Педагогическая поэма. Полное издание. С комментариями и приложением С. С. Невской

Галина Стахиевна отметила, что горьковский коллектив блистал во всем своем величии и красоте, сам праздник был естественной органической частью всей системы режима, дисциплины и труда горьковцев. Сам Макаренко «глубже и яснее других оценивал в то время силу своего эксперимента».

На празднике гости мало видели Макаренко, так как он был занят пьесой. Вот что сообщает Галина Стахиевна по этому поводу:

«„Шестой“ А „сводный“ ставил трудную и сложную пьесу „Враги“ и А. С., кроме обычных своих обязанностей по театру: администратора, художественного руководителя, зав. лит. частью, гл. режиссера, постановщика суфлера, играл Николая Скроботова, товарища прокурора. „Терпеть не могу той роли“, – говорил А. С., – но ребятам нельзя играть врагов, так сильно и лаконично написанных»».

Далее, пишет Галина Стахиевна, события развивались в следующей последовательности:

«После спектакля мы вышли во двор. Прозрачные майские сумерки были расцвечены длинными гирляндами разноцветных лампочек, благоухала матеола, звенели серебряные дисканты пацанов, звучал молодой смех и веселый говор, далеко в конце огромного двора щебетали девочки. Иногда в эту сложную симфонию вечера вступал колонийский оркестр. Мы сели с А. С. на скамейку под старой развесистой монастырской линией и говорили о празднике, о ближайших планах и далеких путях колонии. А. С. был очень оживлен и разговорчив в этот вечер, что редко с ним случалось, обычно он больше слушал других, чем говорил сам.

А когда у пруда взлетела первая ракета, А. С. юношески легко поднялся и позвал меня смотреть отражение фейерверка в воде. Он долго молчал, задумчиво следил причудливую игру огня в неподвижной глади пруда. В этом человеке не было ничего шаблонного, обыденно скучного, он всегда был самим собой, он умел владеть своими мыслями, поступками и чувствами, как виртуоз музыкант владеет своим инструментом. Это высшая форма выражения человечности, когда человек перестает уже быть только частью природы, а становится произведением им же созданного искусства.

При многоцветном мерцании тающем во мраке ночи звезд фейерверка А. С. сказал мне: „Я пишу книгу о колонии, о нашей работе и борьбе, может быть о себе… Но только это секрет. Потому, что толк из этого едва ли будет“. И рассказал о своем первом литературном дебюте и об отрицательном отзыве Горького».

Следует сказать, что А. С. Макаренко имел в виду свой первый рассказ «Глупый день», который был отправлен А. М. Горькому в 1914 году. В статье «Максим Горький в моей жизни» Антон Семенович сообщает об этом случае так: «Горький прислал мне собственноручное письмо, которое я и теперь помню слово в слово: „Рассказ интересен по теме, но написан слабо, драматизм переживаний попа неясен, не написан фон, а диалог неинтересен. Попробуйте написать что-нибудь другое“». Нет сомнения в том, что ответ А. М. Горького в то уже далекое время заставил двадцатишестилетнего впечатлительного Антона Семеновича пересмотреть свои ближайшие планы стать писателем. А в описываемой выше сцене Галину Стахиевну поразило следующее признание Антона Семенович: «Я очень благодарен Алексею Максимовичу за его прямоту. Гораздо проще было написать ни к чему не обязывающий нейтральный отзыв, и вышел бы из меня неудачный писатель, а сейчас я неплохой педагог и люблю свое дело. Трудно сказать, что к лучшему, что к худшему: были бы у меня книги, пусть даже удачные, но не было бы моих замечательных горьковцев… А с ними и о них можно и книгу написать».

Между тем сцена свидания Г. С. Салько и А. С. Макаренко в день юбилейного торжества продолжалась. Очарованная праздничным вечером, Галина Стахиевна с восторгом вспоминала:

«В 11 часов плавные звуки вечернего сигнала: „Спать пора, спать пора, колонисты, день закончен, день закончен трудовой…“ – и погасли огни колонийского праздника, и, замирая в далеком эхе, унесли радостный шум юношеского веселья. В сгустившемся мраке звездное небо ласковее замигало над колонией тонкими длинными лучиками, и слышнее стали бесшумные шорохи ночи. В этом уютном теплом мире безмятежным сном спала молодая сила горьковцев, надежно защищенная волей и разумом сильных людей, которые „так отлично умело любили и требовали“. Но сколько надо было положить героического труда и самоотверженности, растворенных в мгновениях будней, чтобы создать этот жизнерадостный пафос детского труда, отдыха и покоя!»

Торжество для взрослых продолжилось в квартире Елизаветы Федоровны Григорович. Ужин, прогулка в палисаднике у домика хозяйки. Антон Семенович увлек всех спорами о литературе. Говорил он «то совершенно серьезно, то в парадоксально острой форме, придававшей особую выразительность его мыслям».

Далее Галина Стахиевна пишет, что Антон Семенович говорил о гениях русской литературы, которые «всегда преодолевали современные им стилистические каноны и находили новые блестящие формы». И тут же, полушутя, добавлял, что «Диккенс не только закрепил на долгие годы сентиментально-слащавую манеру своего века, но обесцветил и утопил в ней свой гений». И, «весело смеясь, доказывал, что любовные драмы дворянских пар кажутся ему драмами благоустроенного заповедника, хорошо обеспеченного кормами». Эти слова, писала Галина Стахиевна, для присутствующих друзей-педагогов «было неожиданно занятно слушать». В этих шуточках звучало «непреклонное требование новых форм советской лирики и романтики. Требования эти Антон Семенович, с присущим ему чувством ответственности за всякое дело, обращал, прежде всего, к себе. Он напряженно искал в то время фабульных, стилистических и сюжетных выражений для создания книги».

Короткая летняя ночь подходила к концу. Спать было уже некогда, и все стали расходиться по своим делам. При прощании Антон Семенович обещал в первый свой приезд в Харьков привести черновую рукопись книги, начатую им еще в 1925 году.

Прошло несколько дней. Антон Семенович выполнил свое обещание: положил на стол Галины Стахиевны «еще не очень толстую стопку четвертушек бумаги, мелко исписанных одним из его почерков». И вот какими словами он «сопроводил» это свое действие: «Видите, я исполнил свое обещание, и зря, так как вы понимаете, как я сейчас рискую». Сказал «просто, искренне без всякой тени кокетства». И продолжил: «…Там будет видно, а сейчас, пожалуйста, никому не говорите в колонии, что я пишу книгу, это может нарушить естественную непринужденность наших отношений».

Галина Стахиевна бережно положила в ящик стола аккуратные странички без помарок и исправлений, но несколько дней не прикасалась к ним, так как берегла в себе «очарование праздничного вечера». Но когда решилась прочитать – была потрясена. Вот как она описывает свое состояние и ощущения: «…Не отрываясь, с возрастающим интересом я прочла всё до конца и с грустным сожалением положила в стопку последнюю страницу, – такой кратковременной показалась захватывающая радость этого чтения».

Радость чтения вызвала в Галине Стахиевне большой интерес к личности Антона Семеновича – не только талантливого педагога, но и замечательного писателя. Она вспоминала, что в рукописи было восемь глав, названия которых не изменялись при публикации. Начиналась рукопись главой «Бесславное начало колонии имени Горького». Позже появилась новая первая небольшая глава «Разговор с завгубнаробразом».

Рукопись была написана «от руки на очень хорошей тонкой линованной бумаге, пожелтевшей от времени», но названия не имела. Когда возник вопрос о названии, Галина Стахиевна, высоко оценив рукописный текст книги, сказала Антону Семеновичу, что он написал поэму. Интересной была ответная реакция: «Ну, эчеленца, эту патетическую импрессию вам придется очень серьезно доказать! – воскликнул Антон Семенович, скрывая веселую иронию в звучных иностранных словах».

У Галины Стахиевны был такой сильный аргумент, как прозаическая поэма Гоголя «Мертвые души», но она встретила сопротивление Макаренко и не смогла понять, удалось ли ей его убедить. И вдруг, к ее удивлению, «он подумал несколько дней и блестяще добавил слово „педагогическая“». Галина Стахиевна одобрила следующее высказывание В. Ермилова по этому поводу: «Этим ответственнейшим названием с самого начала и совершенно сознательно он очень затруднил себе задачу, но так справился с ней, что заглавие органично-едино со всем произведением: оно вытекает из его сущности и прекрасно раскрывает и завершает его» («Поэзия нашей жизни», 1941 г.).

Галина Стахиевна поняла важную вещь: автору первой части «Поэмы» в 1927 году было тридцать девять лет, и он не имел ещё опубликованных книг, «но он не был начинающим писателем». Она подчеркнула: «Это был уже зрелый художник со своей литературной манерой, вполне владеющий сложными законами и искусством стиля и композиции». И, наконец, последовало еще одно признание: «Я не знала его другим, не знаю, когда и как с такой определённостью складывался его яркий и самобытный талант. Могу только сказать, что написанные им главы в том же виде и порядке, в каком он при мне впервые вынул из портфеля, вошли в первую часть и без изменений были опубликованы в „Альманахе. Год 17-й“ в 1934 году».

Читателю «Педагогической поэмы» интересно знать, что, читая первую часть, он касается первоисточника. Читатель «захвачен напряжениями, трагедиями и достижениями первых дней колонии».

В заключение нашего знакомства с материалом Г. С. Макаренко «Работа А. С. Макаренко над созданием „Педагогической поэмы“» обратимся к ее личной оценке первой части «Поэмы».

«Вчитываясь в живую ткань мыслей и слов этих глав, я – обыкновенный и скромный любитель литературы, может быть, впервые тогда совершенно реально восприняла сложную концепцию единства формы и содержания. Предельной искренности и глубине идей, образов и чувств Макаренко нашел художественное выражение в изысканно простом, очень сжатом тексте, в органически нерасторжимой связи мастерски подобранных слов, которые ясно и точно передают его мысли. Экономной целесообразностью словесной формы он придал прозрачность стилю, которая дает возможность читателю почти зримо чувствовать богатый авторский подтекст, – проникнуться настроением автора. Это придает особое музыкальное звучание тексту: лейтмотивы постоянно обогащены сложной оркестровкой.

Такой же целостностью отличается композиция этих первых глав, хотя казалось, трудно было тогда говорить о композиционном единстве такой незначительной части большого произведения. Но талантливо найденная Антоном Семеновичем с самого начала форма отдельных глав – новелл, давала основание уже в то время по части судить о возможностях целого. И вся эта творчески многообразно и полно осуществляемая гармония формы и содержания создает ощущение ритма поэтического произведения – поэмы в прозе».

В начале 1930-х годов А. С. Макаренко написал «Общий план» будущего романа-эпопеи, в котором действующими лицами должна быть история любви и дружбы Галины Стахиевны и Антона Семеновича, обозначенные в двух темах: развитие лица А. и развития лица Б., то есть самого Макаренко (А.) и его музы – Галины Стахиевны (Б.).

«Развитие этой жизни, – пишет А. С. Макаренко в „Общем плане“, – точно так же характеризуется преобладанием и силой мажорных тонов, презрением к пустомелям и верой в будущего человека и его жизнь. Ее любовь к А. – это не только любовь к мужчине, но и целая система гармонического мироощущения. Вот почему в последней части нет двух жизней, а есть одна сверкающая гармония двух людей, представляющих целое, единственное живое целое, ценное на Земле.

Эта мысль о великом значении пары людей есть мысль о новой семье, о новом человеке, о новом элементе человеческого коллектива. Эта мысль должна оттеняться рисунком еще двух-трех человеческих культурных пар, способных понять в каждом своем движении, что счастье людей не должно исключать счастья и благополучия человечества».

Известно, что в «Педагогической поэме» отсутствует личная тема: нет развития лица А. и лица Б. Тем не менее А. С. Макаренко вернулся к этому плану в 1938–1939 годах, когда писал новый роман «Пути поколения», который остался незавершенным.

В «Общем плане» педагог отразил главное – свое отношение к рождающемуся новому обществу, которое он олицетворяет с коллективом колонии им. М. Горького, то есть тем самым «изумрудиком» – первым ростком нового гуманного общества. Путь к этому новому обществу, к новому человеку-гражданину лежит долгий и трудный, требующий «глубокого сознания длительности постройки человеческой культуры», «человеческого разума, количества и качества „работающих коллективов“», «перестройкой представлений о мире, основанной на неожиданно новой теме ценности личности в ценном коллективе». И что удивительно, Макаренко вручает этот «изумрудик» в руки младшего коллектива как «прекрасное на память». Не является ли это признание свидетельством того, что время для коммунистического общества еще не наступило?!

* * *

Педагог признавался, что вся его жизнь прошла под знаком Максима Горького – великого мастера мировой культуры, впитавшего в себя «квинтэссенцию того наилучшего, что создали самые светлые головы человечества». До самых последних дней Максим Горький оставался его учителем, который научил человеческой гордости, оптимизму, вере в счастливое человечество.

В год смерти А. М. Горького (1936) Антон Семенович писал, что нет анализа всего творческого богатства Максима Горького, но «когда этот анализ будет произведен, человечество поразится глубиной и захватом горьковского исследования о человеке».

Книги А. М. Горького, продолжал свою мысль А. С. Макаренко, не подскажут воспитательного метода, «но они дадут большое знание о человеке в огромном диапазоне возможностей, и при этом дадут человека не натуралистического, не списанного с натуры, а человека в великолепном обобщении». «Горьковский человек всегда в обществе, всегда видны его корни, он прежде всего социален, и, если он страдает или несчастен, всегда можно сказать, кто в этом виноват». «Горьковские герои неохотно страдают», каждый человек, даже отрицательный, у него хорош. Культурная и человеческая высота Максима Горького, «его непримиримость в борьбе, его гениальное чутье ко всякой фальши, ко всему дешевому, мелкому, чуждому, карикатурному, его ненависть к старому миру… его любовь к человеку – „мудрому строителю жизни“ – для многих миллионов живущих и будущих людей должны всегда быть неисчерпаемым образцом».

Называя себя представителем рабочей интеллигенции, А. С. Макаренко признавался, что после 1905 года имя Максима Горького было маяком для него и его современников. «В его произведениях, – писал педагог, – нас особенно покоряла исключительная жажда жизни, неисчерпаемый оптимизм, вера в человека, непреклонная убежденность в прекрасном будущем».

Творчество А. М. Горького «с его неисчерпаемым запасом мудрых наблюдений, доскональным знанием жизни, глубоким пониманием человека, творчество, проникнутое любовью к человеку и ненавистью ко всему, что препятствует свободному развитию человека», служило А. С. Макаренко не только образцом для саморазвития, но и примером того, как человек, пройдя через «дно», поднялся до высот культуры. Поэтому А. М. Горький стал тем идеалом, к которому нужно было стремиться его колонистам-горьковцам – бывшим несовершеннолетним правонарушителям и беспризорникам, которые тоже прошли через «дно» жизни. А. С. Макаренко сделал все возможное, чтобы Горький стал им дорог и близок.

Книги Алексея Максимовича читали все, по его пьесам ставили спектакли, день рождения писателя отмечали как самый любимый семейный праздник, в этот день ставили пьесу «На дне». Антон Семенович считал, что в этой пьесе звучит трагическая линия разрыва между «безжалостной обреченностью и душевной человеческой прелестью забытых „в обществе“ людей».

Колонисты с гордостью носили имя – горьковцы, гордились тем, что колония названа именем любимого писателя, гордились своей перепиской с Алексеем Максимовичем. Не случайно «Педагогическая поэма» имеет посвящение: «С преданностью и любовью нашему шефу, другу и учителю Максиму Горькому».

* * *

Об А. С. Макаренко издано много биографических книг и статей. Однако его жизнь, личность и творчество до сих пор вызывают глубокий интерес не только академических ученых и педагогов, но и писателей, режиссеров-документалистов, деятелей культуры. В этом удивительном человеке с большим носом и спокойными, немножко насмешливыми близорукими глазами таилась мощная интеллектуальная сила воздействия на окружающих его людей. Охарактеризовать творческую деятельность этого человека можно следующими словами: талантливый педагог-руководитель, блестящий организатор колонии и коммуны для несовершеннолетних правонарушителей и беспризорников, драматург, писатель, сценарист, беллетрист, литературный критик, рецензент, заместитель редактора журнала «Октябрь», член редакционного совета издательства «Советский писатель».

Яркая, талантливая личность А. С. Макаренко привлекала, вернее, притягивала внимание как детей, так и взрослых. Он был страстно влюблен в театр, музыку, живопись, изящную литературу, прекрасно знал отечественную и зарубежную историю, играл на скрипке, пел, рисовал, был сочинителем, режиссером и актером коммунарских спектаклей-феерий. Но главное его достоинство – это искренняя любовь к человеку.

Антон Семенович умел увидеть в тайниках души самого запущенного юноши (или девушки) слабый росток человечности и, зацепившись за этот росточек, воспитать в нем настоящего человека-гражданина своей страны – образованного, трудолюбивого, мужественного, обладающего чувством человеческого достоинства, честью, ответственностью, знающего свои права и трудовые обязанности, патриота своей страны, способного защитить слабого, защитить свою Родину. Колонисты видели в нем отца – строгого, требовательного и справедливого. Между собой называли его «Антон». Соратники вспоминали, что именем «Антон» был насыщен воздух коммуны, везде и по всякому поводу произносили это слово. «Здесь в слове „Антон“ было что-то неизмеримо большее… было столько уважения, безыскусственной восторженности, столько теплоты…» и сыновней любви.

Глубоко уважая человеческую личность, Антон Семенович предъявлял к ней самые высокие требования, не допускал послабления даже в мелочах, добиваясь идеального поступка, достойного поведения. «Хорошее в человеке, – писал Антон Семенович, – приходится всегда проектировать, и педагог это обязан делать. Он обязан подходить к человеку с оптимистической гипотезой, пусть даже и с некоторым риском ошибиться».

Шеф и большой друг горьковцев А. М. Горький писал колонистам: «Хотелось бы мне, милые товарищи, чтоб и вы поверили друг в друга, поверили в то, что каждый из вас скрывает в себе множество ценнейших возможностей, не проснувшихся талантов, оригинальных мыслей, что каждый из вас – великая ценность. Это – самая великая вера, только она и должна быть. Всегда лучше ждать друг от друга хорошего, чем плохого, а ожидая от людей плохого – мы их портим. Люди потому и плохи, что плохо смотрят друг на друга».

Алексей Максимович утверждал, что самое удивительное, самое великое, что есть на земле нашей, – это вера в человека!

Этому горьковскому завету Антон Семенович следовал до конца своей жизни.

Педагогическое наследие А. С. Макаренко имеет колоссальное теоретическое и практическое значение. По словам французского писателя Луи Арагона «Педагогическая поэма» беспрецедентна, «ничто не в силах остановить ее заражающего влияния, и ничего не может лишить ее будущего». Мировое сообщество в лице ЮНЕСКО включило Антона Семеновича Макаренко в число выдающихся педагогов мирового масштаба ХХ столетия, а его «Педагогическая поэма» признана лучшим произведением о воспитании личности.

Невская С. С., доктор педагогических наук, доцент

С преданностью и любовью нашему шефу, другу и учителю Максиму Горькому

Часть первая

1. Разговор с завгубнаробразом

В сентябре 1920 года заведующий губнаробразом[1 - Губнаробраз – Губернский отдел народного образования.] вызвал меня к себе и сказал: