Лабиринт Ванзарова

– Рассмотрим этот вопрос с другой стороны, – продолжил Александр Ильич. – Что вы думаете о чиновнике сыска Ванзарове?

Надо было угадать, что хочет услышать шеф: личное отношение Пирамидова или похвалить за пронырливость. Размышлять некогда. Пришлось делать выбор.

– Считаю его исключительно скользим, если не сказать подозрительным типом.

– Хорошо, что имеете свое мнение и не поддаетесь всеобщим восторгам в отношении этой личности, – сказал Александр Ильич. Полковник смог вздохнуть с облегчением. – Что думаете о его роли в поисках машины страха?

– Считаю, что он обвел всех вокруг пальца, ваше превосходительство.

– То есть обманул и вел нечестную игру?

– Так точно. Не удивлюсь, если Ванзаров добивался каких-то своих целей.

– И возможно, их добился, – подхватил Александр Ильич. – Я пришел к такому же выводу. Этот субъект крайне подозрителен. Не удивлюсь, если он подстроил все, что случилось, когда машина страха погибла у всех на глазах. Не удивлюсь, если это была вовсе не машина страха, а фальшивка. Не удивлюсь, если Ванзаров стоял за трагедией, которая чуть не разыгралась в этой квартире восемь недель назад.

Вывод был столь неожиданный, что полковник не сразу осознал его значение.

– А зачем ему это понадобилось?

– Хороший вопрос, Владимир Михайлович… Или Ванзаров сам играет в какую-то сложную игру с непонятными целями. Или он – всего лишь исполнитель чужой воли, винтик в чьем-то преступном заговоре.

– Я так и знал! Какой подлец! – вырвалось из души полковника. – Простите, ваше превосходительство.

– Что вы, голубчик, рад, что вы искренно преданы службе… Раз наши мысли сходятся, делаем вывод: вы не можете найти эту барышню потому, что не там искали. Вы проверяли ваших революционных подопечных, а надо было искать рядом с Ванзаровым.

– Прикажете арестовать и допросить?

Такую горячность Александр Ильич погасил взмахом руки.

– Ни в коем случае, голубчик… Ванзаров отопрется и затаится. Да еще найдутся защитники и покровители. Нет, с ним надо действовать умно и расчетливо.

– Что прикажете?

– Установите за ним наблюдение… Не торопитесь, Владимир Михайлович, филерам петербургского отряда поручать нельзя. Старший филер Курочкин с Ванзаровым приятельствует, будет доложено сразу… Я позаботился, прибыли филеры из московского отряда, они в вашем распоряжении. Глаз с него не спускать, но соблюдать предельную осторожность, он зверь матерый…

– Так точно.

– И еще. Ванзарову поручено провести опыты над одним любопытным изобретением, которое может принести большую пользу нашему делу. Как полагаете, что доложит Ванзаров?

– Доложит, что изобретение бесполезно, – сообразил Пирамидов.

– Конечно! Сам же припрячет для своих целей… А когда мы это установим, быть может, обнаружим машину страха, которую он скрывает. Согласны, Владимир Михайлович?

– Так точно, ваше превосходительство! – полковник буквально рвался с поводка.

Александру Ильичу понравилось. С таким подчиненным удобно загребать жар чужими руками. И князю Оболенскому свинью подложить, и кое-какие собственные мотивы исполнить. Он и себе не мог признаться в том, насколько личные причины были на первом месте в задуманном. Тонкая интрига должна отвести от него участь Каренина: рогатый муж и позорный развод. Что такая участь может угрожать ему, Александр Ильич догадывался. Хотя и держал страх в темницах сердца.

– Всецело рассчитываю на вас, полковник, – сказал он как полководец, благословляющий войско на битву. – Только помните: в этом деле нужны разумность, выдержка и осторожность.

Выйдя от шефа на Таврическую улицу решительно окрыленным, Пирамидов подумал: «Вот и случилось важнейшее событие в жизни. Разоблачить такой заговор… Получится – стану генералом». Морозный воздух принес ему другую мысль: «И как он не боится столь важные беседы вести в домашней обстановке? А если прислуга подслушает?» Однако убедил себя, что шеф политической полиции знает, что делает.

Мадемуазель Рейс не знала покоя. Металась по залу пойманной птичкой. Или как ведьма в тюремной камере инквизиции. Не хватало решеток, обшарпанных стен и подстилки из гнилого сена. В общем, у мадемуазель случилась истерика.

Ванзаров повидал множество женских истерик. По поводу или вовсе без него. Сильных и слабых, громких и тихих. Можно было составить классификацию и присвоить инвентарные номера. Истерики разные, женщины не были похожи возрастом, положением и ситуацией, но в каждой истерике наблюдалось нечто общее: будто актриса разыгрывает трагическую сцену, ожидая не столько утешения, сколько аплодисментов за страдания ее. Быть может, Ванзарову так казалось. Психологика нашептывала, что здесь есть разумное зерно. Только рассказывать женщинам об этом не следовало. У него старые шрамы еще не зажили.

Сейчас происходило нечто новое. Рейс страдала молча. Не рвала себя за волосы, не стенала и даже не закатывала глаза, поднося ладонь к разгоряченному лбу. Бросив Ванзарову последнюю фразу, она принялась мерить залу шагами, сжимая дощечку. Не останавливаясь и более не обращая на него внимания. Приличия удерживали Ванзарова от того, чтобы поймать и хорошенько встряхнуть ее. Нельзя так обращаться с корреспондентом почтенного журнала о потусторонних явлениях. Приходилось ждать.

Терпение было вознаграждено. Рейс плотно закрыла дверь, за которой находился кабинет редактора и он сам, стремительно подошла к Ванзарову и стала так близко, что он уловил запах ее волос. Пахло сладкими травами и папиросным дымом. Как мечты волшебника.

– Придется раскрыть вам, – сообщила она, слишком близко глядя ему в глаза.

Ванзаров чуть отстранился.

– Благодарю.

– Только потому, что последствия могут быть ужасны, а я не смогу им помешать. И вы не сможете, но стоит попытаться.

– Я уже напуган, – признался чиновник сыска. Разумеется, искренно. Как всегда.

– Слышали что-нибудь про узел Целльнера?

– Ничего, – ответил он, глядя в черные, как бездна, глаза. – Один из морских узлов?

– Но вы не можете не знать, кто такой Карл Целльнер!

Как не хватало сейчас Лебедева. Ощущать себя неучем – чувство не слишком бодрящее. Ванзаров промолчал.

– О боги Шумера и Египта! – прошептала ведьма, тряхнув рыжими локонами. – С кем приходится иметь дело… Но выбора нет… Но ведь иллюзию Целльнера[21] вы знаете?

Оставалось развести руками.

– В сыске не до иллюзий, все более воров и каторжных ловим.

Его одарили взглядом, каким врач изучает славного, но безнадежного идиота.

– Что ж… Это даже лучше… Меньше будет сомнений… Новые знания лягут на чистую доску.

– «Табула раса», – не удержался Ванзаров показать, что идиотам знакомы латинские выражения. Не зря два года учился на классическом отделении университета. Надежды подавал, любимец профессоров. И кончил сыскной полицией. Ну да ладно… Брат Борис об этом достаточно высказался…

– Хоть тут просветление… Итак, вернемся к Целльнеру. Это был знаменитый немецкий ученый-естественник, физик, с рациональным мышлением и строго классическим подходом к изучению.

– Недавно умер? – уточнил Ванзаров с профессиональным интересом. Чтобы знать, с кем имеешь дело.

Рейс участливо кивнула.

– Более шестнадцати лет назад. Если точно: в 1882 году…

– Для вас большая потеря?

– Ванзаров, держите язык при себе. Иначе…

Чиновник сыска приложил палец к губам: с ведьмами не забалуешь. Все-таки хорошо, что Лебедев не видит. Замучил бы шуточками.

– В 1878 году он провел эксперимент со знаменитым спиритом Генри Слейдом, который уверял, что может выходить в другие измерения. Целльнер приготовил дощечку, на которую закрепил веревку с двух концов, запечатал воском и к воску приложил свою печать. Веревка располагалась на дощечке довольно свободно, длинный конец, который выходил за восковую печать, Целльнер держал в руке. Слейду была поставлена задача: завязать на веревке обычный двойной узел так, будто концы свободны. Начался сеанс, Слейд вошел в общение с силами и держал дощечку, Целльнер не выпускал веревку. Когда сеанс завершился, на веревке оказалось завязано четыре плотных узелка. Печати были не тронуты. Целльнер был так впечатлен, что повторял эксперимент со Слейдом и другими спиритами. Незадолго до смерти сам смог его повторить. По справедливости, такой узел должен был называться узлом Слейда, по имени того, кому первым удалось, но слава досталась Целльнеру.

Ванзаров не стал дразнить ведьму доводами, что фокусники и шпаги глотают, и женщин распиливают. Не говоря уже о появлении кроликов из шляпы.

– Не вижу ничего серьезного, – осторожно ответил он.

Ему ответили улыбкой жалости.

– Вы не поняли, как Слейду удалось сделать то, что сделать невозможно?

– К сожалению, – опять не с лучшей стороны показал себя Ванзаров. Доводы оставил при себе.

– Вам простительно, – успокоила Рейс. – Дело в том, что Слейд смог выйти в иное, четвертое измерение. Это измерение наполнено живыми сущностями, которые могут передать человеку способности делать все, что невозможно нам, в нашем трехмерном мире. Завязать узлы на закрепленной веревке – это милый пустяк. Для них, вероятно, нет ничего невозможного. Если преодолеть барьер, который отделяет наш мир от них, можно получить… Не важно… На основании опытов Целльнер создал теорию четвертого измерения, математически обосновал его существование, напечатал об этом книгу. Ему не поверили, сочли сумасшедшим, выставили свихнувшимся стариком. Он не вынес позора и умер. Многие считают, что на самом деле Целльнер инсценировал свою смерть, а сам ушел в четвертое измерение. И не без оснований. После него повторить опыт мало кому удавалось. Сам Слейд хранил молчание и больше не пытался выйти в четвертое измерение… Почему, спросите вы? Да потому, что он боялся встретить там Целльнера! Открыть четвертое измерение и проникнуть в него стало мечтой многих…

Нельзя сомневаться, что Рейс истово верила в то, что рассказывала. Следовало казаться туповатым полицейским.

– Мадемуазель Рейс…

– Зовите меня Гортензия, – последовал приказ.

Попробуй поспорить с ведьмой. Ванзаров не стал пытаться.

– Гортензия… История, безусловно, занимательная. Прошу простить, не вижу ничего ужасного. Допустим, кто-то захотел войти в четвертое измерение, имел при себе дощечку со шнурком. Кстати, верните мне ее… Благодарю… Дощечка нужна, чтобы проверить: там ли оказался, где надо, или пока еще в нашем скучном мире. Узла на дощечке нет, значит, выход не удался. Что опасного?

– Человек, у которого вы нашли дощечку Целльнера, мертв… Магическое зеркало, что он использовал, разбито. Пусть вас не успокаивает, что на веревке нет узелка. Это говорит совсем об ином: ваш глупец, когда увидел, какие двери раскрыл, куда попал, так испугался, что забыл про узлы…

Она выхватила у него и помахала перед носом уликой. Ванзаров осторожно вернул дощечку из женских пальцев.

– Допустим, эксперимент не удался, слабый медиум погиб по собственной неосторожности, – проговорил Ванзаров, невольно представляя петлю на шее Морозова. – Допустим, он разбил зеркало от усердия…

– Ванзаров! – яростно прошептала Рейс. – Да когда же вы поймете: все здесь имеет иной смысл! Адепт, возможно, вышел в четвертое измерение, но погиб совсем по иной причине. Оттуда вышло нечто, некая сущность и осталась здесь, в нашем измерении.

– Неужели сам Целльнер?

– Молчите! Его смерть была платой за переход, а разбитое зеркало – выброшенный ключ от двери… Забудьте, что я говорила про мистические сущности… Все значительно хуже. Среди нас находится существо, о котором мы не имеем ни малейшего представления… У него нет ни жалости, ни пощады, потому что в том мире этого не существует… Оно может делать все, что захочет… Его невозможно поймать и прогнать вон… Это катастрофа… Только не рассказывайте Прибыткову, он с ума сойдет, чего доброго, напечатает в журнале… Тогда сойдут с ума многие…

Она была так убедительна, что Ванзарову потребовалось усилие, чтобы, смахнув морок, вернуться в границы разума и логики. Не зря рыжих жгли, было за что.

– Благодарю, очень помогли, – сказал он, пряча дощечку Целльнера в пальто.

Рукав его сжали цепкие сильные пальцы.

– Ванзаров, мне надо побывать там. Увидеть это место своими глазами. Быть может, тогда я попытаюсь спасти наш никчемный мир…

Рыжие пряди касались его плеча. Психологика утверждала: благородные мотивы, о которых заявляют слишком громко, слишком часто скрывают личную выгоду. Например, когда человек оправдывает крупную подлость речами о спасении человечества. Нежные касания женских волос Ванзарова не тронули. Он отступил. Всего лишь на шаг.

– Прошу простить, категорически невозможно.

Рейс мотнула головой, будто рыжее пламя пронеслось.

– Вы об это пожалеете… Пожалеете о своем упрямстве… Вы вернетесь ко мне, когда случатся новые трагедии… Но будет поздно… Мы все погибнем…

Она развернулась и с гордой спиной покинула зал. Все же журнал «Ребус» – место необычное. Притягивает, как магнит, всякие странности.

Удивить Августа Адамовича было почти невозможно. Трудясь в Обуховской больнице, насмотрелся всякого. Народ, попадавший сюда, проявлял недюжинную фантазию. То ведро водки на спор выпьет, то коня на скаку остановит. Выдумка, как ловчее попасть из этого мира в иной, была неисчерпаема. Доктор Миллер перестал изумляться тому, что можно натворить с собой при помощи таких безобидных предметов, как стакан или скалка. К нынешним праздникам он превратился в неудивляемую скалу.

Он не удивился, когда из морга вышел мертвец и оказался обычным сумасшедшим. Не удивился, когда к вечеру в приемный покой пожаловал чиновник сыска в сопровождении пристава 2-го участка Александро-Невской части. И даже не слишком удивился, что сыщик, прилично одетый, выглядел как пациент их больницы, попавший под лошадь или сунувший голову в мельничное колесо (а такое бывало). Доктор не стал спорить, когда от него потребовали показать тело, доставленное вчера поздно ночью. Вызвав санитаров, которые могли пригодиться, когда имеешь дело с трупами, Август Адамович проводил гостей куда следовало.

Зато штабс-капитан Спринчан удивился немало. Получив вызов прибыть в Обуховскую, он не мог взять в толк, чего от него понадобилось сыску. Только подпись на депеше заставила приехать в назначенный час на набережную реки Фонтанки, дом 110. Лично с Ванзаровым он не был знаком, но наслышан немало.

С первого взгляда чиновник сыска вызвал настороженность, если не сказать опасение. Опыт говорил Павлу Ивановичу, что с этим типом ухо надо держать востро: взгляд неприятный, пронизывающий, смотрит так, будто видит душу до печенки. Не говоря уже о заживших шрамах. Медвежье рукопожатие чиновника сыска усилило опасения: хватка волчья, вцепится – не отпустит. Все это пристав перемалывал в своей голове, а внешне старался держаться любезно. Только выразил сомнения: зачем осматривать неизвестную, найденную на Обводном канале. И так ясно: по пьянству свалилась и замерзла насмерть.

– Как нашли тело? – спросил Ванзаров, пока они шли по двору больницы за доктором и санитарами.

– Случайно. Двое фабричных возвращались из трактира, товарищ споткнулся, повалился вниз, другой полез его вытаскивать. Вместо приятеля вытащил тело женщины. В темноте перепутал. Заорал во все горло, поблизости городовой оказался. Происшествие имело положительный смысл: от страха фабричные так протрезвели, что долго пить не смогут…

– Место, где ее нашли, осмотрели? – Ванзаров не заметил милой шутки.

– Никак нет, – неохотно признался Спринчан. – Мой помощник выезжал.

Что означало: пристав счел дело столь обыденным, что поленился покидать теплый участок, чтобы составить протокол.

– Как описал ваш помощник место обнаружения?

Направление разговора все менее нравилось штабс-капитану: и чего сыскной прицепился? Что ему надо?

– Собственно, тело было поднято наверх, находилось на дороге там, где фабричный выронил, когда разглядел, что вместо дружка вытащил из снега, – ответил пристав.

– Снег, где лежало тело, осмотрели?

– Темно было, – оправдался Спринчан за своего помощника.

Хотя в чем оправдываться? Если каждого пьяницу, что в сугробе замерзает, так обхаживать, службу нести некогда. Участок – рабочая окраина, народ пьет и гибнет, что тут поделать. Тоска жизни.

– Что отметил ваш помощник?

Простой вопрос прозвучал как обвинение прокурора. Приставу окончательно разонравился хваленый сыщик. Исключительно неприятный тип.

– Ничего особенного… Разве только лицо ее было наглухо замотано платком.

– То есть голова была обмотана платком? – будто не разобрав, спросил Ванзаров.

– Никак нет, именно лицо замотано наглухо.

– Как, по-вашему, женщина могла идти ночью с завязанным лицом?

Мысль была столь простой, что пристав удивился, как проглядел. Читал протокол и упустил. Вроде бы мелочь. Однако…

– Пьяная была, замоталась как попало, шла наобум, пока не свалилась…

Ванзаров не стал загонять штабс-капитана в угол.

Доктор Миллер гостеприимно распахнул дверь морга для полицейских. Санитар Ергушин отпер мертвецкую. Август Адамович был любезен и включил электрическую лампочку, что висела над прозекторским столом в простом жестяном рефлекторе. Он указал на тело, помещенное на среднюю полку деревянного стеллажа.

– Извольте, ваша подопечная, господа…

Ванзаров подошел к стеллажу и стал рассматривать. Спринчан не понимал, что он там собирается обнаружить, но держался рядом. Тело видел впервые. Ничего особенного, обычная жительница их участка…

– Кто снял платок с лица? – спросил Ванзаров, голову не повернув. Концами платка была подвязана челюсть замерзшей.

Пристав точно не знал.

– Помощник распорядился, – ответил он, чтобы не уронить честь участка. – Как же иначе? Надо было лицо осмотреть.

Спринчан хотел добавить, что у них заведено проверять найденных по спискам пропавших и беглых, но тут Ванзаров распорядился перенести тело на стол. Доктор Миллер спорить не стал, пусть полицейские развлекаются, кивнул санитарам. Ергушин с Печенкиным перетащили холодное тело под свет двадцатисвечовой лампочки.

Ванзаров откинул край старенькой тужурки. Открылась простая блузка из серой бумазейной ткани. В электрическом свете виднелось бурое пятно, пропитавшее материю на левом боку. Ванзаров указал пальцем на верхний изгиб пятна.

– Видите?

Штабс-капитан заметил тонкий разрез на ткани. И счел за лучшее промолчать.

– Обратите внимание на воротник блузки.

– Обычный кружевной воротничок, – ответил пристав. – Дешевый.

– Чистый, накрахмаленный, оторван у левого плеча. О чем это говорит?

– Порвала, наверное…

Ванзаров наградил таким взглядом, что Спринчан ощутил себя болваном. Чувство не из приятных.

– Доктор, прошу разрезать блузку.

– Вскрытие изволите делать, господин полицейский? – спросил Август Адамович, будто такое случалось регулярно у них в мертвецкой.

– Только внешний осмотр.

Миллер кивнул Ергушину, санитар достал ножницы, что хранились с другими инструментами в железном ящике. Доктор одним движением распорол блузку посередине, предоставив полицейскому полную свободу действий. Ванзаров откинул левую половину. Раскрылся холмик женской груди. И тут Спринчан увидел у нее под ребром тонкую почерневшую полоску с засохшей кровью.

– Что скажете, пристав?

Что тут сказать: проморгали. Однако происшествие не сильно меняется: пьяная не сама замерзла, зарезали ее ударом ножа. Придется дело открывать.

– Проглядел помощник, молодой, не такой опытный, как вы, господин Ванзаров.

– По ширине разреза нож определить можете?

Да что же такое, совсем замучил. Пристава бросило в жар.

– Что-то узкое, – попытался он угадать.

– Это финка… Скорее всего… Доктор, прошу перевернуть тело.

Наблюдая за ловкостью сыщика, Миллер забыл про иронию. Санитары переложили тело на живот и стянули старенький полушубок. Ванзаров указал приставу на разодранные локти.

– Как полагаете, при падении разодрала? – спросил он.

За неимением мыслей Спринчан полностью согласился. Он ощущал себя как нерадивый ученик перед учителем, который спрашивает заданный урок. А он не выучил.

– Доктор, будьте добры осмотреть затылок жертвы.

Миллер послушно наклонился.

– Я правильно понимаю, что вот эти следы содранной кожи жертва получила после смерти? – продолжил Ванзаров.

Август Адамович согласился: крови нет, несчастную ударили головой мертвой.

– Пристав, увидели все, что желали? Для протокола достаточно?

Спринчан желал бы совсем не видеть, но вынужден был опять согласиться. Просто нечем возразить. Ванзаров поблагодарил доктора и вывел штабс-капитана из больницы. На набережной Фонтанки гулял ветер, но приставу было жарко.

– Павел Иванович, что можете сказать о жертве?

Пристав глубоко вдохнул морозный воздух.

– Что сказать, из простых, наверно, на фабрике работает… Может, замужем… Может, дети… С горя пьет… На нож напоролась, ограбить хотели… Погибла за копейки…

Ванзаров согласно кивнул.

– Благодарю. Где именно ее нашли?

– На углу Лиговской улицы и канала.

– Кажется, это место глухое, домов близко нет?

– Да, там пустыри. А что такое?

– Позволю небольшие уточнения к вашим выводам, – сказал Ванзаров, глядя на лед реки. – Эта женщина хорошо образованна, следит за собой, но живет в бедности, еле сводит концы с концами, заложила обручальное кольцо. Сама ведет домашнее хозяйство, она замужем, но детей нет… На нож не напоролась, это мастерский удар прямо в сердце… Перед этим ей угрожали, она не сопротивлялась. Очень сильно испугалась. Следы заметны у нее на юбке… Ее схватили за воротник, который оторвался в руке убийцы: что-то требовали, она не согласилась. Тогда ее прирезали. Убили не на улице, а в помещении. Привезли на пролетке. Убийца сбежал. Извозчик обнаружил мертвое тело, не захотел связываться с полицией, сбросил с обрыва в снег.

Пристав сохранил самообладание. Насколько смог.

– Откуда узнали? – только спросил он.

– Все факты на теле. Кончики пальцев у нее в мелких заживших порезах, как у кухарки. При этом волосы ухожены, она сама сделала себе прическу. Кожа хорошая, без следов регулярного употребления алкоголя. Она бедна, вы правы, судя по ботиночкам, юбке и блузке: одежда старая, много раз стиранная, заношенная, но опрятная, воротничок накрахмален. Женщина следит за собой. На пальце след от обручального кольца, которое многие годы не снимала, но вынужденно отдала в заклад. Значит, семья в трудной ситуации. Отсутствие детей видно по груди: она никогда не кормила младенца.

– Как определили, что ее зарезали в помещении?

– На блузке широкое пятно крови. На морозе этого бы не произошло. При этом удар ножом был нанесен по блузке. На улице нож порезал бы полушубок.

Штабс-капитану оставалось только согласиться.

– Но как определили, что убийца привез ее на пролетке? Зачем?

– Зачем? – повторил Ванзаров, раздумывая. – Чтобы увезти как можно дальше от места преступления… Остальное понятно.

– Простите, но не мне.

– Надо найти простые ответы на вопросы: почему ее лицо было замотано платком? Почему на затылке остались следы, будто ее уже мертвой били головой обо что-то твердое? Почему подраны локти на полушубке?

– У меня нет ответов, – признался Спринчан.

– Логичный вывод: извозчик обнаружил, что пассажирка мертва, дернул ее за ноги, она ударилась затылком и локтями о край пролетки и подножку. Извозчик из суеверия замотал ей лицо платком, как саваном, и сбросил в снег… Если бы она приехала на санях, следов на затылке и полушубке бы не осталось. Тут нужна высота пролетки. Чтобы найти убийцу, ищите извозчика, который вез парочку вчера поздно вечером… Когда сворачивал на Обводный, кто-то из постовых мог заметить…

Задача из разряда невыполнимых: сколько пролеток пробегает мимо городовых? Кто ее мог заметить? Разве только извозчика поискать…

– Хотя постойте… Не совсем точно, – сказал Ванзаров, глядя в глаза пристава так, что тому захотелось зажмуриться. – Ну конечно… Не было никакой парочки. Она ехала одна уже мертвая. Убийца запихнул ее в пролетку, якобы дама устала, приказал отвезти. Извозчик повез… Дальнейшее известно.

Пристав убедился: слухи о Ванзарове – совсем не полицейские побасенки.

– Как вы это делаете? – не скрывая уважения, спросил он.

– Всего лишь логика поступков людей, – ответил Ванзаров, чтобы не выдать психологику. – Извозчика с одинокой дамой городовому запомнить проще.

– Опрошу лично.

– Благодарю. Вызовите фотографа из полицейского резерва, пусть сделает снимок лица. Фотографию пришлите мне.

– Так точно, не сомневайтесь.

– Ближайшие дни следите за сообщениями о пропавших. Если будет женщина, похожая по описанию и возрасту, сразу вызывайте родственников. Крайне необходимо установить ее личность. Тогда убийцу установите.