Меч Тристана

Тристан задумался, а тем временем Финн достал маленький кожаный мешочек и протянул молодому рыцарю:

– Возьми. Самое главное – вот здесь.

– Что это?

– Не знаю, – честно признался Финн. – Велели передать тебе непосредственно перед битвой. Наверное, в этом кошельке и скрыто твое магическое оружие.

Мешочек оказался тяжелый, и внутри было твердо, словно лежали там слипшиеся в единый ком золотые монеты. Тристан хотел развязать бечеву, но Финн резким, протестующим жестом вскинул руку:

– Нет! Нельзя. Только когда останешься один на один с драконом.

– Да кто же это передал мне, Финн?

– Белобородый старик с яркими зелеными глазами.

Тристан вздрогнул и чуть не уронил мешочек.

– С какими, говоришь, глазами?

– На острове Эрин очень много людей с зелеными глазами, – улыбнулся Финн Благородный.

– Но не с такими же яркими, как у того старика, – улыбнулся в ответ Тристан.

– Ты прав, брат мой. Таких ярких глаз я больше ни у кого не видел. Никогда. Этот белобородый был очень похож на друида или филида, ну, то есть на мага. Понимаешь.

Он помолчал.

– Тристан, а хочешь, расскажу тебе еще одну историю? Время есть, да и совсем коротенькая она. Этот зеленоглазый предсказал мне будущее. Оно печально, Тристан. Когда я стану уже немолодым, а страною нашей будет управлять новый король по имени Карман, я полюблю его дочь, прекрасную хрупкую Грайне, и возьму ее в жены. Но эту же девушку полюбит мой дорогой племянник Диармайд О'Дуйвне. Конечно, она предпочтет молодого парня старику Финну. Однако мой благородный племянник будет отказываться от любви Грайне, и тогда красавица произнесет над Диармайдом гейс, и они сбегут из Темры прямо во время свадьбы и будут скитаться по лесам, предаваясь греховным усладам. Я буду преследовать их, наконец настигну и подстрою так, что Диармайда растерзает Зеленый Гульбайнский Кабан, а божественную Грайне в припадке ревности я убью собственным мечом. Понимаешь. Меж тем зеленоглазый добавил, что жизнь еще может сложиться по-другому: мы все трое простим друг друга, Грайне останется со мной, а Диармайд уедет далеко-далеко. Такой радостный финал тоже реален, только для этого я должен сегодня помочь тебе, а ты, брат мой, просто обязан победить дракона. Вот и все. Не подведи, Тристан Лотианский! Ну, теперь пора в дорогу. Удачи тебе!

Несметное число трупов лежало подле входа в Бездонные Пещеры, обгорелых и почти высохших, вспухших и совсем свежих. И вдобавок чудовищным смрадом – нет, не трупным, каким-то другим, понятным, но напрочь забытым – тянуло из подземелья. Тристан на всякий случай не стал подходить слишком близко и, сохраняя дистанцию, достаточную для маневра, крикнул:

– Выходи, скотина! Поганка мерзкая, выползай!

Батюшки! Да он кричал по-русски! Еще немного, и опять сорвется на матюги. Нужно это? Может, и нужно.

– Выходи, сволочь! Это я – лейтенант спецназа ФСБ Горюнов Иван Николаевич. Пришел сразиться с тобой в честном бою, бляха-муха!

И что это его вдруг понесло? Ох, неспроста, наверное!

А потом рев зверя разорвал тишину, и Тристан невольно отпрянул, когда еще только башка гадины высунулась на свет Божий.

Ё-моё! Неужели это по правде? Неужели я не сплю?

Складчатая, заросшая шерстью морда размером с голову средних лет слоненка смотрела на него пустыми фасетчатыми глазами и уже начинала скалиться, посверкивая в поганой рыже-зелено-бордовой пасти желто-серыми, гладкими, острыми, откровенно пластиковыми(!) зубами. Два мерзких волосатых рога, похожих на клювы марабу, воинственно торчали изо лба вперед и вверх. Тяжелые мохнатые лапы завершались ржавыми(!) крючьями когтей, а огромное верткое туловище с непонятно как крепившимися к нему кожистыми крыльями все целиком, от шеи до кончика длинного змеиного хвоста, покрыто было крупными, примерно в ладонь, блестящими стальными(!) пластинками. В общем, это был очевидный киборг, биомеханический, биоэлектронный робот. Бедные наивные ирландцы! Уроды в жопе ноги! (Кажется, так говорили в его московской школе в подобных случаях.) Какие уж тут отравленные копья и заговоренные мечи! Тут артиллерия нужна, лучше всего – танк, а на худой конец сгодилась бы наплечная пушка типа «стингера».

Тристан спрыгнул с коня, скомандовал ему «бежать», потом отбросил оружие в сторону, дабы не мешалось, и сделал шаг навстречу чудовищу. Дракон откровенно растерялся, насколько можно было прочесть растерянность по фасетчатым бельмам и замершей полураскрытой пасти. Компьютер внутри этой паскуды, очевидно, не программировали на подобные нестандартные взбрыки.

Чье же больное воображение, на какой планете, в каком искаженном мире создало этакую нечисть? А главное – какому гаду пришло в голову засылать натуральное исчадие кибернетического ада именно сюда?

Ну-с, пора, Иванушка! Ты один на один с тварью.

Коротким быстрым движением распустил он шнурок и, еще только запустив руку в кожаный мешочек, еще не вытащив ничего на свет, узнал, узнал, едва прикоснувшись, и задрожал от счастья, и выдернул кольцо, не теряя уже ни секунды…

Ручная противопехотная граната Ф-1. «Лимонка». Прелесть моя! Какая же ты приятная на ощупь!

А чудовище как раз сориентировалось и уже разинуло пасть свою во всю ширь, горло его раздулось, открывая путь внутрь, широкий и жуткий, как печная труба сгоревшего дома, то ли для заглатывания жертвы, то ли для того, чтобы выплюнуть струю напалма. Но ни того, ни другого сделать оно не успело, потому что в силу изначальной придурковатости «лимонку» угрозой не считало. А зря.

Тристан метнул ее точно во чрево гада, сам себе скомандовал «Ложись!» (привычка – вторая натура) и бухнулся лицом вниз на жухлую траву среди уже выбеленных дождями скелетов и еще гниющих трупов.

Взрыв последовал на счет «четыре», как и положено, а на счет «шесть» Тристан позволил себе поднять голову. Дракон завалился на бок и лежал недвижно с большими рваными дырами в брюхе и в шее, с лопнувшими глазами и с пастью, словно вывихнутой в отчаянном зевке. Но панцирь его проклятый из этой стальной чешуи ничуть не пострадал. Вот они, технологии будущего, твою мать! Вот на какое мракобесие работают светлые головы инопланетных очкариков!

Тристан вдруг вспомнил, что у этих бриттов и скоттов полагается вырезать жертве язык, иначе хрен кто поверит, что ты и есть победитель. И он решительно подошел к поверженному роботу. Язык был настоящий – мягкий, скользкий, кинжал отхватил его с легкостью, вот только слизь потекла такая, что и кожаные перчатки поплыли, грозя через минуту полностью раствориться. Олеум, что ли? – вспомнилось какое-то умное слово из школьного курса химии. Но тут дракоша предсмертно вздохнул, то есть все-таки выпустил струйку газа изо рта. Нет, не горящего и даже не горячего, но вонючего чудовищно. Тристан отпрянул, мгновенно вспомнив запах по давним полевым учениям с применением боевых отравляющих веществ. Вот чем тянуло из пещеры-то…

Фосген. Чуть сладковатый, дурманящий, тошнотный запашок гниющего сена. В малых дозах. А в больших – никакого запаха уже не почуешь – будет только першение в горле, слезы, сопли и наконец удушье. Отек легких.

Про отек легких Тристан вовремя вспомнил. На неверных уже ногах рванулся, задержав дыхание, и побежал в сторону леса, на ходу заворачивая язык в какие-то попавшиеся под руку тряпки, а потом упихивая трофей в сумку, простую кожаную сумку, и уже понимая, что все это не поможет, потому что ОВ есть ОВ – отравляющее вещество. Ладони жгло отчаянно, в глазах темнело, горло сжимали спазмы. «Вот сволочь зеленоглазая! – думал он. – Лимонку дал, а противогаз – нет». И еще прикидывал Тристан, где бы тут у них взять полиэтиленовый пакет, обычный полиэтиленовый пакет, завязать узлом – и все в порядке. «Вот зараза белобородая! Не мог вместе с лимонкой прислать тривиальный пластиковый мешок для мусора!»

А из языка-то не просто кислота сочилась, что-то еще похуже, уж не иприт ли?

«Что же за параноик изобретал этого робота массового поражения? И что за параноик закинул меня сюда? Сколько раз я должен умирать? Сейчас уже третий. А сколько всего? Где-то, помнится, читал, что всего бывает девять. Больше никак нельзя. И язык бросить тоже нельзя. А как хочется зашвырнуть его к едрене-фене! Но без языка куда теперь идти? Без языка возвращаться глупо. Ах, какое многозначное слово! «Идите, лейтенант, и без языка не возвращайтесь». Откуда это? А ведь точно классика какая-то. Или вот: Владимир Галактионович Короленко. «Без языка». Повесть. В смысле по-английски ни бум-бум. Но он-то теперь на тридцати языках, включая, прости Господи, скоттский и аттекотский, на тридцати, если не больше, наречиях такое бум-бум выдаст. Ну, прямо бум-м-м, бум-м-м, бум-м-м. Как колокол. Вот, кстати, о колоколе. Тоже бывает без языка. «Колокол без языка, как изба без дурака». Это еще что такое? Старинная русская пословица. Да нет, пожалуй, совсем новая. Только что придумал…»

Он бредил. Он бредил, уже не понимая, что бредит. И значит, скоро все – полная темнота.

За несколько секунд до того, как сознание его окончательно погасло, Тристан успел услышать цоканье копыт по тракту и догадался, кто это, и подумал, что так и не сумел выпустить последнюю стрелу по Гхамарндрилу Красному. Зато теперь он научился без запинок произносить его имя.

И еще кое-что успел Тристан – упасть в кусты, чтобы Красный счел его мертвым, если все-таки заметит, проезжая.

Глава шестая,

в которой Тристан и Изольда наконец-то узнают друг друга, но это поначалу не сулит им ничего хорошего, кроме новых проблем, каковые и разрешаются, как всегда, в лучших традициях местного высококультурного населения – методом отрубания чьей-нибудь головы

Очнувшись, Тристан услышал голоса. Глаза его, видимо, пострадавшие от ядовитых газов, были накрыты влажной прохладной повязкой, и видеть он, как и в прошлый раз, ничего не мог. Руки-ноги в принципе шевелились, но слабость ощущалась прямо-таки ватная. Впрочем, ни тошноты, ни боли, ни озноба – спокойно и хорошо. Он прислушался. Говорили в том числе и о нем, причем так, словно его в помещении не было. Что ж, понятно, ведь души его и в самом деле еще минуту назад здесь не было – только тело.

Два голоса различил Тристан: один – хорошо памятный ему, ласковый, мелодичный – служанки Бригитты, и другой – тоже женский, но твердый, властный, необычайно красивый. И еще не услыхав обращения по имени, он уже догадался, что это сама королева Айсидора. На этот раз именно она, собственной персоной, лечила Тристана. Очевидно, случай оказался настолько тяжелым, что исцеление поручили непосредственно главному в стране специалисту. Впрочем, постепенно из разговора – долгого и богатого на подробности – он понял, что дело в другом: Тантрис, как его здесь называли, до зарезу требовался живым, требовался всей Ирландии, и в первую очередь – принцессе Изольде. Ведь ситуация сложилась вот каким образом.

Почти сразу после его для многих таинственного исчезновения из Темры странная хворь овладела юной Изольдой. Словно подменили ее. Проснувшись однажды утром, она вдруг перестала узнавать родных и друзей, не понимала многих простых слов и почти не помнила не только детства своего, но и всего, что случилось с нею накануне или несколько дней назад. По причине такого необычного состояния Изольда практически не выходила из личных покоев, подолгу лежала, временами засыпая, ела крайне немного и без удовольствия, а единственное, что как-то оживляло ее – так это музыканты и менестрели, коих просила она звать к себе по нескольку раз на дню, и, бывало, сидели они у ее постели долго-долго, потому что принцесса не только слушала их песни, но и разговаривала с ними, обрушивая на гостей ворох разнообразных вопросов, иные из которых не могли не удивить: «В каком году я родилась?», «Кто у нас король?», «А как вы называете это море?»

Королева Айсидора не сумела разгадать природу внезапного недуга любимой дочери, но верить в предположение сенешаля Гхамарндрила ей тоже не хотелось. Тот уверял, что Тантрис – на самом деле Тристан Лотианский, а Тристан Лотианский – известный колдун, значит, это он и навел порчу на принцессу. Объяснение было слишком простым, снятие порчи не являлось для Айсидоры чем-то особенным, задача понятная и в общем-то легко решаемая. Однако традиционные заговоры, травы и настои помогали Изольде слабо, а окуривание серой вызывало только кашель. И королева призвала друидов. Друиды посмотрели, посовещались и погрузились в состояние легкого замешательства, напугав этим всех вокруг. Ощущение было такое, что мудрость их, копившаяся веками, натолкнулась вдруг на препятствие, порожденное еще более древней мудростью. Но потом один из знатоков прикрыл глаза на короткое время, беседуя с духами Аннона, а когда вновь поднял веки, уже был готов передать главное, что нашептали ему потусторонние силы:

– Чары великой магии лишили памяти дочь твою, Айсидора. Но эти же чары и вернут ей все. Сейчас не время предаваться печали. Потому как уже очень скоро Изольда вспомнит все, о чем забыла в ту роковую ночь. – Потом помолчал и добавил странную фразу: – Она даже вспомнит то, о чем никогда не знала. Слушай меня, королева Айсидора, что-нибудь вновь может показаться тебе загадочным в поступках или словах твоей дочери, но постарайся не перечить ей. Больше – ничего.

И друиды ушли, как водится, ни с кем не попрощавшись.

А принцесса действительно быстро пошла на поправку. Начала петь, смеяться, кушать с аппетитом, совершать верховые и пешие прогулки. И сенешаль Красный, видя все это, вновь злобно шипел в стороне:

– Ну ладно, ну ошибся я. Бывает. Порча – не порча, но было же колдовство какое-то. А почему? Почему так подвержена принцесса влиянию темных сил? Да потому, что замуж ей пора. Молодая кровь играет, шалит, покою не дает. Замуж ей пора. А кто лучший жених в королевстве? Я, конечно.

Сенешаль не раз уже подкатывал к Гормону с таким предложением, но король мудро тянул время, догадывался, наверное, о лучшей доле для своей дочери. Сама же Изольда дрожала от омерзения при виде Гхамарндрила. Папаша такие нежности в расчет, разумеется, не принимал, а вот мать, особенно после слов друида, заняла общую с дочерью позицию и твердо решила под любым предлогом за сенешаля Изольду не отдавать.