Альтернативная линия времени

– Ну хорошо. И как ты предлагаешь избавиться от трупа? – с сомнением произнесла Сооджин.

– Сбросить его в озеро Вудбридж. Можно подъехать прям к нему там, где нет домов.

Было на берегу рукотворного озера, в самом центре района Вудбридж, одно уединенное место, отделенное от жилых кварталов невысоким холмом с аккуратно подстриженной травой. Мы иногда отправлялись туда покурить «травку».

– Но там очень мелко. Разве труп не будет торчать из воды? – Эти слова сорвались с моих уст прежде, чем мозг успел среагировать. Неужели я действительно сказала это?

Лиззи предложила представить это как убийство, совершенное дружками Скотта в наркотическом угаре. Ни с чем не заморачиваться и просто сбросить труп в озеро. Утром его обнаружат. Если у нас спросят, мы ответим, что понятия не имеем, какие планы были у Скотта. Мы смотрели третью часть «Смертельного оружия», после чего отправились в кафе Боба «Большой мальчик» за картошкой фри. Лиззи подробно расписала нашу ложь, пока мы ехали по шоссе. Когда она свернула на застроенные коттеджами узенькие улочки, ведущие к озеру, все умолкли. Труп Скотта шумно исторг газы, и запах в салоне стал отвратительным.

Хитер осталась в машине, а мы оттащили труп к воде. Она начиталась в документальных детективах, что следы ног подобны отпечаткам пальцев, поэтому по покрытой холодной росой траве мы пошли босиком. Руки свои мы обернули футболками, чтобы скрыть отпечатки пальцев. Лиззи затащила тело в воду, задрав подол юбки, чтобы брести по толстому слою ила, скрывающему бетонное дно озера. Скотт казался бледно-розовой грудой посреди расползающегося маслянистого пятна. Когда Лиззи выбралась на берег, я увидела кусок водоросли, прилипший к прорехе на колготках в сеточку, которую она заделала тонкой проволокой.

– Утром его обнаружит какой-нибудь бедолага, вышедший на пробежку. – Собственный голос показался мне чужим, во рту пульсировала боль, как тогда, когда ортодонт затягивал на зубах брекеты.

– Да. – Лиззи пожала плечами. – Чудненько.

Сооджин охватила дрожь, обусловленная не только прохладой.

– Так, девочки, по домам.

Вернувшись в машину, мы как могли стерли с себя кровь влажными салфетками, целую упаковку которых положила на всякий случай в бардачок мать Лиззи. Свитер полностью скрывал подтеки на платье Хитер, которое она поклялась сжечь. Сооджин сняла с себя окровавленные колготки и скатала их в комок. Мне каким-то образом удалось остаться практически чистой. Теперь жуткое месиво на заднем сиденье…

– Об этом не беспокойтесь. Я со всем разберусь. – Голос Лиззи прозвучал уверенно и совершенно спокойно. Вот почему решения принимала она. Кажется, Лиззи всегда знала, что делать, даже в самых страшных ситуациях.

– Правда? Ты уверена? Я могу помочь? – Я чувствовала, что должна предложить помощь, несмотря на то что мне отчаянно хотелось услышать отказ.

– Все будет в полном порядке. Говоря бессмертными словами Линн Маргулис[13 - Линн Маргулис (1938–2011) – американский биолог, создательница современной теории симбиогенеза (прим. пер.).]: «Мы являемся огромным метеоритом!» – Бросив на меня взгляд, Лиззи усмехнулась и завела двигатель. Я натянула улыбку, впервые за, казалось, тысячу лет. В средней школе мы с Лиззи были одержимы сериалом «Микрокосмос», который пересматривали снова и снова. Затаив дыхание, мы слушали философские рассуждения знаменитого эволюционного биолога Линн Маргулис о том, как человек влияет на глобальные экосистемы. Понижая свой голос до зловещего шепота, она говорила: «Мы являемся огромным метеоритом»[14 - Полная цитата: «Предположительно в голоцене, то есть десять-двадцать тысяч лет назад, жизнь достигла максимального видового разнообразия. Затем появились мы. Мы являемся огромным метеоритом» (прим. пер.).].

Мысли о «Микрокосмосе» немного успокоили меня. Когда Лиззи высадила меня у дома, я бесшумно открыла входную дверь и, прокравшись наверх, приняла душ. Именно это я бы сделала, вернувшись из кино.

Глядя на желтое махровое полотенце сквозь тропические цветы занавески для душа, я старалась убедить себя в том, что весь этот вечер был одной сплошной галлюцинацией. Горячая вода смывала все: кровь, грязь, запахи, оружие, слова. Все, кроме поющей Великолепной Гарсии. Может быть, если я буду очень упорно думать про «Черную Образину», звуки голоса Великолепной сотрут образы, запечатленные во всех клеточках памяти моего мозга.

Родители крепко спали в своей комнате дальше по коридору, и я облегченно вздохнула. Поставив в стакан влажную зубную щетку, я посмотрела на отражение своего лица в запотевшем зеркале. Оттуда на меня уставилась непримечательная белая девушка: карие глаза, раскрасневшаяся от горячего душа кожа, светло-русые волосы до плеч, за которые мать называла меня «грязной блондинкой». Похожа ли я на убийцу? Я присмотрелась, расслабляя мышцы подбородка и губ. По многолетнему опыту я знала, как придать своему лицу невинное выражение, когда чувствовала себя виноватой. Удовлетворившись, я пожала плечами и принялась расчесывать волосы, размышляя о тех глупых, полных отчаяния мгновениях, когда я настаивала на том, что нам нужно обратиться в полицию. Заведенная «травкой» и страхом, я чуть не забыла: есть кое-что похуже, чем быть арестованной за убийство… То, что сделает мой отец, узнав, что я нарушила правила.

Глава 3

Тесс

Я стояла внутри огромного ангара, свод которого был таким высоким, что иногда в нем возникали свои собственные клочки облаков, проливающиеся моросящим дождем. Пол был из чистого канадского гранита, красного и серого, с белыми прожилками, местами покрытого пятнами цепкого лишайника. Здесь земная кора оставалась практически неизменной на протяжении трех с лишним миллиардов лет, с небольшими вкраплениями металлических руд и ископаемых останков кембрийского периода. Все пять известных Машин были обнаружены в подобных местах, с панелями управления, вмурованными в камень, образовавшийся еще до того, как жизнь вышла на сушу.

Передо мной стоял ряд серверов размером с бытовые холодильники, подсоединенных жирными кабелями к громоздким мониторам на кинескопах, видеокамерам на железных штативах и чему-то, похожему на отрубленную голову светофора, с замененными на атмосферные датчики сигналами. Путешественники, находящиеся в процессе отбытия или прибытия, толпились в очередях у рабочих кабин в противоположном конце ангара; за гулом стоящих рядом серверов их голосов было не разобрать. Перед оборудованием расхаживал профессор в сопровождении кучки восторженных студентов и аспирантов. Они собрались, чтобы наблюдать за процедурой запуска Машины.

Двое техников оживленно стучали по клавиатурам, загружая шесть расставленных вокруг меня наковален. Полмиллиарда лет назад эти Машины обладали сложным командным интерфейсом, состоящим из того, что геоученые называют кольцами и навесами, однако к настоящему времени от всего этого остался лишь каменный пол. Наковальни, изобретенные в девятнадцатом веке и усовершенствованные в последующие десятилетия, оставались грубыми и примитивными по сравнению с тем, какими должны были быть те старые интерфейсы. Внешне они напоминали низкие железные столы, утыканные десятками поршней, которые в настоящий момент двигались вверх и вниз в тестовом режиме. По сути, наковальня представляла собой конфигурируемый набор молоточков с мягкими наконечниками, очень похожих на те, что в рояле, которые должны были выбить определенную комбинацию на камне. Выбитая комбинация программировала интерфейс, а тот, в свою очередь, открывал стабильную «червоточину» между настоящим и точкой назначения в прошлом, которую выбрал путешественник. С помощью этих простеньких устройств мы манипулировали тканью космоса.

Нынешние геоученые понимали принцип работы Машин лишь немногим лучше тех людей, что впервые описали их тысячи лет назад. Разумеется, мы могли определять точку выхода гораздо точнее, чем наши предки из бронзового века, ведь наши наковальни могли выстукивать сложный ритмический рисунок с точностью до микросекунды, так что тут налицо был прогресс. Мы знали, что каждая Машина состоит из интерфейса, спрятанного в камне, хотя до сих пор вся наша аппаратура не могла обнаружить внутри камня ничего помимо того, что можно было ожидать там найти. Затем были еще «червоточины», которые откуда-то появлялись… Печально это признавать, но самый крупный наш прорыв в понимании Машины заключался в том, что мы определили принцип ее работы с точки зрения геологии, но никак не магии. Даже спустя тысячелетия использования Машин мы по-прежнему мало что смыслили в том, как они работают, не говоря уж о том, почему это происходит.

– Скажешь, когда будешь готова. – Рыжеволосый техник с раскрасневшимися щеками поднял на меня взгляд и показал жестом, что я могу трогаться.

Убедившись в том, что нахожусь точно в центре круга наковален, я опустилась на колени и поставила кулаки на камень. Послышался стук молоточков, их ритм наполнил вибрацией все мое тело, и в конце концов я уже не могла определить, где заканчивается моя кожа и начинается Земля. И в этот момент камень размягчился до жидкого состояния. Влажная и в то же время не влажная жидкость поднялась сквозь мои пальцы, затем до пояса, размывая стены ангара, по мере того как ползла мимо моих глаз, обволакивая меня мерцающей цилиндрической колонной. Мне потребовалось всего одно мгновение, чтобы освоиться со знакомым, но по-прежнему противоестественным ощущением того, что я дышу под водой.

После чего я провалилась в «червоточину».

В учебниках говорится, что проход сквозь «червоточину» похож на погружение в горячую ванну, но на самом деле это лишь одна из сторон. Скользя между наносекундами, ты ощущаешь множество различных текстур: мельчайшая пыль, холодный газ, похожий на пух пепел. Вероятно, все эти иллюзии создает мозг в отсутствие настоящих чувственных восприятий. А может быть, эти ощущения реальные, в каком-то определенном значении «реальности». Среди геоученых по этому вопросу полный разброд. Иногда человек попадает в «червоточину» и больше никогда не возвращается. Нам остается гадать, застрял ли он глубоко в прошлом или был стерт в процессе перехода. Плывя навстречу возможной смерти, я всегда становлюсь немного суеверной, поэтому у меня есть ритуал… Я стараюсь сосредоточиться на молекулярной составляющей своих мыслей. До тех пор, пока функционирует этот клубок сахаров, тканей и электронов, я остаюсь собой. Химические вещества пульсировали у меня в мозгу, и я ждала.

Через несколько минут (или несколько тысячелетий) впереди показался слабый рассеянный свет, похожий на проникающее сквозь матовое стекло зарево огня. Затем подо мной сплелась твердая земля, жидкость вытекла, и я снова смогла дышать воздухом. Я находилась в том же самом положении, коленопреклоненная и совершенно сухая, за исключением того места, где кулаки и колени касались соленой лужицы, оставленной этой непостижимой дверью в пространственно-временной континуум.

Внешне техники 2022 года мало чем отличались от тех, которых я оставила в 1992 году. Тот же самый напускной лоск работяг, занимающихся физическим трудом: тяжелые высокие ботинки на шнуровке, плотные штаны, которые легко стирать, и утепленные брезентовые робы с ярким логотипом Центра путешествий во времени Флин-Флон справа на груди. Все были в шапках – здесь частенько бывает прохладно даже летом.

Дальний конец ангара занимала та же самая регистрационная контора, заставленная видавшей виды металлической мебелью. Внутри сотрудница канадской государственной службы жевала пресную лепешку, читая дешевую книгу со скрещенными мечами на обложке. Снаружи стояла очередь из полутора десятков человек, ожидая, когда она оформит их прибытие в настоящее или убытие из него. Я попыталась определить, прибыл ли кто-нибудь из этих людей из будущего. Никто не производил впечатления явного анахронизма, и я решила, что все мы, вероятно, находимся в своем настоящем. Пока что геоученые научились отправлять людей с помощью Машин только в прошлое, и мне всегда казалось, что поток путешественников во Флин-Флоне состоит лишь из тех, кто собирается попасть вглубь истории или возвращается оттуда.

После того как согласованный с профсоюзами обеденный перерыв завершился, очередь стала быстро продвигаться.

– Идентификация? – подняла взгляд чиновница, когда я вошла в контору.

Я засучила рукав, показывая идентификационную татуировку – уникальный узор, созданный компьютерным алгоритмом и нанесенный флуоресцентными чернилами как часть мер безопасности, в которые все не очень-то верили. Университет заплатил за то, чтобы мне нанесли эту татуировку с левой стороны, перед тем как я отправилась в путешествие в первый раз. В хитросплетении запутанных линий и точек скрывалась дата моего рождения: 1974 год н. э. По большей части люди смотрели только на эту дату, особенно если речь шла о времени, предшествующем тридцатым годам двадцатого века. Разумеется, писцы и монахи 400-х были наслышаны о нашем коде, сгенерированном компьютером, однако они не имели возможности его считывать. До тех пор пока кто-нибудь не додумается до того, как перемещать во времени предметы или не убедит народ другой эпохи создавать крайне затратную технику будущего, люди будут вынуждены довольствоваться лишь современными им технологиями.

Чиновница провела по моей татуировке громоздким ручным считывателем и посмотрела на монитор.

– Какова была цель вашего визита в 1992 год?

– Я геоученый, работаю в Калифорнийском университете, выполняла задание Группы прикладной культурной геологии. Я ходила на концерт.

– На какой концерт?

– На рок-концерт, в Калифорнии. Вам известна группа «Черная Образина»?

Чиновница застучала по клавиатуре, и вентилятор компьютера натужно взвыл.

– Первый раз слышу. Они исполняют гранж?

Я мысленно вернулась к тому, что означало для меня слово «гранж»[15 - В пер. с англ. grunge – «грязь», «мусор» (прим. пер.).] тогда, когда я впервые жила в 1992 году.

– Нет. Они играют совершенно другую музыку.

Больше чиновница не стала ни о чем спрашивать. Этой Машиной я пользовалась на протяжении всей своей работы в университете, и накопился уже солидный цифровой архив моих отбытий и прибытий. Проверять меня тщательнее было незачем.

Покинув сырой ангар, я прогулялась по обширному лагерю Центра путешествий во времени Флин-Флон. В воздухе чувствовался слабый запах свежескошенной травы, люди перекусывали за столиками, которыми были усеяны все открытые пространства между зданиями, облепившими северную оконечность озера Росс. Лагерь казался обманчиво благодушным. На самом деле все эти здания кишели чиновниками, сотрудниками всевозможных грозных правительственных ведомств, представителями всех мыслимых отраслей экономики и изрядным количеством научных лабораторий.

Сев в автобус до аэропорта, я покатилась мимо торговых центров и жилых кварталов канадского Тайра. Город сильно изменился с конца девятнадцатого столетия, где я проводила большую часть своих исследований. В те времена Флин-Флон был не более чем несколькими траншеями в земле, окруженными бараками и палатками, предвестниками шахтерского городка, получившего свое название по имени героя бульварного романа, который путешествовал между измерениями. Все изменилось после того, как старатели обнаружили пятую из известных в мире на настоящий момент Машин. Флин-Флон едва ли можно назвать мегаполисом, но в настоящее время это процветающий транспортный центр на границе Манитобы и Саскачевана, принимающий неиссякаемый поток приезжих, чья работа связана с линией времени. Многие из этих людей вынуждены оставаться здесь на протяжении обязательного периода в 1669 дней, необходимого для допуска к путешествию во времени. У всех пяти Машин есть свои ограничения, однако самое суровое испытание – то, что путешественники окрестили «четырьмя долгими годами». «Червоточины» открываются только для тех, кто находился в радиусе двадцати километров от Машины на протяжении по крайней мере 1680 суток. Это число казалось взятым с потолка до тех пор, пока геоученые вдруг не осознали, что оно равно количеству дней в четырех годах в кембрийском периоде, пятьсот миллионов лет назад, когда Земля вращалась вокруг своей оси быстрее. Кембрийские сутки были приблизительно на три часа короче нынешних, и, следовательно, продолжительность года составляла примерно четыреста семнадцать дней. Любое устройство, отсчитывающее число прошедших лет количеством циклов смены дня и ночи, а не оборотами вокруг Солнца, с эонами будет накручивать все более длинные «годы».

Я провела «четыре долгих года», работая во Флин-Флоне в маленькой лаборатории в окружении деревьев, возвращаясь каждый день в общежитие для получающих субсидию студентов на саскачеванской половине города. В грязные стекла окна я видела поле для гольфа и апартаменты для состоятельных людей, имеющих излишек свободного времени, которое можно потратить на исторический туризм. Однако такое случалось нечасто. В основном во Флин-Флон приезжали те, кому это требовалось для работы или профессиональной подготовки. Все мы, отбывавшие «четыре долгих года», надеялись, что наградой станет сертификат путешественника от Хронологической академии.

После убийств, совершенных ревизионистами в ходе Первой мировой войны, пять государств, на территории которых находились Машины, – Индия, Иордания, Австралия, Канада и Мали – основали Хронологическую академию, которая выработала международный свод правил, единый для всех пяти комплексов. Другие государства-члены ввели дополнительные требования, определяющие путешествия во времени, однако Канада и Соединенные Штаты по-прежнему придерживались только основополагающих правил Хронологической академии. Это упрощало жизнь мне, но было неудобно для путешественников, прибывших из мест с более строгими или упрощенными порядками.

Мы подъехали к аэропорту, вытянутому кирпичному зданию с четырьмя посадочными выходами, обслуживающему по большей части легкие самолеты, летающие в Виннипег и Саскатун. Мне предстояло убить пару часов до изнурительного перелета с пересадками и ожиданием, поэтому от нечего делать я проверила электронную почту и новости. Сторонники «теории заговоров» раскручивали сюжет о том, как один путешественник из 2020-х стал причиной изменений климата, поскольку вернулся в прошлое и стал учить людей пользоваться ископаемым топливом. Я закатила глаза. Если бы все было так просто!

Как путешественники мы могли наблюдать, может быть, шпионить, а иногда и спасать человеческую жизнь. Однако столетия научных исследований позволяли сделать вывод – одному человеку крайне сложно изменить линию времени, за исключением самых незначительных мелочей. Нельзя было начать промышленную революцию раньше восемнадцатого века, невозможно было изменить судьбу государств, устранив одного влиятельного лидера. Уничтожив в начале девятнадцатого века тирана Эммануэля, путешественники в отчаянии обнаружили, что вместо него Европу разорил Наполеон. То же самое открытие совершили за несколько столетий до этого путешественники из империи Тан[16 - Империя Тан – империя в Китае, существовавшая с VII века по начало X века. Танский период стал эпохой расцвета средневекового Китая, однако период прогресса и стабильности в первой половине эпохи Тан завершился опустошительным восстанием военачальника Ань Лушана (755–763) и сменился упадком центральной власти во второй (прим. пер.).]. Предотвратить восстание Ань Лушана, выходца из Согдианы, оказалось невозможно, потому что убийство одного согдианского военачальника просто порождало на смену ему другого, который поднимал восстание. Ань Лушан стал третьим, восставшим против императора; стереть из линии времени разорение легендарного города Чанъаня не удалось.

В конце концов в начале двадцать первого века геоученые сошлись на том, что изменить мелочи можно, а вот что-то серьезное – нет. Любая попытка вызвать существенную дивергенцию в линии времени была обречена на неудачу, это оставалось уделом глупцов и неудавшихся тиранов. К тому же такие действия противоречили правилам Хронологической академии.