Мертвые канарейки не поют

– Я же вижу, что ты, Ритка-маргаритка, сама не своя. Потому что афродизиак, который ты приняла вместе с водой за столом, уже начал действовать.

Он схватил девушку за руку, отвел ее в сторону и вдруг замкнул вокруг запястья кольцо наручника.

Девушка дернулась, пытаясь оттолкнуть Гошу, однако вдруг поняла, что ее тело ей уже больше не подчиняется.

– Ну, а то средство, которое вводит в транс наяву, ты приняла уже здесь. Ведь нам пришлось менять планы на ходу, и, пока я отсутствовал, а старик тебя обрабатывал, я смотался сюда и все приготовил. А потом мы разыграли эту небольшую пьесу-водевиль под названием «Пленница тайной комнаты, или как обдурить недалекую девственницу».

С этими словами он схватил вторую руку Риты и прикрепил ее при помощи наручников к спинке кровати. Девушка издала приглушенный стон, а Гоша, содрав с нее съехавшее платье и сняв нижнее белье, произнес:

– Старик уже слюни пускает, он весь в нетерпении. Папа, твой выход!

И после этих слов дверцы платяного шкафа распахнулись, и оттуда появился адвокат Барковский – абсолютно голый и уже возбужденный. Рита, замотав головой, попыталась закричать, однако из горла вырвался только вялый рык. Она в самом деле была словно в трансе: все видела и слышала, однако практически не могла пошевелиться.

– На этом я удаляюсь, оставляя вас наедине, – произнес Гоша, заходя в шкаф, в глубине которого виднелась отъехавшая в сторону задняя панель. – Желаю вам хорошо провести время! Только без глупостей, голубки!

То, что произошло после того, как Гоша исчез в недрах шкафа, походило на страшный сон, каждая деталь которого, однако, врезалась в память Риты, распластавшейся на кровати.

Сначала она пыталась сопротивляться, однако быстро поняла, что элементарно не в состоянии сделать это. Тело ей больше не подчинялось – и при всем при этом она ощущала каждое прикосновение, каждый шлепок и каждый укус.

Говорить она тоже не могла, а даже если бы и могла, то что бы сказала своему насильнику? Попросила бы пощадить ее?

Ну да, конечно, насильник внемлет гласу жертвы и, стушевавшись, конфузливо извинится и ретируется. Как насильники, тем более насильники опытные, обычно и делают.

Ни адвокат Барковский-старший, ни его сынок, оказавшиеся монстрами с очаровательными улыбками и изумрудными глазами, ни за что бы ее не пожалели – в этом у Риты не было ни малейших сомнений.

И эти монстры были откровенны: адвокат не скрывал, что давно положил на нее глаз, а сынок явно гордился тем, что помог заманить ее в ловушку. Как они это назвали? Пьесой-водевилем «Пленница тайной комнаты, или как обдурить недалекую девственницу»?

И этой недалекой девственницей – как, впрочем, и пленницей тайной комнаты – была она сама.

Рита думала об этих ужасных вещах, пока Лев Георгиевич Барковский, владелец самой известной адвокатской фирмы в их городе, миллионер, бывший на короткой ноге с сильными мира сего, насиловал ее.

Методично. Беспощадно. Изобретательно.

Боль, вначале пронзившая тело Риты, отступила на второй план – то ли притупилась, то ли смесь афродизиака и обездвижившего ее средства оказала воздействие на восприятие.

Странно, но мысли у Риты работали четко и ясно, несмотря на туман, застилавший глаза. Как будто ее организм, утративший способность двигаться, компенсировал это всплеском бурной интеллектуальной деятельности.

Лев Георгиевич, завершивший первый раунд, вытащил что-то из сундука, пшыкнул себе в нос, а потом, навалившись на нее своим поджарым телом, снова вошел в Риту.

Девушка размышляла о том, оставят ли они ее в живых. Неужели после того, как все ее страдания завершатся – а любые, даже самые кошмарные, страдания рано или поздно завершаются, – Барковские убьют ее?

Что, если слова Гоши о том, что отец хранит в сундуке черепа своих жертв, вовсе не были циничной идиотской шуткой.

Ну что же, тогда ничего поделать нельзя – она скоро умрет.

Мысль о том, что ей предстоит расстаться с жизнью в самое ближайшее время, как ни странно, Риту не пугала.

По крайней мере, закончится пытка, которая, судя по довольному урчанию ее насильника, доставляла ему наслаждение.

После второго раунда и небольшой передышки последовал третий, самый длинный и самый ужасный. Стиснув зубы, Рита думала о том, что, если бы ее поставили перед выбором: немедленно умереть или продолжать испытывать то, что она испытывала, она бы выбрала смерть.

Впрочем, она не сомневалась, что скоро умрет. Потому что после всего, что Барковские причинили ей, они не могут оставить ее в живых, просто не могут.

Психопатом и садистом был не только Барковский-старший, который ритмично сопел над ней, но и его ретировавшийся еще до начала изнасилования сынок, кумир всех городских барышень.

И ведь как Гоша обвел ее вокруг пальца, нагнетая обстановку и – надо сказать, не так уж неправдоподобно – разыгрывая дешевую мелодраму! Завел ее в эту потайную комнату, служившую не убежищем, а казематом, в котором отец-психопат совершал свои злодеяния – в самом деле, обдурил недалекую девственницу.

Впрочем – и тут Рита не смогла сдержаться от непроизвольного смешка – после того, что сделал с ней Гошин отец, девственницей она уже не была.

– Ты что смеешься? – раздался голос ее насильника, вслед за чем последовал удар по лицу – несильный, однако чувствительный. – Или тебе нравится, Ритка-маргаритка? Тащишься от нашего классного секса? Я так и знал, что ты еще та шлюшка…

Не только психопат и садист, но еще и идиот! Насильник что, в самом деле предполагал, что ей, жертве, могло это нравиться? Что она тащилась от классного секса, являвшегося тройным беспощадным изнасилованием?

И как смел этот мерзавец, этот моральный урод и мерзкий преступник в лицо ей заявить, что она шлюшка?

Ну да, смел, потому что он насильник, а она жертва. И он может сделать с ней все, что угодно.

И не только может, но уже и делает.

Методично. Беспощадно. Изобретательно.

Наконец, Лев Георгиевич, пыхтя, слез с нее, а Рита вдруг ощутила резкую боль в прикованных наручниками к спинке кровати запястьях.

И ведь она далеко не первая и, если не положить конца деяниям отца-насильника и сынка-помощника насильника, отнюдь не последняя жертва Барковских, старшего и младшего.

Вероятно, действие наркотика, которым ее напичкали, постепенно проходило, и к ней возвращалась способность контролировать собственное тело – а вместе с этим и боль.

Потому что то, что она считала болью до этого, не было болью.

Подлинная боль была еще впереди.

– Почему я? – прошептала девушка, точнее, подумала – и вдруг поняла, что смогла произнести, хотя бы и очень тихо, эту фразу.

Барковский, резво повернувшись к ней, произнес:

– Ого, Ритка-маргаритка, голосок прорезался! Значит, скоро начнешь орать благим матом.

Шаря в сундуке, он заявил:

– Ну, собственно, почему бы не ты? Ведь судьба всех тех, кто уже побывал в этой кровати, тебя до сегодняшнего дня не занимала. Так отчего же кого-то должна интересовать твоя участь?

В самом деле, почему?

– Но отчего не… не Эльвира…

Она сама не знала, отчего назвала именно это имя. Хотя, конечно же, прекрасно знала – потому что Эльвира в ее представлении была распутной девицей.

А в действительности – глуповатой, смазливой особой, обожавшей экстравагантные наряды. И имевшей в друзьях сына психопата – правда, на свое счастье, получившей от него отставку.