Арт-пытка, или ГКП

Крот. Я имею в виду вот что: не пытаетесь ли вы искусственно облегчить путь творческого человека, создавая для него тепличные условия и, тем самым, скорее нанося ему вред, чем принося пользу?

Томский. Художник, в общем, должен быть голодным.

Крот. Так часто говорят – причем и сами художники.

Томский. Просто вы отталкиваетесь от тезиса, что «талант всегда пробьет себе дорогу», а я исхожу из того, что мир враждебен творческому началу – и продолжает оказывать сверхнегативное влияние на творчество и в том случае, если талант все же пробивает себе дорогу. А если не пробивает? Тогда вы вообще ничего о нем не узнаете.

Крот. Это обычная житейская ситуация. Кто-то пробивается, кто-то – нет. Это во всех сферах жизни так.

Томский. Наверное, но сфера творчества имеет свою специфику. Это в бизнесе человек априори должен быть «пробивным», а в искусстве – совсем не обязательно. В искусстве избыток пробивной силы скорее вредит, а даже и полное отсутствие пробивной силы еще мало что говорит о таланте человека – как в плюс, так и в минус.

Крот. Все это понятно, но я немного о другом. Я хочу сказать, что жизнь должна проехаться катком по любому человеку, проверить его на прочность, так сказать. Практичный он или непрактичный – все равно. Каждый человек должен пройти испытание жизнью, и испытание это суровое, – а вы пытаетесь его облегчить. Искусственно облегчить.

Томский. А, вот оно как… В ответ я вам приведу один исторический пример: Булгаков. Советский строй так проехался по нему, что попросту укатал. А согласно вашей логике – это такое просто жизненное испытание.

Крот. Отлично, что вы вспомнили Булгакова. Насколько я знаю, «Мастер и Маргарита» – одна из ваших любимых книг?

Томский. Верно.

Крот. А как вы полагаете, мыслимо ли создание этой книги в условиях более благоприятных для творческого гения Булгакова, или он мог создать ее только в наличных совершенно невыносимых условиях?

Томский. Я уже вижу ловушку, которую вы мне приготовили, и между тем я, конечно, вынужден признать, что он мог написать свой роман только в наличных совершенно невыносимых условиях, – ведь книга по своему содержанию напрямую проистекает из этих условий.

Крот. Именно. Я рад, что вы ответили честно. Но следующий мой вопрос подразумевается: если бы мы могли представить себе, что Булгакову предоставляются более благоприятные условия, но ценой ненаписания романа «Мастер и Маргарита» – как нам поступить в такой ситуации? Пусть Булгакову будет лучше, но роман «Мастер и Маргарита» не будет написан, или пусть Булгаков невыносимо страдает, но зато в итоге будет написан великий роман?

Томский. Проблема вашего вопроса в том, что я не могу представить себе ситуацию, которую вы предлагаете мне представить. Я занят настоящим, но я не меняю прошлое. Булгаков совершил свой творческий подвиг в тех условиях, которые уже не подлежат никакой корректировке.

Крот. Уходите от ответа. Уходите.

Томский. И правильно делаю, что ухожу. Хотя кое-что при этом я могу сказать – ведь и вам, и ежу понятно, что ситуация Булгакова все равно является ненормальной. А вот каким бы был Булгаков в более нормальной ситуации – этого мы попросту не знаем.

Крот. Но что «Мастер и Маргарита» – результат именно той, совершенно ненормальной ситуации – это мы знаем. Наверняка знаем.

Томский. Знаем. И еще мы знаем, что настолько удушающие условия вовсе не являются чем-то необходимым для творчества.

Крот. А вот этого мы как раз точно не знаем. Тот же Достоевский стал Достоевским только после несостоявшейся казни и состоявшейся каторги. Нормальная это ситуация? Ненормальная. Но только эта ненормальная ситуация и породила Достоевского. Не кого-нибудь, а Достоевского, понимаете? И опять у меня возникает вопрос: стоит ли создавать искусственно благоприятную среду для творчества? Не является ли творчество результатом самых разных, но естественных условий, которые временами могут быть хотя и чудовищными, но необходимыми именно для творчества? Царский режим хотел расстрелять Достоевского, итог – великое пятикнижие. Советский строй хотел задушить Булгакова, итог – «Мастер и Маргарита». Вы хотите «помочь» писателю, но я пока что еще не вижу среди ваших авторов Достоевского или Булгакова.

Томский. Вы вроде бы и логичны, но кое-что всё время спутываете. В ГКП не может быть ни Достоевского, ни Булгакова. Нам нужен свой великий писатель, и каким он должен или может быть никто не скажет. Вот появится – и станет ясно. Это, во-первых. Во-вторых, наши авторы уже сегодня достаточно громко заявили о себе в различных творческих сферах – и это невозможно отрицать. В-третьих, то, что вы называете «испытанием жизнью» не может миновать ни одного человека. Вы говорите, что в ГКП создаются тепличные условия? Это не совсем верно, но, в качестве упрощения, я готов согласиться. Пусть это будет теплица. Но что это за теплица? Это теплица, в которую приходят с ненастья. Повторюсь, я исхожу из того, что мир враждебен подлинно творческому началу. ГКП – это противовес, противоядие для отравленного неблагоприятствующей для творчества средой человека. И, да, я думаю только о том, как «помочь» творческому человеку, оставляя все препоны и удушения естественному ходу вещей. Об этом у меня и голова не болит: как бы так навредить, чтобы параллельно способствовать творчеству. Это не ко мне, это к реальности. А у нас тут своя реальность – реальность благоприятствующая. Наша среда не убивает, но делает-таки художника сильнее.

Крот. А ведь Ницше подразумевал, что сильнее делает именно то, что убивает – пытается, но не может убить.

Томский. Да, и поэтому я не большой фанат этой фразы, как и многих других фраз в этом роде. Мне куда ближе слова Гогена, а он сказал так:

«Я знаю, что значит подлинная нужда, что значит холод, голод и все такое прочее… Все это ничего – или почти ничего – не значит. К этому привыкаешь и, если у тебя есть толика самообладания, в конце концов ты только смеешься над всем. Но что действительно делает нужду ужасной – она мешает работать, и разум заходит в тупик. Это прежде всего относится к жизни в Париже и прочих больших городах, где борьба за кусок хлеба отнимает три четверти вашего времени и половину энергии. Спору нет, страдание пришпоривает человека. Увы, если пришпоривать его слишком сильно, он испустит дух!»

Вот это – так, вот это – правда!

Крот. И все же и Гоген стал Гогеном только пройдя через все эти невыносимости…

Томский. Сбежав от них… Что же, я именно и хочу, чтобы сообщество ГКП стало для художника тем, чем стал остров Таити для Гогена. ГКП – это чудесно-таинственный остров, где не надо думать о куске хлеба и где может укрыться каждый потерпевший или терпящий кораблекрушение Художник. Укрыться, чтобы творить.

22. Необходимость ГКП

Крот. Укрыться, чтобы творить… Возможно… Но я все еще не отступаюсь от своего вопроса, но теперь я его переформулирую. Допустим, мы не можем точно знать, что лучше для творческого человека – когда жизнь его бьет, или когда обстоятельства ему благоприятствуют. Очевидно, в жизни всякого человека должно иметь место и то и другое. Допустим, ГКП отвечает именно за творческое благоприятствование, оставляя всяческое битие реальности. Все это можно допустить. Но вот каков мой вопрос: почему это раньше творческие люди ни в каком ГКП не нуждались, а сами прорубали свой творческий путь? То есть опять-таки вопрос сводится к тому, что если Достоевский смог стать Достоевским, Леонардо да Винчи – Леонардо да Винчи, Ницше – Ницше, а Платон – Платоном, и всё это без всякого ГКП, то зачем оно – это самое сообщество ГКП – нужно?

Томский. Этот вопрос мне нравится больше предыдущего – признаться, я и сам не раз им задавался. Вариантов ответа на него может быть несколько. Например, такой. Как, по-вашему, медицина сегодня более развита, чем триста лет назад?

Крот. Несомненно.

Томский. Но ведь и триста лет назад были здоровые люди и долгожители?

Крот. Были.

Томский. Тогда вы могли бы спросить меня: если и раньше были здоровые люди и долгожители, и теперь они есть, то зачем она нужна – это ваша развитая современная медицина?

Крот. Не могу согласиться с таким поворотом мысли. То, что медицина стала более развитой – это просто факт, и этот факт находит фактическое отражение как в качестве лечения, так и в количестве людей, которые могут пользоваться высококачественным медицинским обслуживанием. Но в отношении творчества ничего такого сказать нельзя. Или вы можете испекать Платонов десятками? Тогда покажите для начала хоть одного.

Томский. Может и покажу. Не спешите. Платона не покажу, а Сократа, может, и покажу.

Крот. Сократ – это даже еще интереснее.

Томский. Вот и пользуйтесь возможностью посмотреть на него. Но я, пожалуй, с вами соглашусь, что мы не видим ничего похожего на творческий расцвет. Более того, скорее мы видим нечто весьма похожее на творческий упадок. И тогда я возвращаюсь к концепции ГКП как противоядия. Возможно, в нормальной или обычной жизненной ситуации сообщество ГКП и не нужно, – и творческий человек, несмотря на все сложности, так или иначе пробивает себе дорогу. Но, возможно, что в современной ситуации все обстоит иначе. Возможно, что современность становится настолько враждебной подлинно творчеству, что возникает необходимость в некоей силе-противовесе, объединяющей все творческие силы. И лично я вижу ситуацию именно в такой перспективе.

Крот. А что такого особенно плохого в современности? По-моему, наоборот, из каждого угла кричат о том, что «Пусть каждый человек раскроет заложенное в нем творческое начало».

Томский. Вы правы. Иногда мне становится даже и неловко говорить о поддержке творчества, так как кругом и так полно «творческих людей», а я все еще рвусь их поддерживать. Но на самом деле сегодня – время не творчества, а массового креатива, и сама готовность назвать кого угодно творческим человеком, хотя бы он всего лишь придумал какой-нибудь слоган для рекламы или вел какой-нибудь блог-влог на фейсбуке-ютубе, ясно показывает, в каком системном тупике находится сегодня подлинное творчество. И отсюда мы опять приходим к необходимости возникновения со-общества, в котором именно творчество и было бы главной целью его существования, – то есть опять приходим к идее ГКП. В современной ситуации только мы сумеем адекватно отделить подлинное искусство от всего, что на него лишь похоже или что пытается занять его место.

Крот. Но тогда получается, что лично Вы являетесь некоей высшей инстанцией, все понимающей и все верно оценивающей.

Томский. Нет, не я, и – нет, не являюсь. Хотя свою лепту в процесс оценки различных произведений я и вношу.

23. Третья подсказка от бомжа

Но ведь сообщество состоит не только из художников и меня.

Крот. Так, а из кого же еще?

Томский. О, тут мы подходим к еще одному ключевому пункту нашего разговора.

Крот. Чувствую, и бомж уже где-то рядом.

Томский. Правильно чувствуете. Рядом. Но пока что он еще подождет. Проблема вот в чем: как я уже вам говорил, поначалу вся моя деятельность по строительству сообщества сводилась к поиску талантливых авторов. Я искал авторов и находил их. Все было не так плохо, но чего-то явно недоставало. И прежде всего я никак не видел, чтобы создавалось то самое со-общество, о котором я всегда мечтал. Отдельных авторов я видел, а их сообщества – нет.

Крот. По-моему, это довольно естественно. Творческие люди стаями не ходят.

Томский. Замечательно вы сказали. Именно так. Не ходят. А мне всё хотелось, чтобы хотя бы немного, но ходили. Мне хотелось, чтобы они осознали себя частью одного целого, прочувствовали свою родственность в творческом пространстве сообщества. Но это было…

Крот. Утопией?