Арт-пытка, или ГКП

Крот. Ну а вы в другую крайность вдаетесь. У Маяковского все работы хороши, у вас – все плохи.

Томский. Да, именно как работы – все работы плохи.

Крот. А вот и нет. Мы возвращаемся к тому, о чем уже говорили. Ваши представления о работе не идут дальше какого-то фабрично-конвейерного производства или, шире – низкоквалифицированного труда. Отсюда человек работающий вами почти что приравнивается к рабу. Но образование, о котором мы тоже говорили, всё и меняет. Образование дает доступ к труду высококвалифицированному, а следовательно, возможно, что и довольно интересному, даже творческому. Образованный человек всегда найдет себе интересное занятие – по своему вкусу.

Томский.(иронически-пафосно) Все профессии открыты перед образованным человеком. В том числе и творческие профессии.

Крот. Разве это плохо?

Томский. Нет, это не плохо. Это – ужасно.

17. Что такое Культура?

Потому что творчество – это не профессия. Это что угодно, но только не профессия. Как бы я ни определял творчество, слову «профессия» в этом определении не будет места.

Крот. А если я и вправду попрошу вас дать определение?

Томский. Пожалуйста. Творчество – это процесс созидания Культуры.

Крот. А сама Культура – это что такое?

Томский. Законный вопрос. Формулирую. Слушайте внимательно – много раз повторять не буду, так как пропагандой заниматься не собираюсь. Итак, Культура есть совокупность (рукотворных) объектов, предназначенных для вдумчивого созерцания.

Крот. Совокупность объектов, предназначенных для вдумчивого… хм… даже пока не знаю, что возразить. Не такое плохое определение, как я ожидал.

Томский. И на том спасибо.

Крот. А вот у меня в руках – смартфон. Это своего рода технический шедевр, но он предназначен для вполне практических целей, а вовсе не для созерцания, хотя бы и вдумчивого. И тем не менее это один из ключевых символов современной Культуры.

Томский. Не такой плохой контраргумент, как я ожидал. Да, понятие культуры может трактоваться более или менее расширительно. Оно может даже включать в себя все рукотворные объекты, потому как почти все они что-то да говорят об особом способе существования человека. Может быть, в данном мною определении слово «Культура» следовало бы заменить словом «Искусство». Но я, знаете, не логик (хотя слово «логика» для меня священно, и я неизменно стараюсь быть логичным), и еще я знаю, что феномен определения настолько сложен, что и дать ему самому определение достаточно сложно. Для меня в первую очередь важно то, что есть совершенно особая совокупность объектов, созданная самим человеком и предназначенная преимущественно или даже исключительно для вдумчивого созерцания, и что эта совокупность возникает лишь на определенной фазе развития общества, которую можно назвать высшей фазой. Как следует точнее определить эту совокупность и вполне ли адекватны такие обозначения как «Культура» или «Искусство» – я не знаю. И, разумеется, сами слова «Культура» и «Искусство» не могут быть полностью синонимичны, хотя я часто употребляю их как синонимы.

Крот. Ну, поскольку я тоже не логик, будем считать, что вы выкрутились.

Томский. Да-да, будем так считать.

Крот. Кстати, а как быть с наукой? Науку вы в ГКП поддерживаете?

Томский. Нет, не поддерживаем, но в этом и нет ни малейшей необходимости. Современный мир и так наукообразен до безобразия, – вот увидите, будущие поколения будут смеяться или недоумевать над многими нашими научными «познаниями», точно так же, как мы сегодня смеемся над средневековыми дискуссиями о том, известно ли прочим ангелам, о чем разговаривают двое ангелов между собой.

Крот. Известно ли прочим зрителям, о чем мы с вами разговариваем в этот момент?

Томский. Им-то известно, а вот «прочим ангелам» – неизвестно; двое ангелов, слава небу, могут побеседовать в обстановке абсолютного уединения. Но мы сейчас о науке говорим. Так вот, наука не нуждается в нашей поддержке; на науку деньги всегда как-то да находятся, ведь общество слишком в ней заинтересовано – вот пусть оно наукой и занимается, пусть они там строят свои коллайдеры и всякие прочие супер-телескопы. Из всех наук у нас в ГКП поддерживается лишь самая ненаучная и одновременно высочайшая из наук – философия.

Крот. А философия – высочайшая из наук? По-моему, так философия – не более чем болтология.

Томский.…

Крот. Я что-то не то сказал?

Томский.…

Крот.?

Томский. Да я вот думаю, стоит ли дальше разговаривать с человеком, считающим философию болтологией?

Крот. А вы переубедите меня.

Томский. Нет уж, не сейчас, да и пустое это дело – спорить о ценности философии с современным человеком со смартфоном. Философия, в отличие о науки, смартфон ему не подарит, значит, она не нужна… Ладно уж, запасусь философским терпением, и продолжим наш философский разговор.

18. Безразмерный миллион

Крот. А у меня уже как раз созрел и следующий вопрос. Разговор об аристократическом отношении к действительности начался у нас, когда речь зашла о вознаграждении. Сначала вы сказали, что ГКП – это не бизнес, а потом – что никто из авторов ГКП не бедствует. Но, если посмотреть вокруг, то и никто из тех авторов (не принадлежащих к ГКП), которые являются более-менее признанными, тоже не бедствует. Это раз. Второй момент: допустим, писатель написал книгу; книга пользуется успехом, соответственно, писатель получает немалые деньги, что позволяет ему и дальше заниматься именно писательством, то есть быть творческим человеком и думать исключительно о творчестве. Это и мне, да и всем понятно. А вот что это за писатель, который, занимаясь писательством, организует свое свободное время, пишет, так сказать, на досуге, и чем он отличатся от писателя, который просто пишет книги – мне, признаться, не очень понятно. Равно как и не очень понятно следующее: чем вознаграждение, которое он получает от вас, отличается от вознаграждения, которое «нормальный» писатель получает от «нормального» издателя?

Томский. Разница есть. Иногда ее объяснить проще, иногда сложнее. Сначала о простом. Во-первых, любой автор ГКП получает стопроцентную гарантию пожизненного обеспечения. Стал автором ГКП – можешь не сомневаться, что всю оставшуюся жизнь ты будешь думать не о том, насколько хорошо будет продаваться твоя книга, а исключительно о том, что это будет за книга. То есть благосостояние автора не привязывается у нас к успеху его книги, – и нет такого автора, который бы, став ГКП-автором, в чем-то нуждался.

Крот. Коммунизм просто!

Томский. Не совсем коммунизм и даже совсем не социализм. Знаете, у меня вообще-то было огромное желание полностью освободить авторов от всех материальных забот коммунистическим способом: пусть у них вообще не будет денег, а если автору что-нибудь понадобится – я обеспечу. Это ведь и есть почти коммунизм: от каждого по его творческим способностям, каждому – по его потребностям. Это даже лучше коммунизма, потому что я при этом избавил бы авторов от общественно-необходимого труда, превратив все их время в досуг. Да, искушение устроить такой вот отредактированный коммунизм было очень велико…

Крот. Но вы его преодолели?

Томский. Да, преодолел. Я просто вспомнил о золотом правиле нравственности, которое как там у нас звучит?

Крот. Забыл. Наверное, как-то так: никогда не делай другому того, что не хотел бы, чтобы делали тебе.

Томский. Совершенно верно. Все помнят об этом правиле, хотят они о нем помнить или нет; согласны они с ним или не согласны. Так вот, я и подумал: хотел бы я, чтобы мне обеспечивали все необходимое в виде постоянных подачек со стороны? И я понял, что, конечно бы, не хотел. А чего бы я хотел? Да, я тоже хотел бы не думать о деньгах, – но только отталкиваясь от их наличия, а не от их отсутствия (а когда денег нет – не думать он них невозможно). Помните известное изречение…

Крот. …что коммунисты борются за то, чтобы не было богатых, а надо бороться за то, чтобы не было бедных?

Томский. Да. Так вот, я хотел, чтобы среди моих авторов не было бедных. И при этом я хотел, чтобы они, по возможности, вообще не имели отношения к деньгам, не думали о них. Как же я должен был поступить?

Крот. Подарить каждому по миллиону долларов.

Томский. А лучше уж сразу по миллиарду, не так ли?

Крот. Конечно.

Томский. Тут и моих средств надолго бы не хватило. Хотя, надо сказать, что вы почти угадали, почти предвосхитили мой образ действия. Я действительно подарил моим авторам миллион долларов. Но только – один на всех. Правда, это, как бы и сказать, самовозобновляющийся миллион.

Крот. Один на всех самовозобновляющийся миллион долларов. Боюсь, я вынужден попросить уточнений.

Томский. Да, я понимаю, этот момент необходимо должным образом уразуметь. Я открыл счет на миллион долларов, и каждый автор, присоединяясь к ГКП, получает доступ к этому счету. Один миллион на всех. Но этот миллион – он похож на горшочек, который, как вы помните, все время варил кашу. Тут та же история: сколько бы денег вы ни снимали со счета, на нем все равно остается ровно один миллион долларов. Такой вот безразмерный или самовозобновляющийся миллион на всех. И доступ к этому миллиону вообще никак не зависит от вашего авторского статуса (в смысле – от того, насколько вы известный автор; сам статус автора, естественно, является ключевым для доступа к миллиону) и от того, насколько хорошо продается ваша книга. Нет, все авторы в этом смысле равны. Помните наш разговор о природе современных денег?

Крот. Помню. Вы говорили о трех основных свойствах: виртуальности, безразмерности и кажущейся доступности.

Томский. Действительно, помните. При этом только что мы говорили о досуге. А что обеспечивает досуг?

Крот. Как раз деньги и обеспечивают.