Она фотографирует

– О чем это нам говорит? – спросила Окинава.

– Он может быть тем похитителем. Или он не смерился с потерей дочери, и таким образом пытается ее заменить.

– Что собираешься делать дальше? Может позвонишь следователю, она же оставила тебе визитку?

– Нет. Я пока понаблюдаю за ним сама.

– Не слишком самоуверенно? – спросила Окинава.

– Я аккуратно. Издалека.

Милана захлопнула блокнот, и Окинава растворилась зыбкой материей. Диалог получился более чем плодотворным. Если раньше и были сомнения в причастности химика, сейчас они собрались в нерешаемую задачку. Зато опасных, авантюрных и спонтанных действий целый вагон. Милана осознавала, что последствия могут быть самыми разными. Шпион из нее ничем не лучше акробатической гимнастки. Пусть так, но отказаться от задуманного она не могла. Ею завладела цель. Эта цель не специализировалась на раскрытии настоящего похитителя Кати. Все, чего она добивалась – доказать непричастность отца к данному делу. Милана верила, что отец не способен на такое. Ее веру подпитывала искренняя любовь к нему. Во что бы то не стало, она прогонит все подозрения, и все вернется в привычное русло.

Глава пятая

Первый подозреваемый

Решимость испарилась достаточно быстро. После того как Окинава канула в лету, Милана больше не чувствовала себя уверенной. Гигантская лапа выдернула ее из защищенного мира и оставила наедине с реальностью. Милана чувствовала себя голой перед смеющейся толпой. Она даже уменьшилась в размерах. Это ощущалось так ясно, как падение наковальни на босую ногу.

Что она делает? Вопрос до нельзя простой. Крутит педали велосипеда, играет в Шерлока Холмса, страдает какой-то манией, бредит, или занимается правильным делом? Ответы подходящие, но не правильные. Так что она делает на самом деле? Вернее, что она должна делать? Милана должна сиять. Такое определение она примеряла на себя в моменты неподдельного счастья. Милана сияет. Она сияет, когда слушает музыку, сияет, когда читает. Это чувство ни с чем не перепутать. Это сияние ничем не затмить. Она сияет как улыбка матери, как первая любовь, как солнечные лучи. Милана сияет. Сегодня это определение не соответствует реальности. Сегодня Милана меркнет.

Она усердно крутит педали велосипеда, несущего ее в неизвестность. Проносятся дорожные знаки, таблички с названиями улиц и покосившиеся столбы. Милане страшно, но отступать она не будет. Ее всю жизнь пугали малейшие шорохи и косые взгляды. Довольно! Пусть этот страх полностью сожрет ее изнутри, но она не отступит.

Вдалеке показались столбы из желтого кирпича. Все ближе и ближе. Как только Милана поравнялась с домом химика, чертова цепь слетела со звездочки. От неожиданности она вильнула рулем, и тот как дурной заходил из стороны в сторону. Паника накрыла Милану с головой. Ее руки болтались как две плети, привязанные к крыльям самолета. Протектор уже пропахивал газон, возле соседского дома, когда Милана с трудом нащупала ручной тормоз и сжала его что было сил. Тормозные колодки стиснули обод переднего колеса, и задняя часть велосипеде оторвалась от земли. Милану выбросило через руль, и она угодила в куст можжевельника.

Жгучая боль отозвалась в теле Миланы. Его покрывало множество мелких зудящих царапин. Из глаз брызнули слезы. Ей сделалось так обидно и грустно, что на ее фоне дрейфующий на льдине мамонтенок казался безудержным весельчаком. Какого черта она сюда поперлась? Распахала чужой газон и теперь лежит в лапах садиста-можжевельника боясь пошевелиться. Что дальше?

Девичий смех привлек ее внимание. Она опять выставила себя посмешищем. Снова придется краснеть и оправдываться. Милана тихонько приподняла голову и заметила Виктора Павловича в сопровождении Лизы Петровой. Они вели оживленную беседу, не обращая внимания на сложившуюся картину. Милана сделалась ветошью, и принялась молиться, чтобы ее не заметили. Помогло. Виктор Павлович бросал взгляды из стороны в сторону, но Милану так и не заметил. Они неспешно вошли в дом химика. Как только дверь за ними захлопнулась, все стихло. Вернулись боль, досада и злость.

Милана с трудом выбралась из куста, чертыхаясь на чем свет стоит. Платье испачкалось основательно, настроение тоже. Милана стряхнула с себя колючки. Велосипед казался целым, за исключением слетевшей цепи. Как ее вернуть на место, Милана понятия не имела. Но больше всего ей было противно от одной мысли о прикосновении к этой масленой штуке.

– Не сильно ушиблась? – раздался за спиной мужской голос.

Милана обернулась. К ней приближался рослый дядька в грязном джинсовом комбинезоне. В громадной пятерне он держал шуруповерт как игрушку.

– Из-звините. Я ис-спортила ваш газон, – виновато пропищала Милана. Ее сердце замерло.

– Да пес с ним, с этим газоном. Вырастет. Ты то как? Ничего не сломала?

– Вроде нет.

– Хочешь, я вызову скорую?

– Нет, все х-хорошо.

Они замолчали. Мужчина, остановился, оглядел ее с ног до головы и улыбнулся. Его улыбка Милане не понравилась. Опять чувство тревоги заколотило молоточками по вискам.

– Я в твоем возрасте тоже гонял как подстреленный, – сказал он, все тем же тоном. Будто и не заметил ее смущения. – И пальцы на руках ломал, и колени разбивал в кровь. Однажды даже под машину умудрился попасть. Но ничего выжил, и вроде не дурак. – он снова улыбнулся. Милана не ответила. И тогда он встрепенулся, отведя от нее взгляд. – Слушай, у меня есть аптечка дома. Зеленка там, бинты всякие. Твои раны… Их нужно обработать.

Милана проследила за его взглядом, обращенным на ее колени. Потом снова взглянула на него и быстро отвела взгляд. Только бы он не догадался, что она заметила. На его правой руке краснели три длинных царапины.

– Нет, с-спасибо. Я дома обработаю. Мне п-пора ехать, – сказала она, но с места так и не сдвинулась.

– Как знаешь, дело твое. Дай хоть цепь накину.

Не дождавшись ответа, он подошел к велосипеду. Милана отступила на два шага назад. Незнакомец хмыкнул и резко поднял велосипед колесами вверх, запихал шуруповерт в нагрудный карман и принялся за работу. Спустя секунд десять велосипед был в боевой готовности.

– Вот и все, – сказал он, вытирая руки о комбинезон.

– С-спасибо, – выдавила Милана.

Она спешно запрыгнула на своего железного коня и судорожно закрутила педали.

– Больше так не гоняй, – раздалось ей в след. – Шею свернешь.

Кристина встретила ее как солдата, вернувшегося с фронта. Милана так и выглядела: растрепанные волосы, грязное, пропитанное потом платье, и запекшаяся ссадина на ягодице.

– Что стряслось, детка? – испуганно спросила Кристина, вложив в тон весь свой накопившейся материнский инстинкт.

– С в-велосипеда упала. – сухо ответила Милана и проковыляла мимо нее.

– Твои раны нужно обработать.

– С-спасибо, я с-справлюсь.

– Скажи хоть через сколько будем ужинать?

Милана остановилась на половине пути лестничного марша. Желудок недобро оживился, напомнив, что его кормили только ранним утром. Милана приоткрыла рот, чтобы справиться о сегодняшнем меню, но передумала. Пусть этот «шедевр» останется тайной.

– Я п-перекусила по дороге домой.

– А как же твое: “я не ем после 18:00?”

– Я п-последовала твоему с-совету, тетушка. А то и п-правда исчезну.

Кристина проводила ее удовлетворенным взглядом. Милана обрадовалась попаданию в самую точку. Пока собаке не бросишь палку, она так и будет сверлить тебя взглядом умирающего от рака хомяка. Изобилия сегодняшних бесед вполне хватит на нескучное недельное молчание. Милана хотела тишины. Она хотела сиять.

После похода в душ Милана рухнула на кровать и проспала в одной позе до самого утра. Ее не беспокоил даже пустой желудок. И если бы за окном взорвали гранату или пробежало стадо слонов, ее бы не смутило и это. И если сон – это маленькая смерть, то Милана умерла с великой радостью.

Ее разбудили какие-то звуки. Стук доносился издалека, но определенно зарождался в пределах дома.

Милана накинула халат и вышла из комнаты. Глухие удары привели ее вниз. Кристина там не нашлась. Дом казался пустым. Ни одной грязной тарелки, ни единого работающего электроприбора. За окнами не сновали прохожие, не проезжали мусорщики за большими черными пакетами, и даже наэлектризованные коты не делили территорию. Город вымер.

Звуки доносились из подвала. Без особой надобности Милана туда не спускалась. Крысы и сырость – не самая лучшая компания даже для хронического одиночки.

Дверь, в подвал, находилась на улице, с торца дома. Войдя внутрь, Милана попыталась включить свет, но выключатель плевать хотел на ее желания. Из глубин неизвестности на нее таращилась кромешная тьма. Милана сбегала за фонариком.

Она медленно спустилась в подвал. Звуки стихли. В глубине души Милана надеялась на что-то такое, что испугает ее. Пусть это будет миниатюрный мышонок, упавшая швабра или, если хотите, голос Кристины зовущий отведать нежнейшего овощного рагу. Что угодно. Тогда она без зазрения совести сможет драпануть на всех парах, убедив себя в том, что она хотя бы попыталась. Но тишина смеялась над ней: Заходи, располагайся, ни в чем себе не отказывай. А как только ты расслабишься, я захлопну дверь и спущу с поводка все твои страхи.