Лютумвиль: Королевство огня и глины

Ловкие движения ладоней творили чудеса. Всего за несколько минут грубый шмат грязи обрел форму идеального овала на ножке, будущая голова вращалась на гончарном круге, в то же время голова Регины наполнилась тоскливыми думами. Формируя прекрасное юное лицо, королева попыталась вспомнить о своих ранних летах, но тщетно. Картины далекого прошлого сгорели дотла, а владычица по прежнему касалась пепла в попытке угадать их сюжет.

Иногда дни минувшие отправляли скудные весточки под личиной смазанных, неразборчивых снов. Королева просыпалась в слезах, повода которым не знала. И чем больше проходило времени, тем хуже Де Люта понимала, кто она и от кого происходит. Ей казалось, будто она все дальше уплывает от родного берега, постепенно теряя очертания земли, на которой выросла. Мысленно натолкнувшись на глухую кирпичную стену, правительница зажмурила глаза, словно от боли, не остановив при этом работы.

Новый глухой щелчок остановил механизм. Нехотя и с едва заметным скрипом, металлический диск притормаживал до тех пор, пока не замер полностью. Выдержав недолгую паузу, королева продолжила, вновь смочив болванку посеревшей губкой.

– Что же, новый глашатай мне не помешает, – вслух произнесла Регина в тот момент, когда ее проворные пальцы оформили нос. – Будешь прекрасным, словно девушка и холодным, как лезвие ножа. Никому не удастся отогреть твое ледяное сердце даже за тысячу лет, ведь полюбить ты сможешь только себя…

Лик юноши стремительно обзаводился чертами. Пухлые губы, устремлявшие вверх свои уголки, рождали надменную ухмылку, а большие глаза с легким прищуром и вздернутые брови лишь дополняли образ эгоиста и гордеца. Внешность действительно привлекательная, но, как это часто бывает с красивыми людьми, картинная, не наделенная природными изъянами, а потому – слегка отталкивающая во всей неестественной правильности.

Нащупав в полумраке леску, Регина провела ею по дну болванки и сняла голову с «постамента». Взгляд королевы упал на стеклянные шкафы. Именно там она хранила заготовки тел, созданные ее помощниками, братьями-близнецами Лариксом и Лаурусом. Они мастерски справлялись с порученной обязанностью, избавляя предводительницу от кропотливой и до ужаса скучной работы. Завернутые во влажные тряпки, готовые туловища оставались свежими, покорно дожидаясь своей очереди.

Роль братьев в процессе создания новой жизни не была секретом. Каждый в Лютумвиле знал о привилегии, что выпала близнецам, а потому, в редкие моменты, когда их добровольное затворничество прерывалось, горожане изводили помощников королевы вопросами. Но их суровые одинаковые лица, походившие на посмертные маски, сохраняли величественное спокойствие. Ларикс и Лаурус не жаловали без толку любопытствующих. Между собой они давно решили, что Де Люта оживила их для дела, а молоть языком могут и другие. Монархиня ценила преданность братьев, а потому, они не знали нужды…

Неторопливо шагая вдоль стеклянных гробов, выстроенных в ряд, Регина рассматривала каждое тело, замирая на секунду, словно прислушиваясь к собственным ощущениям. «Нет-нет-нет» – шептала она, не прекращая поиски. Замереть ей пришлось у предпоследнего шкафа. «То, что нужно!» – сорвалось с губ.

Королева открыла прозрачную дверцу и приблизилась к заготовке. Уверенным, но аккуратным движением, она приставила голову к туловищу. – «Последние штрихи, мой дорогой!». Мягко скользнув большим пальцем по уродливой линии на шее голема, Регина заставила ее исчезнуть.

Фигура по-прежнему оставалась бездыханной и лишь королева могла это изменить. Одним движением поместив металлический коготь на указательный палец, монархиня обошла голема со спины. Оставив на затылке три загадочных символа, значение которых скрывалось даже от близнецов, она часто задышала. После – вернулась на исходную позицию, вновь оказавшись лицом к лицу с истуканом. Немного подавшись вперед и, словно в поцелуе, приоткрыв рот, королева пустила легкую струйку своего дыхания в разомкнутые губы.

Лицо создания задергало мускулами, ноги согнулись в коленях, руки пришли в движение. Мальчишка неловко касался тела, клацал челюстями, по очереди моргал глазами и раздувал ноздри. Так новый житель Лютумвиля познавал дарованное ему тело и привыкал к подвижности. Немного освоившись, парень заглянул в глаза Регины и тут же рухнул на одно колено.

– Ваше величество! – сипло воскликнул он.

– Дитя мое… – вкрадчиво произнесла королева, опустив ладонь на плечо новому слуге.

– Не сочтите за дерзость, но я бы хотел узнать свое имя…

– Твои светлые волосы не оставили мне выбора, Нарциссус! Носи это имя с неприкрытой гордостью… – Регина плавно взмахнула над головой юноши, отчего лицо его резко изменилось. Робкий и кроткий мальчишка, что еще минуту назад боялся заговорить, уверенно возвысился. Самодовольная улыбка расползлась по его завораживающе прекрасному лицу.

– Буду рад жить и умереть с вашим именем на устах! – произнес он, закинув назад непослушную прядь волос, ниспадавшую на левый глаз.

– Живи покуда можешь, наслаждайся, а о смерти не думай… по крайней мере пока! – Регина указала глашатаю на дверь.

Свою работу Де Люта выполнила на совесть и сейчас ей не терпелось остаться в одиночестве. Нарциссус склонил голову и незамедлительно вышел. Очень скоро жителям Лютумвиля предстояло встретить новое творение королевы.

Глава 4

С самого утра на центральной площади королевства яблоку было негде упасть. Люди изнемогали на солнцепеке, устало опираясь друг на друга. Они изредка поглядывая то на старинные башенные часы, то на балкон с трибуной – тот самый балкон, с которого вещает ее величество, Регина Де Люта. До полудня оставалось чуть больше двух часов. Несмотря на это, стояло настоящее послеобеденное пекло. Жадное до облаков небо раскалилось добела, а гигантский солнечный диск, подрагивающий в раскалённом воздухе, уверенно застыл в зените.

С минуты на минуту ожидалось появление вестника ее превосходительства – его речь открывала праздничную неделю. Зеваки шептались, что в этом году роль глашатая досталась совсем молодому парнишке – слухи об этом давно облетели весь Лютумвиль. Чего ждать от сегодняшнего дня – одной Де Люте известно! Одно известно наверняка, с последним словом герольда дворцовая стража разомкнет щиты, и монархиня, словно львица, уверенно двинется к самому краю площадки, откуда поприветствует свой народ благосклонным кивком.

Этот момент – тоже часть традиции. Не произнося и слова, королева срывает овации. Словно буйные морские волны, они бьются о каменное возвышение, не стихая до тех пор, пока правительница не подаст знак. Тогда собравшиеся замирают, понимая, что в следующую секунду Регина бросит по ветру белый шелковый платок. Он достанется самому высокому, наиболее проворному или предельно везучему лютумвильцу…

Еще до рассвета к площади стягивались десятки безумцев. Они занимали удобные места близь трибуны, желая попытать счастье. Ослепленные мечтой заполучить личную вещь королевы, они много часов проводили в лучах беспощадного солнца. Уставшие и голодные авантюристы беззвучно повторяли тихую, лишь им известную молитву, еле шевеля потрескавшимися от жары губами и высасывая последние капли из опустевших фляжек.

Так представители «авангарда» занимали несколько первых рядов у балкона. Не всем однако удавалось выстоять до конца. Лениво переминаясь с ноги на ногу, лютумвильцы, то и дело, падали без чувств. На помощь никто не спешил. Напротив, слабаков дружно и не без удовольствия выталкивали из толпы, избавляясь тем самым от конкурента в борьбе за ценный трофей.

Удивительным было то, что завладеть вещицей мечтали все без исключения, и даже знаменитое «проклятие королевского платка» не отбивало этого желания. Число счастливчиков за время существования турнира перевалило за сотню, но далеко не каждому фетиш приносил счастье. Странное стечение обстоятельств частенько становилось причиной гибели везучих пройдох. Это порождало темные легенды и суеверия…

Впрочем, того, кому становились интересны обстоятельства трагедий, ждало разочарование. Никакой чертовщины и темной магии, обычная человеческая беспечность. Поцелованные удачей принципиально не желали расставаться с заветным кусочком ткани, всюду носили его с собой, демонстрируя окружающим. Неудивительно, что рано или поздно, хвастунов настигали завистники. Кровь бессмысленно проливалась на пол дешевой таверны, или брусчатку темного переулка, а платок исчезал без следа, словно улетал прочь, не в силах больше терпеть заточение в засаленных карманах грязной рубахи.

Одна из самых жутких историй приключилась с местным кузнецом. Никто не знал, каким чудом хромой на обе ноги, подслеповатый старик оказался самым шустрым в толпе долговязых юнцов. Но, как говорится, Господь бережет убогих и, судя по всему, иногда помогает им. Малус обскакал самых резвых и тренированных соперников! Его жена, Камелия, с долей здравого скепсиса смотрела на желание мужа оставить ни с чем крепких, здоровых ребят. Женщина повторяла: «Этот жеребец свое отскакал! Он и с кровати-то без посторонней помощи встать не может! Шансов у него не больше, чем у бедолаги Сорбуса, потерявшего обе руки, угодив под экипаж».

В тот момент, когда глава семейства, ступил на порог, пошатываясь от выпитого, Камелия облегченно выдохнула. Страх, что несмолкающим комариком вился за ней весь день, отступил. Тогда ей подумалось, что на дне стакана муж нашел утешение, после вполне предсказуемого поражения. Впрочем, торопиться с выводами не стоило, ведь уже через мгновенье Малус, громко икнув и слегка поморщившись от удовольствия, вынул из-за пазухи платок. Белоснежный кусок материи бросился в глаза. На фоне общей серости, поглотившей дом кузнеца (все здесь было выковано из железа), изящный предмет казался парусом одинокого корабля, заплутавшего в северных водах.

Едва осознав случившееся, Камелия ахнула и попятилась назад, словно предчувствуя беду. Незамедлительно, эта степенная и покладистая женщина попыталась вернуть мужа с небес на землю – выживание целой семьи стояло на кону! Ее не смутило даже то, что муж был пьян, как сапожник (с ним-то, наверняка, и праздновалась победа). Упав на колени и закрыв лицо руками, Камелия натурально разрыдалась. Она заклинала супруга избавиться от вещи.

– Продай, отдай, подари или закопай в землю! Сделай с ним что угодно, только не оставляй себе! —кричала женщина, страшась отвести ладони от намокших глаз.

В тайне она надеялась, что эта истерика отрезвит благоверного во всех смыслах и он, следуя совету, придаст огню проклятую вещь. Увы, все случилось с точностью до наоборот.

– Дура! Мне выпала великая честь! Ты должна гордиться мною… Встань сейчас же и приготовь пожрать! – прозвучало в ответ.

Камелия, едва не лишившись чувств, схватилась за холодный угол. Подняться стоило неимоверных усилий. Ноги подкашивались, словно серьезное несчастье уже приключилось с ее семьей, а в ушах звенело, как от выстрела. Осознав полное бессилие перед волей мужа, несчастная утерла слезы потрепанным рукавом ночной рубашки и направилась в кухню. Меньше всего ей хотелось быть поколоченной за ослушание.                               Женщина наполнила металлическую чашу похлебкой и робко взглянула на Малуса, в глубине души желая распознать в его глазах хоть капельку сочувствия. К несчастью, внимание мужа приковал чертов платок, на котором алели три заветные буквы: Р. Д. Л. Вблизи они казались искусным узором, но издалека инициалы ее величества представлялись брызгами крови и дурным предзнаменованием.

Следующие несколько дней прошли относительно спокойно. Камелия, как обычно, трудилась по дому и воспитывала семерых детей, а Малус вечерами напролет праздновал свой триумф. На радостях мужчина забросил дела и теперь не вылезал из таверн, где его поили бесплатно. Словно герой эпосов, удачливый старик купался в лучах славы и восхищения. По-крайней мере, он сам в это свято верил, опрокидывая новую кружку пенного. Все это жутко не нравилось Камелии, но права голоса она не имела. Все, что оставалось – подчиняться. В конце концов, пьяный муж – это по-прежнему живой муж, а значит, все наладится, как только в его сердце поулягутся страсти.

Как ни странно, исполнив мечту всей жизни, Малус потерял нечто более важное. Среди прочего – тепло домашнего очага, рядом с которым в былые времена собиралась большая семья. Нет, мужчину нельзя было назвать романтиком… Каждый, кто его знал, мог подтвердить: кузнечество – его стезя! Ведь Малус и сам походил на кусок железа: твердый, холодный и тяжелый, в гневе он раскалялся докрасна, поразительно долго и неохотно остывая после. В целом, невозможно было представить его где-либо еще, кроме как за наковальней. Ну, если только за шатающимся столом в прокуренной питейной (если бы за это платили, мужчина стал бы богатейшим жителем Лютумвиля).

Камелия не могла дождаться момента, когда муж пресытится славой и успокоится. К несчастью, этого не случилось. За несколько часов до собственной гибели, Малус вышел из дома, поцеловав вместо жены истрепанный платок. Он отправился туда, где о его подвиге еще не слышали. Вернуться обратно мужчина не смог. Его тело нашли неподалеку от таверны, в которой он упился до поросячьего визга.

Пьянчужки, ведомые нуждой, свернули в переулок, чтобы помочиться. Привыкшие к темноте, но все еще хмельные глаза до последнего не различали силуэт крупного предмета прямо у их ног. Поначалу гуляки решили, что это очередной любитель приложиться уснул так и не добравшись до дома. Товарищи понадеялись узнать мужчину в лицо, но, наклонившись, с ужасом отпрянули! На влажной от дождя и мочи брусчатке лежал обезглавленный труп. Пьяницы подняли страшный шум, на их крики сбежалась вся округа (кто из любопытства, а кто из желания заткнуть хмельных горлопанов).

Когда свет керосиновой лампы, разгонявший тьму подворотни, пролился на несчастного, собравшимся открылась по-настоящему страшная картина. На истерзанном теле, словно пропущенном через мясорубку, не осталось живого места – сплошные синяки, порезы и ссадины. Головы не было вовсе, но искать ее пришлось недолго. Словно поросший мхом валун, она лежала посреди дороги недалеко от места преступления. Обезображенное лицо не давало подсказок. Единственное, что помогло опознать покойника – тот самый платок, что маленьким серым уголочком торчал из перекошенного рта.

Рассуждения о последних минутах Малуса приводили в ужас даже бывалых хулиганов. Множество теорий рождалось в головах простых горожан, но все сходились во мнении – в момент смертельной опасности кузнец спасал платок, а не себя… Его сгубил не жестокий незнакомец, а одержимость вещью. К слову, бывшие собутыльники Малуса находили обстоятельства его смерти весьма символичными. Как еще было заткнуть надоедливого болтуна?

Вот так бесславно и стыдно и закончилась жизнь некогда успешного мастера. В беспросветном переулке, рядом с кучей собачьего дерьма, он встретил свой конец. Камелия, почуявшая неладное еще с вечера, от кошмарных новостей едва не лишилась рассудка. Словно в бреду, она лепетала что-то о проклятии королевского платка и билась головой об пол. Семеро ее сыновей, в один момент лишившиеся кормильца, оказались под угрозой голодной смерти. Но и это был не конец…

Одной ненастной осенней ночью, когда соседи вдовы услышали душераздирающие крики и плач детей, никто не поспешил на помощь. Казалось, то был лишь очередной припадок Камелии, коих за неделю случалось с дюжину! Город, изначально потрясенный случившимся, научился с этим жить. Лютумвильцы сочувствовали несчастной, оставшейся без опоры, но более не желали делить с ней скорбь. Со временем соседи привыкли к тому, что из разоряющегося дома Камелии регулярно доносятся жуткие рыдания. В каком-то смысле та ночь ничем не отличалась от предыдущих… Но именно тогда была поставлена кровавая точка в и без того печальной истории.

Уже под утро непогода стихла. Ветер перестал гнуть хлипкие деревья, тучи побледнели и расступились, позволив первым лучам солнца пролить немного тепла и света на утопающую в грязной воде землю. Начинался самый обыкновенный день, не предвещавший открытий. С рассветом на улицах города один за другим появлялись «ранние пташки» – те, кому приходилось вставать раньше прочих.

Среди прочих был и хороший друг покойного Малуса, дворник по имени Стиракс. Заступив на службу ни свет ни заря, он неспешно плелся сквозь мирно спящий Лютумвиль. Голова еще гудела после вчерашней попойки… Ох и вечерок выдался! Никогда прежде Стираксу не приходилось драться до третьей кружки пива. Но, с тех пор, как погиб Малус, в его жизни практически не осталось друзей. Зато врагов явно прибавилось. Дело в том, что в отличие от местных пропойц, он не имел привычки сплетничать об ужасной кончине приятеля. Мужчина старался пресекать любые разговоры на эту тему. Только так можно было почтить память друга и выказать уважение его вдове.

Так и вчера, не успел Стиракс осушить первый бокал, где-то за спиной, совсем близко, послышались знакомые имена. Очередные россказни о беспробудном пьянстве и скверном характере Малуса, приправленные ехидными замечаниями относительно его смерти. Внезапная волна ярости обрушилась на парочку давних приятелей, промышлявших игрой в карты и мелкими кражами.

– Вы только посмотрите на себя! Язык, как помело, хуже баб! – гневно процедил Стиракс. – Обсудите-ка своих жен, а еще лучше тех, с кем они проводят ночи, пока вы блюете в обнимку на выходе из этой помойки…

Беззаботные лица закадычных дружков, буквально, перекосило от злости. Одновременно они поднялись из-за стола и направились к дворнику, явно не для того, чтобы угостить его выпивкой. Ждать удара не имело смысла. Стиракс давно мечтал выплеснуть скопившееся негодование в драке. Чем не повод?

Схватив ветхий табурет, мужчина сделал мах рукой. Деревянное седалище разлетелось в щепки, а враг повалился без сознания. Увы, этот удар был первым и последним. Второй болтун оказался куда расторопнее и медлить не стал. Дальше – град пинков, толчков и зуботычин, но это Стиракс запомнил плохо. Единственное, что было понятно – противник бил наверняка и в полную силу. Это подтверждала не унимающаяся боль во всем теле… Что же, по крайней мере он попытался отстоять честь друга, в отличие от тех лицемерных крыс, что пили с ним из одной кружки, но даже не пришли проводить бедолагу в последний путь.

Потирая ушибленное плечо, Стиракс широко зевнул. Утреннее недомогание, помноженное на физическое страдание, не прибавляли рабочего энтузиазма, но самое поганое заключалось даже не в этом… Как бы там ни было, работа оставалась работой, а это значило, что дворнику придется начисто вымести все улицы на своей территории, включая те, на которых жили мерзавцы из кабака.

Нахмурившись, мужчина грязно выругался вполголоса и принялся за работу. Далеко не сразу он заметил распахнутую дверь дома, в котором по-прежнему жила Камелия. Совсем на нее не похоже! После трагедии, гостей вдова не жаловала, запирала свою хибару на засов еще до заката. Чувство тревоги парализовало тело Стиракса. Испуганными птицами в голове забились мысли, одна хуже другой. Вне всякого сомнения, что-то ужасное случилось этой ночью! Так или иначе, теплилась надежда, что даже издалека виднеющийся беспорядок в гостиной – следствие какого-то недоразумения. Только об этом мечтал друг Малуса, на ватных ногах перешагивая порог известного ему жилища.

За доли секунды, что Стиракс оставался в неведении, он успел перебрать в голове с десяток версий случившегося. Что если и без того нищую семью ограбили? Нет-нет, исключено! Во-первых, после смерти мужа Камелия распродала все мало-мальски ценное, и каждый в Лютумвиле об этом знал. Во-вторых, отчаянно не хотелось верить, что есть на свете создания, готовые обидеть тех, кто лишился последнего… А что, если помутившийся рассудок вдовы толкнул ее на страшный поступок? Добровольно уйти из жизни, оставив семерых малышей сиротами – такой исход представлялся худшим из возможных.