Антология ярославской поэзии

Ты вековечна, старуха-нужда!

Шут

(Картинка из чиновничьего быта)

1

В старом вицмундире с новыми заплатами
Я сижу в трактире с крезами[26 - Крез, или крёз, – нарицательное обозначение богача; от имени царя Лидии VI в. до н. э.] брадатыми.
Пьяница, мотушка, стыд для человечества,
Я – паяц, игрушка русского купечества.
«Пой, приказный[27 - Приказный – пренебрежительное обозначение чиновника.], песни!» – крикнула компания. —
«Не могу, хоть тресни, петь без возлияния».
Мне, со смехом, крезы дали чарку пенного,
Словно вдруг железы сняли с тела бренного.
Все родные дети, дети мои милые.
Выпивши довольно, я смотрю сквозь пальчики,
И в глазах невольно заскакали «мальчики».
«Ох, Создатель! Эти призраки унылые —
Первенца, Гришутку, надо бы в гимназию…
(Дайте на минутку заглянуть в мальвазию!)
Сыну Николаю надо бы игрушечку…
(Я ещё желаю, купчики, косушечку!)
Младший мой сыночек краше утра майского…
(Дайте хоть глоточек крепкого ямайского!)
У моей супруги талья прибавляется…
(Ради сей заслуги выпить позволяется!)» —
«Молодец, ей-богу, знай с женой пошаливай,
Выпей на дорогу и потом – проваливай!»

2

Я иду, в угаре, поступью несмелою,
И на тротуаре всё «мыслете» делаю[28 - Делать «мыслете», то есть выписывать букву «М» старой русской азбуки – о походке пьяного; то же, что «выделывать ногами кренделя».].
Мне и горя мало: человек отчаянный,
Даже генерала я толкнул нечаянно.
Важная особа вдруг пришла в амбицию:
«Вы смотрите в оба, а не то – в полицию!»
Стал я извиняться, как в театре комики:
«Рад бы я остаться в этом милом домике;
Топят бесподобно, в ночниках есть фитили —
Вообще удобно в даровой обители;
В ней уже давненько многие спасаются… —
Жаль, что там маленько клопики кусаются,
Блохи эскадроном скачут, как военные…
Люди в доме оном все живут почтенные.
Главный бог их – Бахус… Вы не хмурьтесь тучею,
Ибо вас с размаху-с я толкнул по случаю».
И, смущён напевом и улыбкой жалкою,
Гривну дал он, с гневом погрозивши палкою.

3

Наконец я дома. Житие невзрачное:
Тряпки да солома – ложе наше брачное.
Там жена больная, чахлая и бледная,
Мужа проклиная, просит смерти, бедная.
Это уж не грёзы: снова скачут мальчики,
Шепчут мне сквозь слёзы, отморозив пальчики:
«Мы, папаша, пляшем, потому что голодно,
А руками машем, потому что холодно.
Отогрей каморку в стужу нестерпимую,
Дай нам хлеба корку, пожалей родимую!
Без тебя, папаша, братца нам четвёртого
Родила мамаша – худенького, мёртвого»…

4

Я припал устами жадно к телу птенчика.
Не отпет попами, он лежал без венчика.
Я заплакал горько… Что-то в сердце рухнуло…
Жизнь птенца, как зорька, вспыхнувши, потухнула.
А вот мы не можем умереть – и маемся.
Корку хлеба гложем, в шуты нанимаемся.
Жизнь – плохая шутка… Эх, тоска канальская!
Пропивайся, ну-тка, гривна генеральская!

    1866

Песня о камаринском мужике

Ах ты, милый друг, камаринский мужик,
Ты зачем, скажи, по улице бежишь?

    Народная песня

1

Как на улице Варваринской
Спит Касьян, мужик камаринский.
Борода его всклокочена
И «дешёвкою» подмочена;
Свежей крови струйки алые
Покрывают щёки впалые.
Ах ты, милый друг, голубчик мой Касьян!
Ты сегодня именинник, значит – пьян.
Двадцать девять дней бывает в феврале,
В день последний спят Касьяны на земле.
В этот день для них зелёное вино