Живое Серебро

– Что это? Буква “К” и маленькая точка?

– Это моя личная метка, которую я оставил на всех сапфирах, какие у меня были. Своеобразный авторский знак.

– Но такую тонкую работу мог исполнить только мастер своего дела, настоящий ювелир.

– Я был всего лишь подмастерьем великого ювелира и не менее великого человека, старика семидесяти лет, который погиб в том пожаре…

Я вдруг вся внутренне содрогнулась: скольких же людей он потерял до нас? Как он вынес всё это?

– “К.” – значит: Катохирис. Ты Катохирис, Дементра. Пожалуй, носи это кольцо на шее, в виде подвески, а не на руке, а-то на руке небезопасно…

– Что?! Нет! Ты отдаёшь это кольцо мне?! Октавия твоя старшая дочь…

– Ты моя старшая дочь, – с этими словами он снова вручил ценность мне, на сей раз как будто вдавив кольцо в мою ладонь. – Катохирис Дема-Деми-Дементра, дочь Берда Катохириса. Так есть и так будет всегда – где бы ты ни была и кем бы ни стала, как бы ни сложилась твоя судьба, помни об этом неизменно и не забывай. И если у тебя когда-нибудь будут дети, которых я не узнаю, пусть они знают имя своего деда.

У меня снова заслезились глаза, так что я опустила взгляд вниз, на подвеску, которую стала крутить между пальцев с чрезмерным, то есть неестественным интересом.

– Голова болит после вчерашнего? – вдруг угадал отец.

– Ага… А у тебя нет?

– Я на опыте, – весело ухмыльнулся он, и я сразу же ухмыльнулась в ответ.

Подняв взгляд, я своевременно увидела тень возле входной двери и быстро спрятала бесценный подарок за пазухой. Колокольчики над дверью звякнули, и порог лавки переступил ещё один повод для треклятой грусти – Стейнмунн Рокетт.

Мы отдали Рокетту его долю: сто монет без десяти, отсчитанных в долю шахтного вора, ещё с утра пораньше переданную Бердом их законному владельцу.

Наблюдая за тем, как мужчины рассчитываются, я поймала себя на том, что стараюсь больше смотреть на Берда, чем на гостя.

– Какие новости по Кантону? – наконец первым заговорил Берд.

– Митинг прошёл бурно, перерос в статус бунта. На улицах мусор, битая брусчатка, повсюду осколки стекла, беспризорно разбросаны огарки факелов… Из интересного: есть раненые среди ликторов.

– А это уже серьёзно, – весомо отметил Берд.

– Очень весомо. У ликторов серьёзные проблемы в связи с локально провальным подавлением последних митингов. Кар-Хар недоволен, и это известно уже сейчас, – при этих словах Рокетт красноречиво приподнял брови. Он – наши шпионские глаза и уши, и неважно, каким образом он добывает бесценную информацию, которой в Кантоне-J владеют даже не все ликторы, а только верхушка ликториата, важно лишь то, что его осведомлённость крайне опасна…

– Быстро, однако, Кар-Хар дал знать о своём недовольстве, – снова резонно заметил Берд. – Это не может быть хорошим знаком.

– Говорят, что закреплённые за J ликторы слишком лояльны в отношении местного населения, что может быть вызвано нарушением субординации, то есть существованием тайных связей…

– О каких ещё связях может идти речь? – возмущённо нахмурившись, решила уточнить непонятное я. – Ликторы обдирают народ до ниток – народ ненавидит их в ответ: какая же в этом может быть лояльная связь?

– Имеется в виду связь ликторов с местными женщинами, – снова красноречиво приподнял одну бровь рассказчик.

Я мгновенно спешилась:

– А… Ясно…

Стейнмунн продолжил:

– Они распускают местный бордель. Уже сегодня утром на улицу выгнаны десятки женщин, окна и двери бывшего публичного дома напрочно заколочены для демонстрации серьёзности настроения Кар-Хара и общего положения. Ходят пока ещё непроверенные слухи, будто в медицинском пункте сегодня же начнут делать ДНК-тесты по образцам крови местного населения и ликторов, с целью выявить среди ликториата “сроднившихся с челядью”. Говорят, что ликторов, у которых будут обнаружены бастарды, будут лишать всех рангов и переводить в другие Кантоны в качестве клеймёных. Но это ещё не всё: в наказание за прошедший бунт, торговый налог вырастет до пятидесяти пяти процентов. Однако и не это главные новости. Рабочий день шахтёров увеличится на полчаса до первого зимнего дня. К началу следующего года, скорее всего, школы перейдут с пяти классов образования на четыре. И последнее: в ближайшем будущем, за любого рода лояльность к местному населению будет введена смертная казнь среди ликторов.

– Режут тот сук, на котором сидят, идиоты. Впрочем, так им и надо, – не без “злобинки”, как иногда выражается Октавия, высказалась я.

– Мне пора, – резко накинув капюшон своей мантии на голову, вдруг сообщил гость. – Может, ещё увидимся.

И Берд, и я только кивнули ему в ответ, но у меня сразу же неприятно резануло по сердцу – он не посмотрел на меня, просто развернулся и ушёл, при этом сказав: “Может, ещё увидимся”. Неужели… Думает исчезнуть не попрощавшись? Неужели, это была последняя встреча… Нет, нет, ещё как минимум раз увидимся.

Ну ладно, достаточно. Я не так уж и влюблена… Он просто мне нравится, и это чувство обострилось, скорее всего, только из-за трагичности ситуации, а не по той причине, что я действительно ощущаю непреодолимую тягу к этому парню. Нет, никакой непреодолимой тяги вовсе нет. В конце концов, нужно быть честной с самой собой: если бы я ощущала настоящую любовь – я бы, скорее всего, не задумываясь пошла за ним. Но я не иду. Потому что и он, и я постарались, чтобы наши лёгкие чувства не переросли в необузданную бурю. Останемся в памяти друг друга в качестве первой, то ли несвершившейся, то ли не развившейся влюблённости, ну, только если я для него могу считаться первой, ведь он для меня именно первый…

Такие мысли крутились у меня в голове, пока я сверлила расстроенным взглядом стойку кассы и не замечала того, что Берд исподтишка наблюдает за моим порозовевшим лицом, когда дверной колокольчик снова зазвенел. Резко подняв голову, я с разочарованием для себя поняла, что всего секунду, но очень отчётливо надеялась на то, что это вернулся Стейнмунн, чтобы ещё что-то сказать именно мне, но это был не Стейнмунн.

Глава 5

– Только что из нашей лавки вышел Стейнмунн Рокетт? – с порога спросила мать, пропуская впереди себя девочек, несущих плётеные из чёрной осоки корзинки с продуктами. – Он пошёл в другую сторону, так что я не уверена, точно ли рассмотрела, но, судя по выражению твоего лица, я всё правильно поняла, – эти слова она бросила уже конкретно мне, что было на неё непохоже. Она никогда не стремилась причинить боль на ровном месте кому бы то ни было, и даже тот факт, что она переживала, как бы я не вступила в связь со Стейнмунном, ещё ни разу не заставлял её уязвлять меня без причины. Очевидно, она ещё не отошла от наших ночных похождений, а так как я нанесла ей вчера большую психологическую рану – она полночи переживала о том, не потеряла ли меня и Берда навсегда! – я решила сделать вид, будто не заметила её проступка, который она сама скоро осознает, стоит ей только остаться наедине с собой и в который раз задуматься о том, как сильно она любит всех своих детей, включая самого проблематичного ребёнка, то есть меня.

Не успела мать закрыть за собой дверь, как в лавку ввалилась целая толпа народа, то есть ещё три человека, что для нашего обычно пустующего заведения уже может считаться перебором.

– Арден, Гея, Арлен! – на лестнице радостно воскликнула Эсфира, обожающая моих друзей. – Вы так давно не приходили к нам!

– Тшшш… Потише, девочка, не надо так кричать, – мгновенно отреагировала Гея, при этом красноречиво потерев свои виски. Да уж, кто-кто, а она и Арден вчера выпили немало. – Тётя Исгерд, накормите нас завтраком? А то я сегодня не в настроении обкармливать этих двух прожорливых детей… Честное слово, не понимаю, почему ты завтракаешь с нами, Арлен, если я встречаюсь только с твоим братом, а не с вами обоими!

– Ну живём-то мы под крышей одного амбара все втроём! – наигранно-обиженным тоном сразу же протянул свой ответ Арлен.

– Проходите на второй этаж, оболтусы, – в привычно ворчливой манере, но с выдающими природную доброту нотками в голосе отозвалась мать. – И только попробуйте не снять сапоги – будете есть на улице вместе с Дементрой!

– А я-то здесь причём?!

Ответа на мой справедливо-возмущённый вопрос не последовало – мне просто прилетело в качестве дневной нормы назиданий.

Мать всегда умела не только вкусно, но и быстро собрать на стол. Сегодня она порадовала нас мягким скрэмблом на молоке, свежим салатом, вчерашними вафлями и остатками вечерней жареной картошки, ветчиной и сыром, и даже крепким кофе. Мы все помогали ей накрывать на стол, хотя все мы всё ещё продолжали страдать разной степенью похмелья – честное слово, больше ни капли пива производства Таирнака в рот не возьму!

Стоило нам только усесться за стол в ожидании, когда мать нальёт в кружку каждого обещанную порцию кофе, как вместо кофе Ардену и Арлену прилетело по звучному подзатыльнику, и если серьёзный Арден стойко воспринял этот подарок, Арлен сразу же возмутился детским тоном:

– Ай, тётя Исгерд, за что?!

– Будто я не знаю, что ты вчера ночью вместо того, чтобы спокойно спать в своей безопасной постели, с моей дочерью и Бердом шастал по крышам! – с этими словами мать указательным пальцем угрожающе обвела всех моих друзей и меня с Бердом включительно: – От вас от всех разит пивными парами! Ух, встречу я старика Тиарнака, поколочу его старые косточки за то, что спаивает детей!

– Нам всем уже больше восемнадцати, – резонно заметил Арлен. – Если не верите, тогда приходите на Церемонию Отсеивания, чтобы убедиться лично – знаете ведь, что в ЦО участвуют исключительно взрослые люди от восемнадцати до двадцати двух…

Арлен не успел договорить, как схлопотал новый подзатыльник:

– Ух, ты, взрослый человек! Ешь свой скрэмбл да помалкивай о своей взрослости, жулик!

– Какой же я жулик – я благородных кровей.

– Ах если ты благородных кровей, значит, кто-то из твоих предков должен быть Металлом, а если так, выходит, ты у нас можешь оказаться пятикровкой?