Немачо. Записки Гарика Острова

У девчонок, наверное, были свои компании, но мы компаниями не пересекались и девчачьих групп не наблюдали. Так девочки появлялись на улице, куда-то ходили. Люба мелькала чаще других и не раз возникал вопрос, а почему бы с ней не попробовать познакомиться поближе. Надо мной подтрунивали и, видя мой интерес к Любе подталкивали, мол, давай знакомься. И я решился пригласить ее прогуляться в город, может сходим в кино, или погуляем по центру. Люба согласилась, и мы пошли с ней гулять в город. По дороге что-то говорили друг другу, но связного разговора не получалось, так мололи несуразное. Я вспомнил какую-то песенку про Любу и пробовал ее не напеть, а просто пересказать стихами. Ей нравилось, но что еще? В моем скудном багаже тем особых не находилось, неразвитая фантазия тоже не приходила на помощь. Люба что-то поддакивала, но и она не способствовала развитию и продолжению разговора. Прогулявшись до центра, мы вернулись обратно. Сказать, что что-то стало завязываться, похожее на дружбу, я не могу. Мне эта прогулка не показалась интересной, да и Люба как-то не давала повода к продолжению наших встреч, и желания повторить ее не возникло. Может она была старше и понимала бессмысленность нашего общения, хотя она же согласилась прогуляться, значит ей было интересно посмотреть, что из этого получится, и я не вызывал у нее отвращения. А может она была еще глупее меня в этих вопросах. Могу сказать только за себя, я оказался не способен на увлекательные беседы. А Люба не пожелала продолжения по каким-то своим соображениям. Но мы прогулялись, порою держались за руку, и вернулись назад. Встречаясь на улице, кивали друг другу, но продолжения не получилось.

Подглядки

Я одну зиму жил у своей тетки, сестры по папе. Комната была маленькая, нас было четверо. Тетка с мужем спали на кровати у стены, причем она на краю, а муж у стены. Я спал на раскладушке, стоявшей перпендикулярно к их кровати, головой к окну, а ногами в их сторону. Рядом параллельно мне на диване ногами к окну спал ее сын, мой двоюродный брат. Я засыпал быстро и происходившее на кровати ночью не видел. Взрослые же тоже спали. Но к весне ночи становились короче и по утрам свет уже вовсю освещал комнату. Однажды я проснулся раньше времени, и рано было вставать. И приоткрыв глаза, я увидел, что муж тетки приподнялся из-за нее, чтобы убедиться, что я сплю. Я заметил это и быстро закрыл глаза, делая вид, что сплю, но сквозь щелочки глаз стал наблюдать. Вот тетка взяла с полочки дивана, на котором спал брат, коробочку из-под пудры «Красная Москва», в которой, как я потом выяснил, был белый порошок, а он видимо был противозачаточным средством. Что они делали с порошком куда, как и на что его насыпали, я не знаю, но коробочка вернулась на место. Муж еще раз приподнялся из-за спины тети, чтобы надежнее убедиться, что я сплю. А я на любые движения успевал вовремя прикрыть глаза. Поверив мне и, успокоившись, он опустился за спину тетки и стал толчками сзади покачивать тетку. Я смекаю – значит трахает. Подглядываю дальше: тетка с закрытыми глазами, лежа на боку спиной к мужу с поджатыми к животу ногами, слегка покачивается от толчков, но лицо абсолютно спокойное.

Покачивание продолжалось, а потом вдруг участилось и совсем закончилось. Все затихли и досыпали последние минуты. А я стал свидетелем утреннего траха, и эта новость разрывала меня. Я потом поделился увиденным мной с братом, но это не произвело на него впечатления, и он дал понять, что ему это не интересно, и мы решили эту тему не разрабатывать, тактично оставляя право взрослым строить свои взаимоотношения по своим потребностям.

Среди студенток

Я продолжал жить в городе. Мама предложила сестре попытаться найти себе работу в городе. Она нашла нам недорогое съемное жилье, в котором мы поселились. Так мы оказались вместе. В съемной комнате с нами жили еще две девчонки. Они были студентками. Хозяйка была женщиной невысокого роста, кругленькая, лет пятидесяти. У нее был поздний ребенок, она работала вахтером в большом учреждении, недалеко от дома в 15 минутах ходьбы.

Студентки спали на одной кровати у окна, справа, сестра – на кровати у окна слева, я – на раскладушке посредине комнаты, а справа в дальней от окна стороне, через шкаф после кровати студенток, служивший перегородкой на широкой кровати спала хозяйка с сыном. Сейчас трудно представить, как мы жили в одной комнате, правда большой примерно 25 метров. Все-таки девчонки были уже вполне половозрелые с развитой грудью и круглыми попами и со всеми своими биологическими естественными проблемами? Но этот вопрос как-то разрешался, и я не помню, чтобы возникали проблемы. Все как-то размещались в этом ограниченном пространстве, и я не вызывал у девчонок смущения. Неудобства они, конечно, испытывали, но всех такая ситуация устраивала, дешево, но сердито, у мамы тоже не было такого достатка, чтобы снять нам комнату поприличней. Мы не были избалованы удобствами и шиком, стесненность была нормой. Надо добавить, что и туалет был только на улице. В квартире была еще маленькая кухня, там была газовая плита, буфет с посудой, раковина с холодной водой и кухонно-обеденный столик. Я к девчонкам не приставал, никаких поползновений не предпринимал, да они и не возникали. Мы просто общались: кино, книги, театр, игры. Одно время мы даже решили объединиться и готовить еду на всех, но это продолжалось недолго.

Так и жили. Сестра нашла работу, на которой у нее налаживались отношения, и она даже впряглась в общественную работу, при ее характере она легко соглашалась на оказание помощи, на соучастие. Однажды ей нужно было сделать стенгазету. Это было накануне праздника 7 ноября, как же на праздник и без стенгазеты. Но это все неважно, важно то, что она обещала эту стенгазету сделать, и как человек обязательный, переживала, что не успевает, переоценив свои возможности. Я немного рисовал, что-то пытался сочинять, и у меня это получалось. Сестра уже несколько раз пыталась ко мне подъехать, чтобы я ей помог, я все отнекивался, ссылаясь на занятость. А срок уже поджимал, шел последний до праздника день. В этот день она должна была пойти на работу во вторую смену к 4 часам уже с готовой газетой. И она все-таки упросила меня ей помочь. Мы были дома одни, хозяйки не было, сын был в школе во вторую смену. Девчонки были на занятиях. Я согласился, но неожиданно выторговал условие: я сделаю тебе газету, если ты дашь потом себя потрогать и пощупать как я захочу. Не помню точных слов, не помню, чего и как я это говорил, но она меня правильно поняла и согласилась, подумав, что ничем не рискует, если брат ее погладит и слегка пощупает, ей очень нужна была стенгазета. Я что-то нарисовал, что-то сочинил, газета была небольшой, и она у меня быстро получилась. Сестре все понравилось, она была счастлива, что не только не придется оправдываться за невыполнение обещанного, а более того она пойдет на работу с хорошей стенгазетой, которой не грех и похвастаться. До ухода на работу еще было время, и я потребовал обещанного, и она без возражений вынуждена была позволить. Она сидела на широкой хозяйской кровати, перед ней стоял столик, на котором я рисовал и писал. Я отодвинул столик, подсел к сестре и завалил ее на спину. Думается мне, что я все-таки не первый раз пытался пощупать сестру, и она, возможно, мне что-то очень легкое по-родственному позволяла, но не больше, поэтому моя просьба была не такой уж неожиданной, как для меня (какой-то опыт просьб уже был), так и для нее (она знала, что мне не так уж много надо). Вообще-то у меня была некоторая власть над сестрой, с которой она, сдавшись один раз, смирилась, хотя была старше. Помню, мне было около десяти или уже десять мы летом во что-то играли, во что не помню, но потом поссорились. И сестра, как старшая начала качать свои права, а я не соглашался. Мы начали бороться, но в этом у меня было больше преимуществ и, она, спасаясь от меня, убежала в дом, где спряталась под дальнюю кровать, на которой я спал. Я ее под ней засек, заблокировал выход и сказал, что не выпущу ее, пока она не согласится мне подчиняться. Я держал ее под кроватью, пока она не приняла это условие. Вот с тех пор в некоторых критических ситуациях у меня уже было право проявить волю, которой она подчинялась. Поэтому в этот раз она и по договоренности, и по моей настойчивости привычно согласилась. Что я собирался делать? Чего мне хотелось? Н так уж и много. Просто появилась возможность не мимоходом, а целенаправленно пощупать. Конечно, в мыслях было всякое, но опыта и четкого плана действий добиться смутно желаемого не было. Я трогал ее грудь, запуская руки под лифчик, пощипывал соски, гладил по бедрам, залез рукой под подол, пробираясь к треугольнику между ног, что-то мял, щупал. Она по договоренности не сопротивлялась, но была на страже. На раздевание мы не договаривались. Может быть ей тоже нравилось, чтобы я ее тискал и щупал, но и удовольствия не показывала. В общем, я дотрагивался до заветных мест и одно это уже вызывало во мне удовольствие и радостный трепет. Я хотя и выторговал право на свои неумелые ласки, но все же наглости не проявлял, понимая, что большего она не позволит, но мне очень хотелось добраться до резинки рейтуз и залезть внутрь, может мне и удалось залезть, но я не помню тех ощущений. Не знаю, если бы времени было больше, я, может быть, и забрался бы в трусы основательнее, чтобы и потрогать и пальчиком войти, не уверен, что она бы мне это позволила. Сколько продолжалось моё это наивное наслаждение, не помню, скорее всего оно было недолгим. Уже вечерело и сестре надо было бежать на работу. Но и это недолгое удовольствие было прервано. На пороге послышался шум, кто-то возвращался домой, и все пришлось быстро прекратить. Мы заняли свои места вокруг столика со стенгазетой. Пришла сама хозяйка. Следов наших барахтаний не было, просто встали и продолжили сидеть за столиком. А сидеть на ней днем нам разрешалось.

Сестра убежала на работу. Но в обиде я не был, арсенал моих достижений пополнился желанным поглаживанием ее заветных мест, но посмотреть их не получилось. Даже если бы хозяйка нас не спугнула, большего я бы все равно не достиг и в силу своей неготовности, и в силу неумолимо приближающегося ухода сестры на работу. То, что это была сестра, меня особо не смущало, я все делал с ее разрешения, а все остальное мне даже в голову не приходило.

В автобусе

Как-то во время летнего отпуска (я уже работал), которые я всегда проводил дома в своем поселке, мне пришлось проводить бабушку на пароход. Это был первый приезд бабушки к нам после ее многолетней ссылки. Маме было некогда, сестра осталась в городе, и я уже вполне мог справиться с такой задачей. И мама попросила меня отвезти бабушку и посадить на пароход. До пристани, что была на Волге, было достаточно далеко, нужно было ехать на двух автобусах. Сначала от поселка до районного города 50 км, а уж из него к пристани еще 90 км. Мы доехали, я взял бабушке билет на пароход в 3-й класс, дождались парохода, эта пристань была промежуточной и пароход приставал на 10 минут, и я, посадив бабушку, поспешил на автовокзал. Надо было возвращаться опять на двух автобусах. Как-то так удачно сложилось, что все перемещения и состыковки рейсов при определенной расторопности удалось сделать в один день и к вечеру я вернулся домой. Так вот, возвращаясь от пристани, я увидел в автобусе девушку, которая мне понравилась. Я сидел где-то в середине автобуса, а она на переднем сидении, рядом с кабиной водителя, но скамья была обращена внутрь автобуса, и она сидела лицом ко мне. Мы издали несколько раз обменивались взглядами, и складывалось ощущение взаимной симпатии. Я мало кого видел в лицо, кроме тех, кто сидел на скамье этой девушки, из которых никто мне не был интересен. Она же видела всех пассажиров во всем салоне автобуса и, видимо, никто из них, кроме меня ее не заинтересовал. И наши переглядки продолжались. И вот неожиданный случай. На очередной остановке этого длинного маршрута длительностью в 3 часа, сидящий рядом с девушкой пассажир вышел, и она положила сумочку на свободное место, обозначив его, как уже занятое, и пригласила меня сесть рядом. Я пересел, мы, познакомились, но уже не помню ее имени, хотя было явно, что она постарше меня, но мы не говорили про возраст. Налаживался дружеский контакт случайно встретившихся людей, но заинтересованных в общении среди случайно оказавшихся в одном месте самых разных людей. Мы стали рассказывать друг другу свои забавные истории и весело коротали время поездки, а это почти два часа. Но мы были попутчиками только до районного центра, а дальше у обоих были свои маршруты и на большее нельзя было рассчитывать. А я и не рассчитывал, а рассказываю и вспоминаю об этом, как о факте внешне удачного знакомства с девушкой, пусть и без перспективы продолжения общения. Ну в этот раз не сложилось, но надо продолжать.

Заводское

В своей школьной истории мои попытки подружиться с девочкой. окончилась ничем. Я во многом в своем взрослении отставал от своих сверстников. По рекомендации тетки пошел на завод, где и проработал до армии. Был учеником токаря, выпускал стенгазеты, писал стишки. Была в цехе девочка Валя, которая мне приглянулась и которой, как выяснилось, я тоже нравился. Она тоже писала стишки, давала их в газету. Так произошло знакомство, но наши любования друг другом огранивались только перерывами в работе на обед и не получали продолжения. Пока я не узнал однажды, что она уже стала дружить с другим парнем Ильей, тоже токарем с соседнего станка. Они гуляли, ездили на пляж, купались и… Я мог только догадываться, пока Валя мне однажды не сказала, что я сам виноват, надо было действовать и она была бы со мной. Она девчонка рабочая и знала цену своим словам. Этот поезд проехал. Может и хорошо, видимо, к длительным отношениям я не был готов. На работе было много молодых девчонок, они были в основном фрезеровщицами, была одна девушка Рая, она работала токарем на однообразной операции на простеньком токарном станке. Как-то я пригласил ее сходить в кино. Сеанс был дневной, зал был полупустой. Фильм был так себе, и я между кадрами пробовал ее приобнять, погладить колени, как-то прижаться. Но все мои попытки встречали легкое, но твердое неприятие, которое давало понять, что такие действия сразу, на первой встрече в ее понимании были не допустимы, возможно на последующих встречах мне бы позволили большее. Я может быть и согласился бы на продолжение отношений, если бы почувствовал легкую уступчивость, дающую надежду на сближение. А тут сразу резкое нет. Мы ведь были не первый день знакомы, чтобы так категорично не разрешить даже обнять. Возможно, мы не поняли друг друга, а у каждого были свои резоны и свои этапы сдачи или захвата позиций. Но мне показалось, что с ее стороны было желание продолжения отношений с плавным переходом в серьезные и долговременные. А у меня это не вызывало энтузиазма, я еще не понимал, зачем мне такие серьезные отношения, если они становятся уже претензией на присвоение. Я предпочитал легкие отношения без больших обязательств. Больше я делать попыток договориться о новых встречах с Раей не стал, но мы сохранили нормальные рабочие отношения.

На товарке

Так как я уже работал на заводе, то мы с сестрой сменили хозяев и нашли квартиру ближе к моей работе. На новом жилье, у меня была кровать в нише за печкой закрытая занавеской. Сестра спала в другой комнате на раскладушке. Обычно я работал на заводе в две смены: утром с 8—00 до четырех дня и вечером до двенадцати. Иногда случались ночные смены. В один из таких периодов, когда я, работая в ночную смену, вернувшись утром, завалился спать и проспал часов до трех. Я проснулся, умылся, а в это время с работы пришла сестра. Она приготовила еду, и мы пообедали. Дома, кроме нас, никого не было, делать было особенно нечего. До ухода на работу к двенадцати было еще много времени. Я собирался почитать, что-то завозился, стал искать книгу и не найдя подошел посмотреть не оставил ли ее под подушкой. И, подойдя к кровати, увидел сестру, которая захотела отдохнуть после работы и прилегла. Я посмотрел под подушкой, книги не было, а сестра так завораживающе лежала, что мне захотелось лечь рядом, мол, недоспал и спросил не возражает ли она. Она не возражала. Я прилег лежим спокойно, о чем-то говорим. А мне вспомнились наши с ней стенгазетные приключения, и я снова стал прижиматься к ней, склоняя ее к мысли мне это позволить, ну пообнимаемся и все. Она не высказала решительного возражения, а как бы нехотя допустила проявление братской нежности. Видимо сказывался мой статус более волевого в наших житейских взаимоотношениях, и она не решалась мне противостоять, понимая, что уступит, согласно предыдущему опыту. Но что значило для меня ее непротивление? Только одно, что я могу не просто обнять, а слегка погладить, не лежать же просто обнявшись, тем более что это и даже больше раньше уже допускалось. Мои поглаживания стали настойчивее, и я не очень сдерживаясь, дал волю рукам. Стал сильнее прижиматься, требовательнее обнимать ее, стал трогать грудь, слегка ее сжимая. И, продолжал ее обнимать и целовать, стал, постепенно поворачивая ее на спину, гладить по бедрам, задирая полы халатика, как бы нечаянно, но не давая ей их вновь опустить. Руки, не останавливаясь, гладили бедра, все больше внутренние стороны, и продвигались вверх, осваивая новые доступные рубежи, и если она их отводила, то я с новым приступом отстаивал завоеванное, как уже позволенное. Резкого и решительного «нет» я не услышал и с каждым новым движением добивался большего. Наверное, я право на это большее у нее выторговал, но как я это делал, какие слова говорил, не помню. Я уже владел инициативой. Начало было положено, а дальше уже работал мой волевой напор, которому ей трудно было противостоять. И я, осмелев, стал не только добираться до самых для меня интересных мест, но и претендовать на полное покорение. Уже щупал и гладил промежность и тянулся к резинке, чтобы снять трусы. А сам уже лежал не ней, легко коленями раздвинул ее ноги и прижимался тазом к ее промежности. Член вовсю стоял. Она почти приняла игру, вяло не то сопротивлялась, не то содействовала, подчиняясь моему напору. Я, лежа на ней между ее ног, без особых препятствий давал волю рукам и, пока не снял трусы, забрался под них, пробираясь через волосы и нащупывая мягкие, теплые и влажные губы и ища место куда может провалиться палец, чтобы залезть пальчиком во влагалище, в которое я уже когда-то попадал. Все складывалось удачно, стихийно, я почти добрался до нужного места, скрытого такой ненадежной одеждой, как трусы, но член требовал большего, и я стал пытаться их снять. Она не давала снять, но уже не сопротивлялась действиям моих рук. Свои треники я не снял и член, во всю стоящий, не вынимал. Никакие мысли меня не сдерживали. Я рвался к траху, хотя напрямую сказать сестре: давай потрахаемся, – не решался. Делал все молча, просто отодвигая ее руки, которыми она только изображала сопротивление. Не помню, ее реакции на мое проникновение пальцами, но я был на коне и настроен двигаться только вперед, все ограничения в такой момент просто не работают, тем более я чувствую, что она не то, не идет навстречу и не помогает, но поддается, изображая сопротивление, преодолеть которое становилось все менее трудной задачей. Она не проявляла желания потрогать меня, пощупать мой член, не говоря уже про пососать. О минете мы были наслышаны, в памяти был анекдот про маскарад, на котором одна дама нацепила на себя костюм, главным содержанием которого была нотная линейка с нотами от «до» до «си» сверху вниз по нисходящей, но линия, где должна была стоять «ми», была пуста. За оригинальность она была признана победительницей конкурса. Легко складывающееся слово «ми – нет» было понятно даже нам пацанятам. Раз есть слово, значит есть и соответствующее действие. Я не был особо просвещен в сексуальном разнообразии. Правда был случай, когда я был на каникулах в поселке, в то время на время уборочной страды мобилизовывали городских жителей. Приезжали и девушки, и парни. Мы, конечно, обивали пороги их общежитий. Девчонки нас не приглашали, а парни охотно с нами общались. Был среди них бывший солдат и он рассказывал, что служил в Венгрии и там ему за деньги женщина сделала минет. Он говорил, как обстоятельно она готовилась. У нее было все необходимое. Она протерла одеколоном его член, хорошо его протерла и только после этого взяла в рот, и, энергично работая языком и губами довела солдатика до оргазма, выплюнув потом сперму. Больше она ничего ему не дала, только минет. И он нам больше ничего не рассказывал.

И меня не особо расстраивало, что мой член не удостоился внимания. Я владел ситуацией, член давно напрягся, сестра, которую я подавил своим напором, уже не противилась вовсе. Память о нашем родстве подсознательно, видимо, сковывала нас обоих. Хотя не могу сказать, что эта мысль меня тогда беспокоила. Скорее всего, если бы я ее раздел, я бы не остановился. Не знаю, что бы при этом произошло раньше: успел бы вставить член или бы, не успев вставить, спустил бы после стольких минут борьбы. Что и как бы у нас получилось бы не знаю, но, вспоминая свои последующие уже взрослые, но не очень удачные, хотя и настоящие полные контакты с другими женщинами, хорошего полноценного секса точно бы не получилось. Спустил бы я точно и получил бы свой оргазм, к которому стремился, скорее всего до того, как вошёл.

Но даже до снятия трусов дело так и не дошло. Вот в такой ситуации нас застал стук в дверь. Говорю об этом, потому что открывать дверь пришлось идти мне, хотя треники оттопыривал напрягшийся член, а не сестра, которой прежде, чем встать и пойти, надо было не только одернуть юбку, а и привести себя в порядок, так как я ее уже основательно подраздел. Стучала хозяйка (дверь нас просили запирать, если никого из хозяев не было). Я, всячески изгибаясь, чтобы спрятать свои неровности в одежде, пошел открывать дверь. Сестра в это время привела себя в порядок, и отошла от кровати. Никто ничего не заметил. Но мне было жалко, что все оборвалось на полдороге, хотя я понимал, что хорошо, что не зашел дальше, и сейчас уже не жалею. Инцеста не случилось. Больше у меня ничего подобного с сестрой не было за всю жизнь. Я к ней больше никогда не приставал, а случаев, когда мы с ней оставались одни было еще предостаточно. И мы никогда об этом не вспоминали. Эти первые безобидные и где-то смешные ощущения и проявления своих биологических миссий никакого урона нашему престижу и уважению к друг другу не нанесли.

* * *

Но податливость сестры до сих пор меня по размышлении немного удивляет. Видимо, ее тоже волновала своя женская природа и тоже мечталось и хотелось почувствовать в реальности все свои природные возможности. Ей, хотелось и отдаться, и удержаться. Явно было, что она не воспринимала мои действия, как насилие, иначе бы она энергично протестовала. Это ее сковывало, и она про себя решила, ну пусть как получится, все больше уступая. Возможно, она в этот раз, абсолютно не готовая к моему неожиданному натиску, ведь никакой договоренности заранее не было, как было со стенгазетой, но уже знавшая, что я могу захотеть подобного понимала, что не сможет устоять против моего волевого напора, и допускала для себя возможность моего приставания. А когда уже все стало осуществляться, то в процессе происходящего она, понимая, что уступает все больше и больше, уже смирилась с неизбежным, успокаивая себя: уж лучше с родным братом пройти все неумолимые процедуры, чем в неизвестном будущем с неизвестным парнем, которым еще надо увлечься и к которому надо будет привыкнуть. Я так и не знаю, была ли она тогда еще девственницей.

И все-таки этот эпизод я расцениваю, как просто случайное стечение обстоятельств, он не был следствием задуманной цели. Случай с фонариком, выторгованное условие пощупать в обмен на стенгазету были мальчишеской забавой, продиктованной естественным интересом и любопытством, не более. А тут сложилось так, что мы оказались рядом на постели с возможным инцестом, хотя изначально ни у кого не было такой цели, ни у нее спровоцировать меня, ни у меня ее взять.

Самодеятельность

Примерно к концу второго года службы в СА я попал в шефскую группу, которая находила в окружающих селениях детские дома или школы, к которым привозила импровизированные концерты. Я себя артистом не воспринимал и не тянулся к такой деятельности. Но я писал стишки. Они были на злобу дня, и меня уговорили активисты из этой группы прочитать их на концерте и включили в свою бригаду. Нас отвезли в какое-то отдаленное село, в местную школу. Там были дети старших классов и некоторые родители. Я прочитал там свои стихи, сорвал бурные аплодисменты и высокие оценки от взрослых, которые по советской привычке, не очень отягощались своим плачевным и не очень благополучием, но всегда были готовы обсуждать международное положение. И конечно они были в курсе событий, наша пропаганда это активно доносила через радио и газеты, освещая все в своем пропагандистском духе. Я сам был втянут в такую жизнь, почему и написал эти стихи, которыми и тронул благородные российские души. Получив такую оценку, я был козырным тузом в этой бригаде и меня старались обязательно притянуть к таким концертам. Но я поучаствовал еще в одном таком мероприятии в средней школе, недалеко от нашей части.

Там тоже я имел успех, потом было что-то вроде танцев или какой-то другой неофициальной части, как продолжение этого шефского мероприятия. Меня заметила и положила на меня глаз одна дама, которую я сейчас через такое продолжительное время не могу точно отнести к какой она относилась части присутствовавших местных жителей, скорее всего она была не школьницей и не учительницей, но уже взрослой девушкой, кем-то вроде пионервожатой. Мы пообщались, понравились друг другу, я пригласил ее на танец, а потом предложил ее проводить. Моя часть, а это всего-то отдельная рота в 40—50 человек, была недалеко, командиры жили в своем городке в отдалении от части, а кто-то из них даже в самом городе, строгости особой не было, задержка на час-другой вечером, когда в части был только дневальный из своих же солдат. Она, имя ее я уже не помню, согласилась и мы пошли по грязным (была осень) деревенским улочкам. Вокруг за легкими заборами были одноэтажные домики, отделенные небольшими придомовыми садовыми участками. Мы шли разговаривали, пока не подошли к ее дому, у которого мы начали обниматься и целоваться. Я щупал ее, трогал грудь. Максимум что мне удалось это пару раз залезть под юбку, она бы и не возражала на продолжение, но не у своего же дома на улице и в этой грязи, а в дом нас никто не приглашал. Шансов на продолжение контакта практически не было. Других мест обстановка не предоставляла, и я их спроектировать не смог. На этом мы любезно расстались. О новых свиданиях почему-то не договорились. Никто не проявил инициативы. Я вернулся благополучно в часть и завалился спать. Мои армейские приключения, кроме отчаянного и очень рискованного путешествия в Орджоникидзе, на этом, собственно, и закончились. Я не привожу несколько городских увольнений, в которых мы считали самым главным распить бутылочку. Было еще одно посещение танцев в клуб при аэродроме, достаточно далеко от нашей части. Но там было много летчиков и мало девушек, которые смогли бы привлечь мое внимание. А я пижон искал что-то типа царевны, на которую никто из них не тянул. А надо было решать простую солдатскую задачу, которую мы в обиходе выражали фразой из анекдота: «Солдат не рви юбку, пуговичка справа».

Студенческие случайности

Люда соседка

Вернувшись из СА, я сдавал экзамены в институт. Жил я в комнате, а в квартире жили еще две семьи. В одной была девочка Люда. Я бравый сержант, вернувшийся из армии, вызывал несомненный интерес, который быстро привел нас к знакомству. Мы переговаривались дружелюбно и несколько раз прогулялись по городу, пока я готовился к экзаменам. Я пытался что-то рассказывать из того, что читал, она слушала, потому что было заметно, что сама мало читала. Я понимал, что она мне не подружка, и надо было искать повод для прекращения отношений, потому что она стала привязываться ко мне. Однажды, вернувшись, я услышал стук дверь, это была Люда, которая, услышав, что я пришел, захотела меня проведать. Я пригласил ее зайти, она с радость вошла, спросив про мои дела. Я, понимая, что появился повод прекратить наши отношения, продолжения которых я уже не особенно желал. От состоявшихся прогулок, было очевидно что у нас вряд ли что-то получится, я стал уставать от общения с ней, и я решил проверить ее на прочность: раз она без ума от меня, готова ли она на большее или будет изображать из себя целочку, какой, скорее всего, учитывая ее возраст, она и была. Это было рискованно, возможно родители были дома, но если она возмутится, то все и закончится видимостью обыкновенной ссоры.

Я привлек ее к себе, обнял и стал целовать с намерением совершения последующих действий. Она явно не была готова к такому внезапному напору и начала уклоняться и защищаться. Я нахально напирал, все сильнее обнимая и пытаясь повалить ее на кровать. Она благополучно вырвалась и убежала. Конечно, она обиделась, но своим ничего не рассказала, потому что никаких разборок и скандалов не последовало. Я понимал, что от такой моей наглости она не пожелает продолжения намечавшейся дружбы, но мне этого и было нужно. Эти нежелательные для меня в тот момент отношения с Людой были прекращены. У меня экзамены. Так закончилась моя первая послермейская интрижка.

Вскоре они всем семейством съехали от нас, получив квартиру, и мы больше не встречались.

Мимолетные знакомства

В поезде

А зимой я на каникулы ехал домой в плацкартном вагоне. И так получилось, что в этом вагоне ехала девушка и тоже до моей станции. Ее купе было рядом с проводницей. Мы с девушкой как-то быстро обменялись фразами, познакомились и проявили взаимную симпатию. Для продолжения общения, а дело шло к ночи, она пригласила меня к себе на полку, у нее была нижняя, а напротив никого не было, урезанное купе. Кто был на верхней полке и был ли, не помню. Я перешел к ней, сидел рядом на постели, мы весело болтали и не то, чтобы щупались, но стали обниматься и готовы были на более тесное сближение. И делали это так откровенно, что проводница стала за нами пристально следить и бороться за нравственность в своем вагоне. А я уже с согласия девушки, не помню ее имени, пытался прилечь с ней рядом, естественно просто полежать. Для проводницы это было уже слишком, она решительно это пресекала и отправила меня на свою полку, в середине вагона. Ночь прошла. А утром мы снова пообщались, и я узнал ее телефон. Она жила как раз на конечной станции, а мне надо было еще попасть на автобус, если он ходил, так как был сильный снегопад. И мы договорились, что, если я не уеду в этот день, не будет автобуса или попутной машины, и мне придется заночевать в гостевой комнате, то мы созвонимся и встретимся. Так и случилось, попутки не было, и мы вечером встретились. Я еще удивился, она могла запросто меня проигнорировать – подумаешь вагонное знакомство. Но видимо я ей понравился, а у нее не было парня, и она пришла. Мы побродили по городу. Зима, снег, холодно, приткнуться негде. У меня вариантов не было, и она ничего не предложила. Походили поприжимались на улице, несколько раз прижавшись к стене поцеловались. Создавалось впечатление, что будь возможность нам уединиться в теплом месте, мы могли достичь в общении большего. Но это мне казалось, на самом деле мы оба скоро поняли, что продолжения не получится, ни одна из сторон, не сделала предложений на будущие встречи. Кажется, я даже не стал ее провожать. Город я немного знал, но это был чужой город ночью. А она жила где-то поблизости от нашей гостевой и в провожании не нуждалась.

С санок на сеновал

Бывая на зимних каникулах в своем поселке, я вечерами выходил на какие-то встречи, общения с местными ребятами. И вот мы как-то катались с на санках с горок реки. Тут я познакомился с девушкой Юлей, игривой и веселой, с которой наши совместные прокаты показались нам очень интересными и взаимно приятными. Тут я вспомнил, что одет-то я совсем не для катания с горок. А в процессе знакомства с этой девушкой, выяснилось, что она учительница в местной школе. И я предложил Юле для продолжения нашего воскресного куража, а мы уже успели поцеловаться, зайти домой, чтобы я мог переодеться в куртку и валенки. Она согласилась, и мы забежали к нам домой, я переоделся, обул валенки, и мы убежали на улицу. А нас уже тянуло к более тесному общению, продолжению которого она была не против. Но надо было найти укрытие, чтобы было и не холодно, и не жестко. А я уже за прошедшие три-четыре дня, помогая дома по хозяйству, посещал клетушку маминых добрых знакомых (дом их был метров за пятьсот от нашего), из которой они предлагали брать сено для овечек. Клетушка была хорошо защищена от ветра, набита мягким душистым сеном, что позволяло полежать и поласкаться вволю, не оглядываясь и не стесняясь. Я предложил для продолжения общения забраться в эту клетушку. Она не возражала. Мы пробрались незаметно в эту клетушку, расположились на сене и стали целоваться. А я же хотел большего, целоваться мы могли и на улице. Руки под поцелуи осваивали все, до чего стало возможно дотянуться, особенно ее не раздевая. Я явно склонял ее к сексу, и она это понимала, раз на все согласилась, но считала, что надежно защищена, будучи в брюках. Поэтому вроде бы не отказывалась, но раздевания не допускала, чувствовалось, что она еще не решила, как ей стоит себя вести. И, видимо, репутационные издержки ей показались слишком велики, чтобы тут на сене отдаться мне. Я был ей приятен, по возрасту был почти ровесник и вполне ей годился в партнеры, и она могла меня бы захомутать через нашу связь. Но я завтра уеду, а она останется, и ищи потом ветра в поле. Она решила остановиться, избрав какой-то внешне безобидный предлог, противовеса которому я в тот вечер не нашел. Жалко, а все было так возможно и рядом. Я даже до проникновения под брюки не дошел. Остались одни поцелуи. Да и не могло быть иначе, потому что настроения даже на краткосрочный роман у меня не было, просто подвернулся случай.