, зачем напоминать человеку о грядущей старости? Тем более она для своих лет вполне неплохо выглядит. В сравнении с мамой – всего-то лет на двадцать старше.

Да, я злой. Но это лишь потому, что я ее тоже кое о чем попросил. НИКОГДА НЕ НАЗЫВАТЬ МЕНЯ РЕНАТИКОМ. И ведь она согласилась! Сказала – конечно, ты же уже не маленький.

Сам знаю, что не маленький! Вот только недели не прошло, и что же я снова слышу? «Ренатик, с днем рождения!» Тьфу!

А она же еще и целоваться полезла! Слава богу, дядя Юра не видел. Он страшный человек – этот ее муж. Мрачный такой, как будто уже всё повидал на своем веку. Будто это ему, а не мне ногу отрезали!

А мама тоже молодец. Стала в сторонке и смотрит, как эта ее Оксана ко мне на кровать уселась. В этой своей юбке. А как же дезинфекция? Вот она ее прошла? У нас с этим, между прочим, строго.

Но на самом деле я даже и не злился особо. Ну, поморщился слегка. Потому что я хоть и одноногий, но по природе все равно – человек. Мне маму жалко. Она прямо в размерах уменьшается, когда я не в духе. И так ко мне, и эдак. Видно, что угодить старается. А тут еще и день рождения.