Альтернативная линия времени

Однако «Дочери Гарриэт» придерживались иной точки зрения. Называйте ее гипотезой, если должны как-то называть. Геоученые сходятся на том, что линия времени постоянно изменяется. Путешественники, столкнувшиеся с редактированием, возвращаются с воспоминаниями о потерянном прошлом, о предыдущих версиях линии времени, свидетелями которых они были. Сотрудники корпораций иногда заявляют о секретных операциях с целью изменить баланс сил. В древних рукописях содержатся ссылки на то, что путешественники выдавали магические откровения, менявшие судьбы народов. Поэтому для «Дочерей» очевидно, что мы живем в изрядно подредактированной линии времени и небольшие изменения могут складываться в нечто более значительное.

Однако на научных конференциях никто об этом в открытую не заявляет, вот почему нам приходится действовать под прикрытием. У «Дочерей Гарриэт» есть официальное название – Группа прикладной культурной геологии; Группа имеет официальный мандат на проведение наблюдений за крупными общественными потрясениями, происходившими в прошлом. Американский геофизический союз считает нас серьезной научной организацией, что существенно упрощает подачу заявок на выделение грантов и получение планового доступа к Машинам. Раз в месяц все мы собираемся в Брентвуде дома у Аниты, моей лучшей подруги, рядом с комплексом Калифорнийского университета, где работаем. И там не только пьем виски и делимся друг с другом своими открытиями – мы строим планы по отредактированию истории.

* * *

Когда самолет совершил посадку, Лос-Анджелес уже светился заревом туманно-багровых огней. В этом году период пожаров начался раньше обыкновенного и стал еще одним напоминанием о том, что я вернулась домой в 2022 год, когда индустриализация означала уже не прогресс, а антиутопию. Поймав попутку до дома Аниты, я, проезжая мимо бунгало с высокими окнами с раскинутыми перед ними искусственными газонами, испытывала знакомое ощущение растерянности, вызванное возвращением домой. После нескольких лет, проведенных в прошлом, трудно было не воспринимать настоящее как что-то эфемерное. Куда бы я ни смотрела, я видела предыдущие версии города: по этим самым улицам когда-то ездили запряженные лошадьми повозки, затем трамваи, потом кабриолеты «Шевроле» с похожими на хвосты рыб задними «крыльями», набитые подростками, спешащими в огромные кинотеатры. Сегодня мы проезжали мимо лишь одной из версий Лос-Анджелеса, неустойчиво застывшей на мгновение и уже на грани исчезновения.

Когда я приехала, Анита прошлепала в пляжных тапках по вымощенному плиткой полу между кухней и гостиной и поставила на стол крекеры с сыром. Белоснежные дреды изящными каскадами обрамляли ее темное угловатое лицо. Стиснув Аниту в объятиях, я впервые после возвращения в настоящее ощутила под ногами нечто твердое.

– Как прошло путешествие?

Бросив рюкзачок на диван, я плюхнулась рядом.

– Устала. Увидела много любопытного.

Приподняв бровь, Анита поставила на стол бутылку виски «Балвени». После того как в гостиной собралось человек десять, грызущих крекеры и болтающих между собой, Анита объявила собрание открытым.

Мы начинали с того, что по очереди описывали потерянное прошлое, которое помнили. Многие события существовали лишь в наших воспоминаниях, поскольку мы присутствовали при их редактировании. Эти рассказы были для нас своеобразным ритуалом, позволяющим ознакомить друг друга с текущими исследовательскими проектами.

Первой заговорила Энид.

– Я помню Закон об изменении налогообложения семей 1988 года, давший налоговые льготы всем семьям, в которых женщины смогли доказать, что им пришлось уйти с работы, для того чтобы заниматься домашним хозяйством.

Для меня это явилось чем-то новым. Энид, американка китайского происхождения с обесцвеченными волосами, недавно вернулась из конца восьмидесятых. Собравшиеся поблагодарили ее за то, что она удалила этот конкретный перл из нашей нынешней версии.

– Я помню сеть кафе «Фаррел», разбросанных по всему Лос-Анджелесу. – Швета рассказывала о своем воспоминании с озадаченным выражением лица. – Ее больше нет. И, мне кажется, стало больше «Старбаксов», но точно сказать я не могу.

– Так, подожди. С какой стати исчезла сеть кафе? Ты совершила путешествие в тот период, когда кафе только начинали открываться, или сделала что-то с теми, кто в них работал? – Си-Эль всегда задавали подобные вопросы, обыкновенно поглаживая искрящийся лак на ногтях. Они стали путешественником всего несколько месяцев назад, после того как защитили диссертацию по формированию скальных пород. Их работа была посвящена физическим механизмам путешествия во времени, поэтому они только привыкали к проблемам прикладной истории.

Швета устало посмотрела на Си-Эль. Взгляд ее карих глаз оставался острым, однако кожа вокруг глаз, по сравнению с прошлым месяцем, стала гораздо более сморщенной. Я поняла, что она, вероятно, отсутствовала несколько лет.

– Я была на Бермудских островах и наблюдала за работорговлей, – наконец сказала Швета. – И покинула их в 1723 году.

– Но должна же быть хоть какая-то связь. – В голосе Си-Эль прозвучало отчаяние. Они нервно теребили пальцами локон, и я отметила, что на ногтях у них наклеены крошечные красные стразы.

– Вероятно, однако мы не всегда можем ее определить. Вот почему мы называем это ортогональным удалением, – пожав плечами, сказала я. – Мы часто наблюдаем незначительные случайные изменения, последствия которых бывают такими сложными, что невозможно сказать, почему они произошли.

Анита оторвалась от планшета, на котором вела журнал изменений.

– Давайте продолжим. – Она помолчала. – Я помню то время, когда аборты в Соединенных Штатах были узаконены.

Двое-трое присутствующих пробормотали: «И я то-же». Такое случалось редко – чтобы сразу несколько человек помнили удаленное событие. По мнению Аниты, это означало, что изменение законодательства об абортах стало результатом многих правок и редактирований и последствия этого ощущались разными путешественниками, столкнувшимися с различными версиями исправленного прошлого. Я в их число не входила. Как и подавляющее большинство жителей планеты, я ничего не помнила о том времени, когда аборты в Соединенных Штатах были законно разрешены.

Еще проходя обучение во Флин-Флоне, я дала себе слово во что бы то ни стало отменить эту правку, если меня допустят к путешествиям. Вот что снова и снова заставляло меня возвращаться в девятнадцатое столетие: я придирчиво изучала влияние Комстока, ища трещинки, за которые можно было бы зацепиться. Это была захватывающая историческая проблема, однако мой интерес к ней не был сугубо академическим. У меня были и другие причины, корни которых вплетались в старые чувства. До тех пор пока я снова не увидела концерт «Черной Образины», я полагала, что мне удалось заменить эти мелочные личные устремления высокими политическими целями. Однако теперь я вынуждена была признать, что не могу отделить одно от другого. И, может быть, при правильной стратегии в этом не будет необходимости.

– Я считаю, что мне удалось найти убедительные доказательства того, что мы находимся в состоянии редакционной войны с активными противниками путешествий во времени. – Мое заявление привлекло всеобщее внимание. – Я находилась в 1992 году, на концерте рок-группы «Черная Образина». – Я рассказала про последователя Комстока. – Похоже, этот тип и его дружки пытаются осуществить напоследок какие-то редактирования и завершить работу Машин. Вопрос заключается в том…

– Подожди, – перебила меня Анита. – С какой стати ты очутилась в 1992 году? Твой период – вторая половина девятнадцатого века.

Я смутилась.

– Мне сказала отправиться туда Беренис. У нее имелись свидетельства того, что в толпе зрителей ошивались противники путешествий. Примерно в это время «Черная Образина» была у всех на слуху, и отношение к группе было крайне противоречивым. «Борцы с пороками» постоянно выступали на телевидении, обвиняя музыкантов в непристойном феминизме, поэтому те стали настоящими героями панк-культуры. Этот концерт должен был стать приманкой для последователей Комстока, пытавшихся отобрать молодых девушек для одного, последнего, редактирования.

Я прекрасно помнила наш разговор на последней общей встрече. Беренис хотела отправиться сама, но она уже «выжгла» почти все девяностые. Одна из проблем изучения конкретной эпохи заключается в том, что Машина не открывает «червоточину» для человека, набравшего время, в котором он уже побывал. Мы называем такие периоды «выжженными»; это очень раздражает, но в то же время не позволяет людям снова и снова возвращаться в один и тот же момент, переживая заново или редактируя конкретный период времени, что неизменно приводило бы к пагубным последствиям.

– Беренис? – Си-Эль нервно крутили в руках телефон. – Это еще кто? Она занимается изучением девяностых?

– Что вы имеете в виду? Беренис, наша подруга! Она выпустила огромную книгу о гендерных исследованиях в девяностые годы. Калифорнийский университет поместил эту книгу на одно из первых мест в своем осеннем каталоге.

– Нет… Я ее не знаю… – Швета, одна из самых трезвомыслящих ученых из всех, кого я знаю, не могла подобрать нужных слов.

– Хоть кто-нибудь помнит Беренис? – Страх холодными мурашками пополз по моей спине.

Переглянувшись, все покачали головой. Си-Эль снова уткнулись в телефон.

– Как фамилия этой Беренис?

– Чиччионе. Она ходила… Блин… Она уже много лет ходит на наши встречи… – Поперхнувшись, я осеклась. Постепенно до меня дошло: Беренис отредактировали, стерли. Я с ужасом перевела взгляд на Энид. – Энид, вы же с Беренис… Были так близки…

– Что? – шумно втянула воздух Энид. – Этого не может быть. Я не могла потерять… – Умолкнув, она всмотрелась в наши лица. Но мы ничем не могли ей помочь. Как можно помочь человеку скорбеть по дорогому человеку, которого ты не помнишь?

– Тесс, – мягко произнесла Швета. – Ты сказала, что она занималась изучением гендерных вопросов?

– Да.

Она протянула мне свой телефон. На экране был материал «Ассошиэйтед пресс» за 1992 год. Он был посвящен человеку, которого полиция назвала «нестандартной внешности женщиной», убитому у входа в контркультурный бар в Роли. В нем приводилась нечеткая фотография Беренис: копна кудрей, которую ни с чем невозможно спутать, образовывала безумное гало вокруг ее значительно более молодого лица. У меня стиснуло горло.

– Ее назвали другим именем, которое она позже сменила, но это определенно Беренис.

Ничего подобного еще никогда не происходило. По крайней мере, мы о таком не знали. Я обвела взглядом собравшихся. Возможно ли, что кого-то из нас подредактировали вне линии времени, а мы этого не помним?

– Нам нужно вернуться туда и отменить это редактирование! – не задумываясь, выпалила я.

– Нам нужно предпринять что-то гораздо более серьезное, – покачала головой Энид, и глаза у нее стали красными.

Каждого охватило плохое предчувствие.

– Кто способен пойти на подобное редактирование? В буквальном смысле убивая путешественников? – На этот раз вопрос Си-Эль уже не показался наивным. Все мы подумали о том же.

– Ты думаешь, это имеет какое-то отношение к тому типу на концерте, последователю Комстока? – задумчиво промолвила Анита. – Беренис послала тебя следить за ним, так?

– Да. Возможно, эти подонки сочли Беренис угрозой своему делу. Особенно если знали, что она идет по их следу. И убили ее более молодую версию.

Потрясенные Си-Эль заморгали, случайно отодрав страз с ногтя большого пальца. В кои-то веки у них не нашлось вопросов.

Анита поборола стресс, перейдя в аналитический режим.

– Итак, предположим, что существует группа путешественников, работающих вместе с Комстоком, которые исправляют некоторые из наших редактирований. И некоторых из нас. – Ее голос дрогнул. – Если это часть общего плана – запереть нас в линии времени, которую нельзя изменить, какой цели они добиваются своими редактированиями? Это как-то связано с Комстоком?