Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмиграции.

Мальчик. Лет десяти – бледный, изможденный, перепачканный, испуганный, качающийся от голода, холода и ужаса.

Николай Кораблев лихорадочно выхватывает из кобуры револьвер, а мальчик протягивает тонкую дрожащую рученку:

– Майн Герр… штикхен… брот… битте…

Опустилась рука с револьвером. Угас огонь, два года толкавший вперед. Вспомнился свой, старший. Ему теперь столько же. Может быть так же когда-то прятался под забором, так же умолял немецкого офицера о маленьком кусочке хлеба… Убил ли его за эту просьбу офицер?

– Как зовут?

Мальчику непонятен вопрос на чужом языке.

– Ну, Фриц, Петер, Пауль?..

Голодное существо догадывается: спрашивают имя.

– Иоганнес…

– Вон оно что… Иван, значит?.. И у меня такой же… И звать Ванькой… Как же я тебя убью?.. Повезло тебе, хлопец… Не подымается рука… Двухлетний накал – впустую… Ну, ничего, может быть это даже к лучшему… Есть хочешь?.. Во тебе сухари, копченая колбаса, шоколад…

Подбежали красноармейцы.

– Товарищ командир! Это что же значит? Хотели убить, а вместо этого отдали весь неприкосновенный запас?

– Мало ли чего болтает язык?.. У сердца свои законы и приказы… На сынишку похож… И зовут так же: Иваном.

– Гут морген, немецкий Ваня!

– Обманул тебя твой фюрер!

– Обещал весь мир, а дал погибель! – шумят красноармейцы, а сами закутывают мальчика в шинель, суют конфетки.

Грязное лицо малыша освещается подобием улыбки. В этом выражении надежда:

– Не убьют эти люди, о которых он слышал много страшного от родителей, учителей и священника.

1953 г.

На скрининге

Американец сидит за столом с бумагами. Подходит дипист. Молча приветствуют друг друга вежливыми поклонами. Американец жестом приглашает сесть.

А. Ду ю спик инглиш?

Д. Никс ферштейн.

А. Шпрехен зи дойч?

Д. Чуточку шпрехаю. Только самую малость.

А. Говорить по-русски? Я хоть и американец, но русского происхождения. Дома, в семье, мы говорим только по-русски. Расскажите откровенно о себе. Вы понимаете меня?

Д. Ну ещё бы! Кто ж русского языка не понимает! А насчёт откровенности не сумлевайтесь, всё будет точно, как в аптеке.

А. Значит, приступим к скринингу. Имя и фамилия?

(Дипист роется в карманах, что-то бормочет про себя)

Д. Да где ж она проклятущая?! Всё время в руках держал!

А. Вам понятен вопрос? Имя и фамилия?

(Дипист перестаёт шарить по карманам)

Д. Придётся, видно, без записки говорить. А-а…моё имя, стало быть, спрашиваете? – Иван, то есть нет, нет… – Осман. Осман Кату шкин.

А. Осман? А почему ж в прежней анкете написано: «Абдул»?

Д. Так-так, правильно! Абдул! Спасибо, что напомнили! Это я себя с батькой спутал. Батьку, действительно, Османом кликали, а меня – завсегда Абдулом.

А. Когда родились?

Д. Это знаю точно, никак не собьюсь. В год вступления на престол его императорского величества, государя императора Николай Александровича в 1894 году.

А. А месяц и число?

Д. Таких точностей не помню.

А. Где родились?

Д. Ну… в этой… как её… ну… в Турции!

А. О! Так вы, значит, турок?

Д. А как же. Самый, можно сказать, закоренелый.

А. И, конечно, говорите по-турецки?

Д. Не-а, это особая статья, уж больно трудный ихний язык. Ну, прям неподсильный для нашего брата.

А. А почему ж так хорошо говорите по-русски? Возможно, родились в Турции, а жили в Советском Союзе?

Д. Что вы, что вы, да я этого проклятого СССР никогда и в глаза-то не видал. А по-русски, ну как же не говорить, коли так уж испокон веков заведено? Как деды и прадеды… Нам, окромя русского, никакой другой язык в голову не лезет.

А. Хорошо. Пусть так. Значит, родились и проживали в Турции. Где именно? В какой местности?

Д. Турецкого названья не припомню, но говорю без обману, чта от Курска не менее 20 километров в сторону. Ежели говорить по-русски, то вроде как бы колхоз.

А. Колхоз? Недалеко от Курска? Так разве это в Турции?