Бледные фасады нарумянены.
Небо – синим шелком, без морщин.
Далеко, за Невскою излучиной
Солнечная баржа залегла.
Парадиз все тянется измученно
К северному призраку тепла.
Трехсотлетие Санкт-Петербурга
Волны серы, небо хмуро.
Городские очертанья —
Как старинная гравюра
В окруженьи легких тканей —
Петербург стоит жемчужный,
Провожая час вечерний,
А над ним – такой ненужный
Разноцветный праздник черни.
С плотно сжатыми устами
Смотрит медный император
Как кладет цветы на камень
Медноликий губернатор,
Как кричат и воют музы
В нотах варварских мотивов,
Тащат праздничные грузы
Вдоль по Невской першпективе,
Как идут полки Петровы —
Не солдаты-гренадеры,
А смотрящие сурово
Куклы, двойники, актеры…
Как гремит «виват» над градом,
Осыпаясь грязной пеной
На пастельные фасады…
Так неспешно, так надменно
Из туманной белой ложи,
В кружевах тая усмешку,
Петербург встает вельможно —
Утонченный и нездешний,
Переливчато-жемчужный,
Провожающий вечерню…
И под ним – такой ненужный
Разноцветный праздник черни.
Призрак
Белые ночи за пыльным окном.
Сумерки – время химер.
Будто бы кто-то стучится в мой дом,
Огромный, как Гулливер.
Тихо стучится – и движется прочь,
Чайки уносятся вслед.
Я окунаюсь во влажную ночь.
Взглядом рисую портрет:
Вьется воздушно на фоне Луны
Белый каскад парика.
Это фонтаны – вознесены —
Пенят собой облака.
Тускло мерцает жемчужный камзол,
Кружевом черным расшит.
Это оград неподвижный узор
Вдоль тротуара бежит.
На треуголке – лиловый плюмаж,
Вязь синеватой тесьмы…
Это сирень распускает меланж
В дымном узоре листвы.
Бледные щеки, изогнута бровь,
Кисть в серебристой парче.
В жилах его – благородная кровь,
Сумерки белых ночей.
Это – его вековая земля,
Нам здесь позволено жить.
Пьем забытье из его хрусталя.
Строим свои миражи.
Сновидение
сестре…
Смотри, как больно —
Горят ладони.
В оврагах лунных
Ты прячешь крылья.
Бежишь по струнам —
…Вы были, были…
Луна и горы…
Зовут предгорья…
Залиты кровью