Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмиграции.

Но столько напомнила мне о России.

Россия для Бонгарда неразделима с Украиной («Детство мое тихое. / Тын, да хата с мальвами»), с залитым дождем Киевом.

В более поздних стихах поэта появляется Волга, «Невы зеленое игорное сукно», купол Исакия, темный петербургский двор Раскольникова, «душистый стог и сеновал», березы.

Ностальгия неизменно присутствует в стихах поэта. Но никогда не принимает трагического характера, хотя порой и вырываются строки вроде: «Все ушло навсегда и не жди» или «Горько мне, что не сложились жизни / Так как надо – даже у берез!».

Но поэт мужественно переживает такие мгновения, жизнь привлекает его во всех ипостасях

В поэзии Бонгарда можно найти восхищение стихийными силами природы («Начало бури», «Вздымались и рушились тучи…»), не похожей на олеографические открытки. Характерно, что ветер, месящий волны, сравнивается со скульптором, мнущим глину; «бешеный круговорот» воды – с рвущимся на свободу рабом Микеланджело Буанароти, а «крутые бугры» волн – с торсами Огюста Родена.

Есть у Бонгарда и другая природа, родственная человеку, придающая людской жизни радость существования и позволяющая сказать: «Не знаю, как там на Олимпе, / Но тут – божественно у нас!» («Дождь в засуху», «У океана», «Осень в горах»).

Художественным образом, воплощающим красоту мира стала у Бонгарда сирень:

Сады бушуют, рвутся в небо, даже
Его просторы стали им тесны,
И улицы кипят в ажиотаже
От ливня, от сирени, от весны…

Не случайно, Иван Елагин в стихотворении «Памяти Сергея Бонгарта» написал:

Мы выросли в годы таких потрясений,
Что целые страны сметало с пути,
А ты нам оставил букеты сирени,
Которым цвести, и цвести, и цвести…

Любовь к жизни отчетливо проявилась в стихах поэта о смерти:

С курносой смертью ежели
Я встречусь наяву,
Немногие пережили —
Но я переживу.

И вновь мысль художника обращается в родине:

Пес идет умирать из дома —
Человек возвращается в дом.
Не с того ли я вижу всё чаще
Крест с рябиной, где к небу лицом,
В самой гуще кладбищенской чащи
Похоронены мать с отцом?

Уже будучи тяжело больным он мужественно говорил о своем конце: «Мне последнее время труднее уснуть, / Уже меньше надежд, и желаний, и планов. / Знать, пора собираться в положенный путь, / В путь, в который с собой не берут чемоданов».

Художник по профессии, С. Бонгард удивительно живописен в стихах. Цвета, тона, оттенки моря, дождя, городского пейзажа или гор, даже запахи поражают своей точностью (в шторм у моря «черное лоно», «лиловая вода», «зеленая вода»; «полынный запах солнечного луга»; «молочная завеса» тумана; «птица сонная»; «кривые вербы»).

Удачны и метафоры поэта («космы небес», «сосняк на скале, как гребенка», «как рубанком стругает с утра океан, / Вьются белые стружки у желтого берега»; «солнце кажется гонгом лучистым»; «дубы, величавые бонзы / Над ущельем стоят каменистым»; горы «горбят спину»; «туман-иллюзионист»; «ветряная мельница / Неустанно крестится»).

Публикации

Память //Грани. 1946. № 2.

Стихи // Стихи. – Мюнхен, 1947

Стихи //Встречи, 1979, 1980, 1981, 1982, 1983, 1984, 1985.

Стихи // Встречи. 1983–1985.

Стихи // Перекрестки, 1979–1982. №№ 3–6.

Актрисе

Г. В. Н.

Это было, но память упорно
Сохранит, как недавнюю близь,
Этот сумрак актерских уборных,
Этот приторный запах кулис.

Помню: зал до краев переполнен,
В дымном воздухе гулкая дрожь —
Это плещутся звуки, как волны,
У кильватерной линии лож.

Ты поешь. В нарастающей крепи
Голос к люстрам взлетел и упал.
Длится миг… И как будто бы с цепи,
Обезумев, срывается зал.

Бьет крылами, как дикая стая,
Стонут ярусы гудом перил,
Хлынет к рампе, бушует – и, стая,
Снова рушится всплесками крыл!

Вьется занавес в буре оваций,
Я смотрю на тебя, не дыша —
И цветами душистых акаций
Осыпается в счастьи душа.

…Это было. Прошло, как проходит
Все. Как ты, моя жизнь, отгоришь.
Лишь висят в театральном проходе
Пожелтевшие клочья афиш,

Да на сердце щемящая жалость
Обманувшей когда-то мечты…
И, как память о прошлом, осталось
Между нами ненужное «ты».