Фантум 2012. Локальный экстремум

В голове творилась настоящая каша. Любил ли я Алину? Скорее, я просто хотел быть ближе к ней – она вела такую жизнь, которая нравилась мне. Всегда играла на грани фола. Рядом с таким человеком вещи обретают новое значение, начинают казаться чем-то большим. Думать о том, что по её вине человек оказался на грани жизни и смерти, было тяжело. Это, конечно, и его вина… Толя всегда сначала делал, а потом думал. Да и я тогда понятия не имел, насколько опасна память моего сенсофона. Алина – и та могла только догадываться.

Никто не виноват, все виноваты.

В тот же день я навестил Толю в больнице.

Странный получился визит. Посетителей к нему пускали. Лёжа под капельницей в палате коматозных, Толя, несмотря на оптимистичные заверения врачей, выглядел глубоко больным. Белый, как простыня. Похож на покойника. Кажется, я пару раз заметил, как он двигал глазами. Подозвал проходившего мимо врача. Усталый мужчина лет тридцати ответил, что это хороший знак. Чем больше признаков активности – тем лучше.

Главное, что Толя жив. Всё остальное – причины его болезни, объяснения и последствия – можно отложить до момента, когда он очнётся. Чувствуя в груди смесь вины и тревоги, я вышел из палаты. И столкнулся с Верой, его женой.

Твою мать.

– Миша? Здорово, что ты зашёл.

Глаза красные, голос больной и на редкость взвинченный.

– Вырвался вот… и как его угораздило только? Толя же такой здоровый.

Я попытался улыбнуться утешительной улыбкой, но вышло натянуто. Осознав неловкость момента и не найдя что сказать, Вера сделала шаг в сторону. Я кивнул ей и двинулся дальше по коридору, но в последнюю секунду она меня окликнула.

– Миша!..

Помимо своей воли я вздрогнул.

– Да, Вер?

– Я когда его нашла, он в кресле сидел. Я… я сперва решила, что он слепки смотрит, подождала пару минут. А он всё не приходил в себя. Я так испугалась!..

Я сделал пару шагов ей навстречу, чтобы обнять и утешить, но Вера отступила назад.

– Я сразу подумала, что дело в сенсе. Он всегда слишком им увлекался, я знала, что это плохо кончится! В общем, я взяла его сенс и… посмотрела последние сообщения.

Она подняла на меня полные слёз глаза. А я представил вдруг фотографию её лица в чёрной рамке демотиватора. И подпись: «Это ты виноват!»

– Самое последнее было от тебя. Подписано Толей как «стянул у Миши». Я потому и не позвонила тебе – ясно, что он взял без спроса. Но теперь скажи, что там было?!

Я растерялся. Она здесь, она в порядке. Если бы она хотела узнать содержимое файла, без спросу снятого с моего телефона, – взяла бы да и прочла. В любом случае, правду говорить нельзя.

– Не знаю, Вера. Чья-то глупая шутка. Я никогда не читаю файлы, приходящие с неизвестных номеров. Просто не успел удалить. А Толя, наверное, проходил мимо и из интереса переслал себе пару записей с моего сенса.

– Это не шутка. Он в коме. И неизвестно теперь, когда придёт в себя. Тебя убить могли. А Толю так и вовсе чуть не убили!..

Последние слова она произнесла, срываясь на плач. И я всё-таки обнял её, чтобы успокоить; кажется, она мне поверила.

Пять минут спустя мы сидели в кафе неподалёку от больницы и пили чай.

* * *

Это я виноват. Во всём. Надо было остановить твои опасные игры. Надо было раньше сказать, как ты мне дорога. Пусть даже я сам этого не понимал, трусливый неудачник – должен был понять! И нужно было держать язык за зубами… Мы бы придумали, как решить этот ребус. Без… без твоей искусственной смерти. Я не должен был этого допустить.

Просыпайся, Аля. Просыпайся скорее.

Минуты сливаются в часы. Часы бесконечны.

* * *

Легкомысленная музыка совершенно не вязалась с моим настроением.

Вера почти успокоилась, но теперь горела жаждой наказать виноватых.

– Как думаешь, кто мог это сделать?

Хороший вопрос. Это могла сделать Аля. Более того – именно она это и сделала. У меня, видишь ли, есть сумасшедшая подруга, которая эксперимента ради запивает снотворное шампанским и, впадая в кому, записывает свои ощущения.

– Понятия не имею.

Главное – смотреть ей в глаза. Если смотришь человеку в глаза, больше шансов, что он тебе поверит.

Вера махнула головой:

– Как-то ты не слишком тревожишься для человека, которого сутки назад чуть не убило телефоном.

Попался! Нужно срочно войти в образ.

– На самом деле мне тоже страшно, – Вера взглянула на меня внимательнее, – но тебе, я уверен, гораздо хуже. Это не у меня сейчас любимый человек лежит без движения под капельницей в больничной палате. Я просто не могу себя жалеть. Вот и бравирую.

Как бы извиняясь, я передёрнул плечами. Сквозь проступившие слёзы Вера улыбнулась – впервые за наш разговор.

– Спасибо, Миш. Просто это всё так внезапно. Знаешь, какая я дурочка? Я когда поняла, что Толя не просыпается, схватила его сенс и попробовала прочитать последний слепок.

Щека предательски дёрнулась; Вера, увлечённая рассказом, ничего не заметила.

– Но у Толи какая-то новая модель, я совершенно в ней не разбираюсь. Так ничего и не вышло, – она вздохнула с искренней самоиронией. Я почувствовал себя последней сволочью. – Это потом уже, когда врачи приехали, до меня задним умом дошло, что если бы у меня получилось, мы бы с Толиком вместе там… лежали.

Ну вот, опять глаза на мокром месте. Я протянул Вере салфетку.

– А что врачи? Ты им всё рассказала?

– Нет. Когда они приехали, у меня была истерика. Двух слов подряд сказать не получалось. Поехала с ним, сидела в приёмной – к нему не пускали ещё. Полночи так. А потом меня чуть ли не силой вывели – сказали, чтобы отдохнула дома.

Мы помолчали. Я нервно смотрел в окно и жалел, что не курю. Вера тоже о чём-то задумалась, скользя по помещению кафе затуманенным взглядом.

– Сегодня утром я попыталась найти этого твоего… шутника.

Час от часу не легче. Наверное, я просто истратил запас удивления на сегодня, а потому ответил вполне спокойно:

– Да? Получилось?

Вера смутилась: