– Аврора, – позвал папа. – Взгляни вон туда!
Аврора посмотрела туда, куда указывал папа, – и тут она увидела на взгорке высокие корпуса Тириллтопена, тянувшиеся до самого леса.
– Ах, вот как! Это же… это же…
– Да, это наши дома. Вот ты и попрощалась с Тириллтопеном.
Поезд шёл дальше, а вместе с ним и Аврора и все остальные. А Сократу это, по-видимому, уже надоело, и он сидел прямо на полу.
– Давай вставай! – позвала его Аврора. – Держись крепче за кресло, тогда ты сможешь встать.
И Сократу удалось встать. Поначалу ему показалось интересно стоять, в то время как поезд шёл, но потом ему и это наскучило и он захотел чего-то другого.
– Мы не нарушим правил, если пойдём и устроимся там, где никто ещё не сидит? – шепнула Аврора папе.
– Всё в порядке, – ответил папа. – Как раз поэтому удобно ездить зимой в поезде. В нём просторно.
Аврора подвела Сократа к четырём незанятым креслам. Здесь они могли свободно посидеть и представить себе, что это они управляют поездом.
– Будто мы с тобой едем одни, самостоятельно, – сказала Аврора.
– И будто я – твой папа, – решил Сократ.
– Нет, ведь это я – взрослая. Давай сделаем вид, будто каждый из нас едет сам по себе, совершенно самостоятельно. Ты садись здесь, а я – вон там!
– Хорошо. – Сократ был ужасно доволен тем, что Аврора играет с ним как со своим сверстником. Он чувствовал себя совсем взрослым и взглянул на сестру. Как она к нему относится? Но она только кивнула ему головой. Она сидела и притворялась, будто она – это мужчина с папкой, который сидит и смотрит в окошко.
Сократу не нравилось, когда Аврора не обращала на него внимания. Он взобрался на стол и посидел немного на новом месте. Отсюда вести поезд, как он считал, было приятнее. Поезд будто летел по воздуху.
Но потом, когда и это ему надоело, он слез и встал перед мужчиной, который в самом деле ехал куда-то по делам совершенно один. Мужчина за своей газетой словно проснулся и взглянул на Сократа.
– Привет, – сказал он. – Как тебя зовут?
– Сократ. И ещё Нильс и Теге. А как зовут тебя?
– Меня зовут только Нильс, но ещё по фамилии Берамсен, и я не Сократ.
– Ах, какой ты несчастный.
Когда Аврора услышала, что Сократ разговаривает с мужчиной, она тоже быстро слезла с кресла и превратилась в обычную Аврору.
– Это твоя сестра? – спросил мужчина.
– Да. – Сократ строго взглянул на сестрёнку и добавил: – Скажи, как тебя зовут!
– Аврора. – И она обратилась к тому, кто назвал себя «только Нильсом» и ещё Берамсеном: – Вы едете совершенно один?
– Ну сейчас – да. А дома у меня есть маленькая дочка, совсем как ты, и ещё два больших мальчика.
– Ах, вот как, а я-то думала, вы совсем одинокий.
– Нет, я одинокий, только когда в дороге. А в дороге я постоянно.
Дзинь-дзинь! – прозвучал маленький колокольчик в руке у проходившего по коридору человека в белом пиджаке. Колокольчик походил на настоящий золотой, хотя, конечно, золотым не был, а скорее всего, латунным. Он бренчал и в то же время звенел.
– Добро пожаловать в вагон-ресторан на завтрак. Свободные места к вашим услугам.
– Мы туда пойдём? – спросила Аврора.
– Нет, – ответила мама. – Но мы там пообедаем, когда будем проезжать горы.
Аврора уже была в горах один раз летом, но она никогда не видела их зимой. Как замечательно, что поезд пойдёт по горам. Интересно, он будет взъезжать на вершины, а потом съезжать с них вниз?
Ничего подобного, поезд мчался по горным равнинам, а высокие вершины пролетали мимо них справа и слева. Время от времени они пропадали: их заслоняли изгороди, защищавшие путь от заносов. Так что даже в метель, когда ничего кроме летящего снега не видно, колёса сами находили железные рельсы. Но сегодня стояла прекрасная погода и снег сверкал на солнце. Семья Теге уютно расположилась у окна в вагоне-ресторане и с аппетитом обедала, любуясь горными видами.
Один только Сократ ими не восхищался. Он, сопя, был полностью поглощён едой.
На десерт им подали чернослив с молоком. Мама, папа и Аврора наливали в тарелку с черносливом молоко из кувшинчиков, и когда папа хотел помочь в этом Сократу, тот рассердился: если другие наливают себе молоко в тарелку сами, почему не сумеет то же самое сделать он? И он сумел бы налить себе молоко, если бы вагон не качнулся как раз в тот момент, когда он наклонил кувшинчик, и вместо тарелки Сократ вылил его на себя.
Ничего страшного не случилось, но это было страшно обидно – он ведь знал, что смог бы налить себе молоко аккуратнее.
– Это не из-за тебя, – поспешила успокоить его Аврора. – Понимаешь, это качнулся поезд.
Сократ поджал губки, потом открыл рот, но не разревелся, как делал это обычно в те моменты, когда действительно злился, он просто молча заплакал, так что его слёзы покатились на черносливины.
Возле них тут же появился человек в белом пиджаке с кувшинчиком молока, и мама хотела налить молоко в тарелку Сократа, но папа сказал:
– Сократ справится с этим сам, нужно только подождать, пока поезд не пойдёт по рельсам ровнее.
Сократ взглянул на папу, твёрдо взял свой кувшинчик в руки и осторожно, очень осторожно налил молоко. На этот раз у него получилось. Губы Сократа вернулись на своё обычное место, слёзы тут же перестали катиться, и он благоговейно съел все до одной черносливины, а из косточек выложил в тарелке круг.
Все сидели и с облегчением и радостью наблюдали за благополучной развязкой.
Но когда они поднялись, чтобы пойти и занять прежние места, Сократ обнаружил, что история с черносливом и молоком ещё не закончилась. Его брючки и свитерок промокли насквозь.
– Вот ведь беда, – сказала мама. – Вся одежда Сократика лежит в одном из десяти чемоданов.
– Она так и останется в багажном вагоне, – сказал папа. – Мы не сможем достать её оттуда сейчас.
Мама с папой пошептались, и папа забрал Сократа с собой в туалет. Когда они вышли, Сократ выглядел импозантно. Вместо штанов папа надел на него свою футболку, а вместо свитера – мамину кофту, на ногах красовались папины варежки, они стали чем-то вроде колготок.
– А как мы поступим с его промокшей одеждой? – спросила мама. – Не можем же мы сойти с поезда в таком виде.
– Под моим креслом тепло, – заметил папа. – Наверное, где-то там расположены батареи.
Аврора походила по вагону а потом крикнула:
– Вот здесь, здесь тоже очень тепло.