Сомнамбула

На Ванзарова яростно замахали указательным пальцем.

– Жульничество! Нечестно! Обман!

– Только факты, – спокойно ответил он.

– Да какие факты? Что вы можете знать? – не мог успокоиться Прибытков.

– Позвольте, опишу, что случилось, – сказал Ванзаров и продолжил, не дожидаясь разрешения: – Вы пришли в редакцию, как обычно, сели за письменный стол, стали работать. Внезапно потемнело в глазах, вам показалось, что прошла секунда, ну две. Но в кабинете все изменилось. Вы поняли, что в гостях была неведомая сила…

Хлопнул взрыв, взвилось белое облачко магния.

Поражение было полным. Корабль Прибыткова получил пробоину ниже ватерлинии и тонул. Но сдаваться капитан 1-го ранга в отставке не собирался.

– Доказательства! – потребовал он.

– Перед вами, – ответил Ванзаров. – Среди общего беспорядка на письменном столе аккуратно лежат гранки, рядом с ними чернильница и ручка, у вас на указательным пальце свежее чернильное пятно. Значит, редактировали. Если занимались гранками, вошли в кабинет и сели за стол. Беспорядка не было. Следовательно, изменения случились мгновенно. Как моргнули. Ну а то, что это была нечеловеческая сила, говорит фотограф, которого пригласили. Вам нужны снимки для публикации. Причем сделанные посторонним человеком, чтобы вас не обвинили в подтасовке.

Корабль издал прощальный гудок и ушел под воду. Вместе с капитаном. Прибытков вынул портмоне и протянул купюру.

– Уберите, Виктор Иванович.

Не следовало объяснять, что чиновник сыскной полиции не берет ни взяток, ни ставку заранее выигранного пари.

– Ваш выигрыш, честно заслужили, – грустно ответил Прибытков. – Жаль, что с такими способностями не верите в спиритизм.

– Я верю только в то, что имеет логическое доказательство, – сказал Ванзаров. – Денег ваших не возьму. Но приз получить хочу.

Фотограф сообщил, что закончил, снимки можно забрать у него в ателье завтра. Проводив его, Прибытков вернулся.

– Что желаете? – спросил он, готовясь к худшему.

– Во-первых, начните снова печатать ребусы в вашем журнале, как раньше.

Виктор Иванович подумал, что над ним подшучивают, но чиновник полиции был исключительно серьезен.

– Они не пользуются спросом у читателей.

– Есть читатели, которые с юности обожали ребусы в вашем журнале и желают их видеть снова, – заявил Ванзаров.

– Как прикажете. Напечатаем в одном ближайшем номере… Это все?

– Расскажите про медиумический кружок.

Пелена спала. Прибытков понял, ради чего объявился незваный гость и обыграл его. Ему нужны новые жертвы. Что ж, пусть чудовище пожирает несчастных. Тех, кого не жалко…

– Что изволите знать? – спросил Виктор Иванович и без того зная, что из него вытрясут все до крошки.

Так и случилось. Ванзаров желал знать все.

Скрывать было нечего. Медиумический кружок был образован пять лет назад. Существует на скромные членские взносы, занимает помещение на Сергиевской улице. Записаны 52 члена. Активно заседания посещают от силы пять-шесть человек. В сентябре устроили праздничный банкет в честь основания, пригласили Прибыткова, он сказал поздравительную речь. Секретарь кружка – господин Стано. Доктор Погорельский читал у них лекцию о видениях, миражах и фата-морганах. Прибытков недавно прочел доклад про известных медиумов. Сам Аксаков пожертвовал для кружка книги по спиритизму из своей библиотеки.

– Только все это милые глупости, – закончил Виктор Иванович.

– Несерьезный подход к спиритизму?

– Исключительно дилетантский. Господа и дамы собираются, чтобы поболтать за чаем и приятно провести время. Для них это развлечение от скуки, а не наука. Совершенно не сеансируют. Уже года два собираются провести сеанс, да только собраться не могут. Все надеются, что к ним заглянет какой-нибудь знаменитый медиум. Полагаю, что за такой наивностью скрывается обычная трусость столкнуться на сеансе с тем, что не поддается пониманию примитивным, кухонным рассудком. Чего доброго дамы в обморок грохнутся при малейших спиритических стуках. Одним словом: дилетантщина.

– Знакомы с членами кружка?

– Нескольких знаю.

– Например, господина Квицинского?

– Этого господина не имею чести знать, – ответил Прибытков с каменным лицом. – Надеюсь, расплатился с вами сполна?

Ванзаров готов был откланяться, но в раскрытую дверь, оставленную фотографом, вошел нотариус Клокоцкий, замер у порога и уставился широко раскрытыми глазами.

– И у вас? У вас тоже? – проговорил он в глубочайшем изумлении.

Забыв про чиновника полиции, Виктор Иванович кинулся к гостю с расспросами – так велико было его нетерпение. Поглядывая на Ванзарова, который вежливо отвернулся, чтобы подслушивать, нотариус рассказал об утреннем происшествии в его конторе.

– Все сходится, – глубокомысленно заявил Прибытков.

– Буду крайне признателен за ваш совет, – ответил Клокоцкий.

– Это наш Иона Денисович подает нам знаки. Оттуда. – Редактор кивнул к правому плечу, будто там находился загробный мир. – Помните, он часто говорил, что, как только окажется в иной реальности, даст нам знать. И вот это случилось. Что важно: не на спиритическом сеансе! Вы понимаете важность данного события?

– Наверное, – ответил нотариус не слишком уверенно.

– Сие есть неопровержимое доказательство, что после смерти душа переходит в иное измерение. Наш дорогой Иона Денисович, как истинный ученый, предоставил нам доказательства!..

Нельзя сказать, что Клокоцкого сильно убедили выводы.

– Ну, ладно, если так, – пробормотал он.

Тут Прибытков вспомнил, что в редакции до сих пор присутствует посторонний, и захотел с ним попрощаться, чтобы обсудить с товарищем важнейшее открытие. Ванзаров и сам собрался уходить, только позвал с собой Клокоцкого.

Спустившись на улицу, на холод и ветер, Ванзаров обещал, что долго не задержит.

– Вы ведь были в приятельских отношениях с мадемуазель Крашевской? – спросил он. – На сеансах работали, так сказать, в связке: она – магнетизер, а вы – сенсетив. Ничего не путаю?

От ветра или вопроса нотариус вздрогнул.

– Я же не знал, какая она на самом деле… оказалась…

– Она сообщила, что некий Квицинский – сотрудник охранного отделения и по этой причине господин Прибытков отказал ему в членстве в вашем кружке?

– Да, Маргарита… То есть Волант… То есть Крашевская его раскусила. Видит человека насквозь. Электрическая женщина… Огромная сила в ней… Кто же знал, что так все кончится… Господин Ванзаров, позвольте вопрос?

Обычно чиновник сыска вопросы задавал сам и не терпел, когда его оружие обращалось против него.

– Хотите знать мое мнение о том, что случилось в «Ребусе» и у вас?

Нотариус только смущенно хмыкнул.

– Вы тоже считаете, что это Иона Денисович… шалит?

– Насколько сильна ваша вера в спиритизм? – последовал встречный вопрос.

– Ну, как вам сказать…

– Так и скажите: нотариусу надо поддерживать нужные знакомства, да и мадемуазель Крашевская была чрезвычайно соблазнительна.

Клокоцкий насупился.

– И что с того? Разве это преступление…

– Конечно нет. На свой вопрос ответьте сами, исходя из принципа: «по вере вашей и будет вам», – сказал Ванзаров и на прощание приподнял шляпу.

19Офицерская, 28

Стоило Лебедеву с гостями появиться в приемном отделении сыскной полиции, как у чиновников нашлись неотложные дела. Кабинет Шереметьевского был заперт, начальник сыска, будто предчувствуя беду, отбыл в департамент полиции еще с час назад, так что Аполлон Григорьевич по-хозяйски собрал стулья и усадил Токарского с Погорельским у стола Ванзарова.

Его хозяин не заставил себя ждать. Появление Ванзарова было встречено громогласным криком: «А вот и он!» – от которого задрожали стекла. Сорвав с чиновника сыска пальто, Лебедев толчками подвел его к приезжей знаменитости и представил в таких красках, что Ванзарову захотелось хорошенько треснуть бесценного друга по затылку.

Внезапное желание он приструнил и занялся тем, что всегда делал при первом знакомстве: составил для себя мгновенный портрет. Портрет сообщал, что доктор Токарский имеет характер сдержанный, уравновешенный и скрытный. Избегает азартных игр, не жалует спиртные напитки, к людям относится как к объектам научного изучения. Избегает сильных чувств и волнений. Не женат, исключительно здоров.

Между тем, пока Лебедев расписывал научные достоинства доктора, Токарский рассматривал крепко сбитого чиновника сыска с пристальным интересом.

– Вы редкий тип, – наконец сказал он, будто поставил диагноз.

– Рядовой чиновник полиции, – скромно ответил Ванзаров, для себя сделав вывод, насколько непрост московская знаменитость.

– Не думаю… Позвольте проверить на вас вот это?

Из кармана сюртука Токарский достал толстое кольцо простого металла.

– Это что такое? Почему скрывали? – тут же вмешался Лебедев.

– Изобретение профессора Охровича: гипноскоп. По сути, кольцеобразный магнит. Надо надеть на палец, и прибор покажет, насколько вы можете быть подвержены гипнозу.

Ванзаров без страха предоставил мизинец. На другой палец кольцо не налезло бы. Токарский надел и стал наблюдать за реакцией.

– Что чувствуете?

– Ничего.

– Подергивания мышц не заметно… Покалывания кожи?

– Нет.

– Какие-то иные ощущения?

– Никаких.

Приложив незаметное усилие, Ванзаров заставил кольцо соскочить с пальца, чем вызвал нешуточное удивление доктора.

– Поразительно! – проговорил он в глубоком изумлении, подбирая гипноскоп с пола. – Никогда ничего подобного не видел…

А какие чудеса показывают некоторые умельцы за карточным столом, о которых потом рассказывают на допросе… Доктору хватило бы на диссертацию. Ванзаров не стал разоблачать фокус. Иногда лучше не знать. Наука еще не готова к подобным откровениям.

– Вы не поддаетесь гипнозу, как трехлетний ребенок, – поставил диагноз Токарский. – Не правда ли, коллега?

Доктор Погорельский, ждавший, пока о нем вспомнят, выступил вперед.

– А я предупреждал вас, коллега, что от господина Ванзарова гипноз отскакивает, как мячик от стены, – проговорил он.

– Как было бы интересно изучить вас, Родион Георгиевич, – продолжил Токарский.

– Прошу простить, свое тело уже обещал для опытов Аполлону Григорьевичу, а душа мне самому пригодится, – ответил Ванзаров.

– Очень жаль… Но чрезвычайно рад знакомству.

– Взаимно, господин Токарский. Нужен ваш совет, как сильного гипнотизера.

– Гипнотизеры в цирке! – заявил Лебедев. – Александр Александрович гипнотист! Ну и вы, коллега Погорельский, тоже.

Извинившись, что спутал профессии, Ванзаров заметил на своем столе два конверта. Желтый был известно от кого. Другой вызвал интерес.

– К сожалению, сейчас сильно спешу, как и вы, – сказал он.

На лице Токарского выразилось удивление.

– Откуда вам известно?

– Посматриваете на карманные часы, – ответил Ванзаров. – Считайте, что наше знакомство состоялось и обязательно продолжится. Позвольте один вопрос?

– Если вам хватит одного вопроса.

Ванзаров улыбнулся. Они прекрасно поняли друг друга.

– Насколько гипнотизер… Простите, гипнотист может подчинить человека?

– Хотите знать, насколько глубоко можно ввести в состояние сомнамбулизма?

– Именно так. Чтобы потом человек ничего не помнил.

– Амнезия почти всегда сопровождает выход из фазы сомнамбулизма, – ответил Токарский.

– Что можно заставить сделать гипнотика в этой фазе?

– Вот, правильно выражаетесь! – вставил Лебедев.

Токарский явно не спешил выкладывать все карты.

– По дороге к вам Аполлон Григорьевич рассказал про удивительные способности некой особы, – начал он. – Могу ли с ней познакомиться?

– К сожалению, это уже невозможно, – ответил Ванзаров. – Вам не хочется отвечать на мой вопрос?

– От взгляда сыщика ничего не скроешь, – ответил Токарский с улыбкой. – Я не возьму на себя смелость дать однозначный ответ потому, что эффект зависит от силы гипнотиста.

– И его желаний?

– Главное – ожидаемого лечебного эффекта! – не удержался Погорельский, которому хотелось протиснуться в разговор.

– Согласен с замечанием Месселя Викентьевича, – сказал Токарский.

– А если говорить в самом общем виде? – не отпускал Ванзаров.

– В самом общем виде… Ну, пожалуй, все, что угодно.

– Благодарю, доктор, – сказал Ванзаров, протягивая руку. – Вы уже так спешите, что переминаетесь на месте.

Токарский ответил довольно крепким рукопожатием.

– Мне обещали знакомство с работой настоящего сыщика.

– Познакомитесь. Могу рассчитывать на вашу помощь в ближайшие дни?

– Разумеется! А что потребуется?

– Выяснить, кто загипнотизировал двух мужчин, – сказал Ванзаров, посматривая на Погорельского.

Гипнотист изобразил некоторые сомнения.

– Трудный эксперимент и редко удачный. Но я попробую.

– Благодарю. Передайте от меня привет господину Квицинскому.

– А кто это? Не имею чести знать…

Ванзаров извинился, объяснив, что у его знакомого сегодня назначена встреча со специалистом по гипнозу. Невольная ошибка.

Когда гости покинули сыскную полицию, Аполлон Григорьевич отчаянно зевнул и сообщил, что взял на сегодня отдых. Не желает ли бесценный друг присоединиться?

– Отдых отменяется, – сообщил Ванзаров, поглядывая на походный саквояж криминалиста и доставая из кармана еще сырую записную книжечку. – Сможете установить, что было написано на вырванной странице?

Лебедев раскрыл липкие листы и покрутил под светом, ловя отражение.

– Пустяки. Пять минут возни.

– В таком случае, вам не составит труда изучить небольшой сюрприз.

– Это еще какой?

– Ожидает вас в мертвецкой участка.

Криминалист хлопнул по столу так, что подпрыгнула чернильница.

– Так и знал, что этим кончится. Ну что, опять хорошенькая барышня?

– Сотрудник охранного отделения Квицинский.

Убедившись, что его не разыгрывают, Лебедев стал чрезвычайно серьезен.

– Как же вы вляпались, друг мой?…

– Подробности опустим, – последовал ответ. – У меня не было возможности заниматься телом, поэтому прошу самым тщательным и придирчивым образом осмотреть погибшего и его одежду. Ищите мельчайшие улики. Ни одну малейшую деталь нельзя упустить…

Подхватив саквояж, Аполлон Григорьевич выразил на лице, как глубоко и безнадежно его ранили слова друга.

– Уж это могли бы не говорить… Что ж, прощай выходной день, здравствуй гниющий труп!

– И еще одно: протокол составлять не нужно. Все на словах.

Подождав, пока за криминалистом захлопнется дверь с громоподобным грохотом, Ванзаров вскрыл желтый конверт. В нем был снимок Квицинского, вероятно, изъятый из личного дела. Леонид Антонович смотрел уверенно и гордо, как простой смертный, слишком много о себе возомнивший. Фотографию Ванзаров спрятал в карман сюртука и взялся за второе послание, на котором не было ничего, кроме адресата: «Г-ну Ванзарову Р.Г.». По тонкому аромату, источаемому конвертом, он знал, от кого послание, и не сразу решился вскрыть. Он так хотел его получить и так был уверен, что этого никогда не случится, что сейчас растерялся.

Собравшись с духом, Ванзаров разорвал конверт и прочел краткую записку. Адель Ионовна приглашала сегодня вечером в любое удобное для него время на небольшой разговор.

Отказаться не было сил. А ехать сил было еще меньше. Попав в западню, Ванзаров стал выбираться единственным способом: оттягивать неизбежное. Он проверил сводку происшествий за день, отодвинул в сторону неразобранные справки и отношения, которые обязан был заполнять, полистал вчерашние газеты, скопившиеся грудой, снял с полки справочник железных дорог и поездов.

Затем у него нашлось не менее срочное дело.

20Варшавский вокзал

Жандарм Телятьев, дежуривший на перроне, указал точно: состав, который прибыл из Варшавы в 11.15, вчера же вечером отправился в обратный путь вместе с кондукторами, которые могли опознать фотографию. Сам он, взглянув на снимок, Квицинского не признал. Оно и понятно: в толпе встречающих лиц не различить, если специально не выслеживать. Кто же будет нарочно выслеживать сотрудника охранки? Их знать не полагается.

Ванзарову осталось отправиться на телеграф. В приемном отделении было пусто. Чиновник Коростылев в форменной тужурке Главного управления почт и телеграфов глянул на зеленую книжечку Министерства внутренних дел и сухо спросил, что угодно. Как видно, с полицией у него были свои счеты, хотя оба относились к одному гигантскому министерству. Ванзаров давно привык, что люди переносили на него свои обиды, которые копились годами. Грубость городовых, барство участковых приставов, тоска арестантских колонн, которые отправлялись по этапу по городским улицам, страх и ненависть к жандармам, ну и прочие подарки, которые щедрой рукой раздавало своим подданным государство, дряблое тело которого держалось в корсете безграничной власти МВД, проникавшей во все области жизни. Сыскная полиция в этом корсете была еле заметной подвязкой. Но кому до этого дело!

Глянув на квитанцию, Коростылев не проявил желания помочь.

– От нас было отправлено, – ответил он.

– Будьте любезны, заполненный бланк…

По действующим правилам отправляемый бланк должен был храниться в отделении не меньше года, после чего его благополучно сжигали. Однако Коростылев не спешил открыть папку, в которой лежали свежие отправления.

– А вам зачем? – буркнул он.

– Проводится розыск по уголовному преступлению, требуется этот бланк изъять…

– Не положено.

– Господин Коростылев, потрудитесь выполнить немедленно.

– Обращайтесь к начальству, – ответил чиновник и занялся писанием чего-то чрезвычайно важного.

На его счастье, Ванзарова удерживала стеклянная перегородка с арочным окошечком, в которое ему было не пролезть.

– От вас телеграмму отправить можно?

– Отправляйте, коли есть охота.

– Будьте любезны, чистый бланк.

Не подозревая, Коростылев протянул в окошечко серую бумажку с гербом и завыл от боли и обиды. Руку его схватили тиски чудовищной силы, а Ванзаров всего лишь не слишком крепко сжал пальцы.

– Отпустите! Что вы делаете! – вопил телеграфист, изогнувшись перед окошком.

– Извольте старый бланк, – хладнокровно попросил Ванзаров.

– Вы мне руку сломаете! Больно! А-а-а-а…

– Нет, не сломаю. Но не выпущу. Бланк вчерашней телеграммы, пожалуйста.

– Да нету у меня его! – обливаясь слезами, взвыл Коростылев.

– А где он?

– Господин потребовал вернуть…

– Почему отдали? Не положено.

– Показал удостоверение охранки… Ой, больно! Пустите!!

Тиски ослабли, но не выпустили.

– Кто отправлял телеграмму? – спросил Ванзаров.

– Я, я отправлял… Сидел на ключе… Ох, руки не чувствую…

– Судя по стоимости, текст короткий, несколько слов. Помните?

– Нет… Не помню… Что-то такое обычное… Почему не приехал…

– Кто адресат?

– Да не помню я такой ерунды! – взмолился Коростылев. – За день столько всего мелькает… В Варшаву, какому-то поляку отправлял…

– Почему решили, что поляку?

– Фамилия такая нерусская, смешная…

– Попытайтесь вспомнить.

– Ох, не могу… Да я свою уже не помню, не то что адресатов… Говорю же: смешная и короткая!..

Клещи разжались. Коростылев вытянул через окошечко помятую руку, прижал к груди и стал нянчить, как младенца.

– Я буду жаловаться, – пробормотал он сквозь стоны.

– Как вам будет угодно, – ответил Ванзаров.

В спину ему неслось чуть слышное: «Палач… Ничего, придет час расплаты…»

Чиновник сыска ничего не ответил, но подумал: неладно что-то в империи, если телеграфист горит такой ненавистью к полиции. А ведь оба служат в МВД.

213_й участок Казанской части

Проводить осмотр жертв преступлений Аполлон Григорьевич был вынужден в больничных моргах и мертвецких полицейских участков. С куда большей охотой он раскладывал бы тела на своем лабораторном столе, который вынес столько химических опытов, что словно покрылся чешуей дракона, которую ничем не возьмешь.

Заслуженному удобству криминалиста мешал департамент полиции. Вернее, то, что кабинет и лаборатория размещались на третьем этаже здания на Фонтанке. Как-то раз Лебедев распорядился внести тело. Как назло, в самый неподходящий момент по лестнице спускался директор департамента со свитой чиновников. А тут санитары вносят «чурбанчик» свежеразделанный, у которого отрублены руки и голова. Ну, и для полного счастья простынка с трупа слетела…

Когда господина Зволянского привели в чувство, отпоив «Слезой жандарма», Лебедеву было строжайше приказано: не сметь, гадость в департамент не таскать. Лебедев никак не мог понять: и чего так боятся мертвых? Живых надо бояться, они преступления совершают.

В мертвецкую участка его препроводил лично Вильчевский. Пристав, как мог, выразил свое почтение знаменитости и поспешил удалиться, предоставив Аполлону Григорьевичу копаться, сколько душе будет угодно, чем он и занялся, натянув толстые резиновые перчатки до локтей и кожаный фартук ниже колен.

Снимать сырую одежду было делом неблагодарным. Лебедев воспользовался хирургическими ножницами. Прежде чем резать, осматривал каждый клочок ткани. Когда же добрался до побелевшего тела, в ход пошли привычные инструменты, которые по мере надобности извлекались из саквояжа. На вскрытии Лебедев работал как хорошо смазанная машина, не делая лишних движений, всегда четко и точно.

Начав с внешнего осмотра, он перевернул тело на живот и проверил затылок. Ничего любопытного, кроме одной мелочи. Чтобы проверить себя, Лебедев разгладил Квицинскому волосы. Ошибки быть не могло.

– Надо же… Ну, пусть так, – пробормотал Аполлон Григорьевич.

По привычке он запоминал все, а потом сразу составлял протокол. В этот раз и протокол не был нужен. Что ж, тем лучше. Перевернул тело на спину. Проведя надрез и осмотрев сердце, легкие, желудок, Лебедев набрал в пробирки материал для проведения анализов. И без них картина была ясна. Большой опыт говорил, что ничего странного нет. Однако Аполлон Григорьевич испытал необычное беспокойство: как будто в этой смерти было нечто нетипичное, неправильное, с чем еще не сталкивался.

22Набережная реки Мойки

Знаменитый «Донон» располагался невдалеке от Дворцовой площади. Устраивать здесь торжественные обеды и праздничные банкеты считалось хорошим тоном или высшим шиком – в зависимости от того, для какого сорта публики было торжество. Впрочем, пообедать в свое удовольствие было еще приятней. Недешевая кухня ресторана ценилась в Петербурге и гремела на всю империю не менее, чем московский «Славянский базар» или «Эрмитаж». В старой столице все-таки брали за образец вкусы купцов, а в столице Северной замахивались куда выше: на Париж и прочую Европу.

В этот час в «Дононе» было пустынно. Поздние завтраки давно закончились, а вечерние обеды еще не думали начинаться. К Ванзарову вышел метрдотель Мельпе, благообразный и манерный господин, готовый услужить гостю в любых его желаниях. Гастрономических, разумеется. Однако гость не желал ни водки, ни коньяку, ни вина, ни шампанского, ни настойки, ни салатов, ни закусок холодных или горячих, ни почек, ни ростбифа, ни де-воляй, ни осетрины, ни икры черной паюсной, ни даже пирожных с кремом и свежей клубникой. Он вообще не желал ни есть, ни платить, а предъявил счет. Причем оплаченный.

Мельпе только взглянул и сразу вспомнил вчерашний ужин, только не решался выдавать маленькие секреты гостей. Ванзаров быстро убедил его, что выдавать придется. Прикинув, что водить за нос сыскную полицию себе дороже, метрдотель стал словоохотлив. Он сообщил, что господина, заказавшего отдельный кабинет, видел, пожалуй, впервые. Во всяком случае, у них гость настолько редкий, что не запомнился. И видеть его больше не желают. Приехал он раньше дамы и сразу потребовал три бутылки шампанского. Официант видел, как он опустошил бутыль из горлышка. Гусарам такое позволительно, но не штатскому человеку в дорогом костюме с брильянтовой заколкой в галстуке.

Вскоре появилась дама. Он приказал подать ужин, которого хватило бы на пятерых. После чего потребовал оставить их одних. Официанты в ресторане вышколенные, ко всему привычные, особенно что касается отдельных кабинетов.

Прошло немного времени, как из кабинета стали раздаваться крики. Официант заглянул и увидел, что господин пытается сорвать с дамы платье, чему она противится. Между ними шла борьба, как вдруг она вцепилась ему зубами в ухо. Господин закричал и выпустил даму. Она стремглав выскочила из кабинета и выбежала из ресторана. Господин грязно выругался, потребовал еще шампанского, после чего оставался в кабинете не менее полутора часов, выпил три бутылки и расплатился по счету. Причем не оставил на чай ни копейки. В отместку официант не стал звать ему извозчика, он сам оделся и поплелся по Мойке.

Слова Мельпе подтверждали счет на триста рублей, чего даже в «Дононе» хватило бы на веселье небольшой компании.