Мерцающее безмолвие

– Все, все, все – забормотал, размазывая кровь из порезов, по лицу.

– И никого … ничего.

Он стал задыхаться и закашлялся, выплюнув желчь. Дополз до стены, облокотился об неё, вытянул ноги. Застыл, только рассудок и душа бились в лихорадке.

Теперь все – подумал Сандерс – все мои дорогие, любимые, верные, мертвы. Отдыхают. Он прикрыл глаза, чувствуя дрожание век. Покой не наступил, смирение не пришло.

Что если смерть – не избавление? Все продолжается в другом месте. В двойнике вселенной, еще более темной. Где звезды только красные и страннику негде остановится. Пристанища нет, и ты скитаешься среди ужаса, от одного кошмара к другому.

Он взглянул через всю комнату, залитую красным мраком, в иллюминатор. Силовое поле исчезло и чернота, без единой звезды заполнила его.

Сандерс вдруг с удивлением подумал, как мог он любить эту бездонную тьму. Как мог пытаться искать в сумрачной пучине ответы на главные вопросы? Конечно, он по-прежнему не верил, что все ответы хранятся на загаженной, опороченной Земле. А, значит, ответов нет вообще…

– Черт с вами – прошептал Сандерс, уже не в силах кричать.

Он смотрел и смотрел во мрак и впервые почувствовал, что одиночество в космосе не приносит ему радости. Одиночество такой ценой не нужно. Одиночество среди костей и в крови других.

Глаза вдруг заболели от тьмы, как от яркого света. Он зажмурился, посмотрел на тьму снова. Озарение затопило разум. Сандерс оскалился, потом скорчил рожу, горько и устало вздохнул.

О! Это вовсе не тьма, и вовсе там не пусто. Это прах, тлен, пепел надежд и душ. Вселенная праха. Сандерс словно увидел, как звездолет еле-еле движется в этой черной толще, потому что бездна забита пеплом до отказа. Наконец, корабль совсем увязает и начинает разлагаться, и Сандерс гниет вместе с ним. И бессмертная душа его. Никакой вечности для человека.

«Тщетность – думал Сандерс – ложные победы, триумфы – самообманы, а потом пыль». Внезапно ему захотелось увидеть, дотронуться, до единственного хорошего, что осталось на корабле. Увидеть контейнер надежды, пусть теперь и мертвой, подержать в руках штаммы лекарства.

Он тяжело поднялся, благословляя экзоскелет. Подошел к телу Беккета, отыскал на полу артефакт Чужих и положил его на недвижную грудь друга.

Ни сказав, ни слова, надел шлем и вышел прочь. Стало совсем темно, и он двигался к люку, ведущему глубже в корабль, в свете фонаря скафандра. Он согнулся над люком, осторожно дотронулся до матовой поверхности, и люк рассыпался вниз черным дождем. Сандерс попробовал первую ступень лестницы – та была тверда. Так, проверяя каждую ступень, он спустился вниз и оказался в коридоре, у которого не было одной стены и было видно убранство кают Лорейн и Карла. Статуэтка какого-то египетского бога, кажется Птаха, которую Карл, хранил в хрустальном саркофаге, была расколота, но посох в его руках, странным образом сохранился. А саркофаг исчез. Копия аллеи Сфинксов в Луксоре лишилась сфинксов. Из комнаты Аниты исчезло все, будто здесь никогда никто не жил.

Сандерс покачал головой, отвернулся и пошел дальше. В полу появились дыры, и два раза он чуть не провалился, хотя был внимателен. Путь был долог. Еще коридор, двери в каюты Катрины, Тодера и Фейча были закрыты, и Сандерсу казалось, что там кто-то есть. Трубы в следующем коридоре свились в клубок, и пришлось проламываться сквозь них. И всюду стоял мрак.

Сандерсу мерещилось, что он все еще лежит в собственной каюте и только думает о том, что бы пойти в грузовой отсек. Корабль, такой знакомый, стал пристанищем кошмаров. Мили проводов, как щупальца гигантских кракенов касались плеч, царапали по шлему, словно пытаясь проникнуть внутрь и обвить тело. Мертвые экраны являли уставшему взору Сандерса какие-то черно-белые картины из самого Ада. Сандерс не мог сосредоточиться, никак не мог отогнать уныние и ужас.

Двери в грузовой отсек, высокие, широкие, совсем не изменившееся, оказались для него столь неожиданными, что Сандерс врезался них. Он очнулся, выплыл из бреда и остановился перед ними. Вдруг он откроет, а контейнеры пропали? Его это дико удручало, хотя все теперь было бесполезно. Он повернулся к дверям спиной, оперся о них. Постоял так, наблюдая за кольцом мрака, обступавшим его и отгоняемым слабеющим фонарем.

– Ты уже не можешь ничего потерять. Давай.

Сандерс не узнал собственного голоса, чертыхнулся, повернулся к дверям, взялся за большие прямоугольные ручки. Надавил, раздвигая их словно титан своды пещеры.

Грузовой отсек и напоминал пещеру. Тьма, лестницы, невероятно искаженные, походили на сталактиты, приборы, неузнаваемые, разбросанные повсюду, – на камни. На стенах светились темно-синие разводы. Но контейнеры были целы. Четыре огромных прямоугольника, с приборными панелями, стояли как колоссы среди хаоса. Сандерс подбежал к одному, провел рукой по гофрированному металлу, по мертвому экрану, по немигающим кнопкам. Разочарование захохотало над ним. Как открыть эти хранилища погибшей надежды, если все сломано? Сандерс почувствовал неодолимый гнев, такой, что застучало в висках, и глаза полезли из орбит. Он активировал экзоскелет и разбил вдребезги сенсоры и экраны, вырвал вместе с проводами панели. И крушил дальше, бил, давил, расщеплял кнопки, и те брызгали разноцветными фонтанами, металл сгибался и как будто стонал.

Запыхавшись, Сандерс отступил назад, обвел глазами помещение еще раз. Пошел к дальнему углу, где лежал лазерный резчик. Поднял его, испытал новый приступ разочарования и гнева. Аккумулятора не было ни на резчике, ни где-то еще. Сандерс вернулся с ним к изуродованному контейнеру. Задумался, чувствуя, что время улетучивается как влага в пустыне.

– А почему бы и нет, для чего мне это нужно?

Он взял провод лазера и подсоединил его к аккумулятору скафандра, включил. Синий луч вырвался из узкого дула и тут же замигал экран на шлеме скафандра: «Минимальный уровень заряда. Если не прекратить операцию, скафандр перестанет функционировать через тридцать четыре минуты». Сандерс хмыкнул, снял шлем и нагнулся над контейнером.

На жалкие минуты он позабыл обо всем и упоенно резал преграду, в предвкушении увидеть гений человеческой мысли, творение добра. Лекарство.

Металлическая плита просела, Сандерс просунул пальцы в щели, поднял её и откинул прочь, во мрак. Под лязг металла он посмотрел внутрь контейнера, улыбаясь, как ребенок… и отпрянул, загородившись руками, в бессмысленном жесте, не спасавшем от кошмара. Тяжело дыша, надеясь на ошибку, подошел к контейнеру снова, взялся за края, что бы сдержать дрожание рук.

Большой кристаллический квадрат, два баллона, инициатор. Бомба. Сандерс узнал её сразу, он помог повстанцам на Рекуте 2 обезвредить этого абсолютного убийцу, не оставлявшего даже тлена. Да, это была, она, еще мощней, еще совершенней.

Сандерс зашелся в безумном хохоте, обхватил руками голову. Действительно – лекарство! Стопроцентный эффект! Никаких недовольных, никаких соперников.

Это был последний удар. Сандерс рухнул на колени, ему мерещились осколки всех его надежд, убеждений, радостей и он водил руками как слепец, пытаясь поймать их, сохранить последние крохи. Он упал. Зашелся в немом вопле, захрипел, забил руками о пол, выгнулся в дугу. Затих.

Он лежал, осознавая, что такое настоящая пустота. Чувствовал её. Раньше она была лишь снаружи, а теперь разверзлась внутри него, растерев все, что было, в пыль.

Сандерс устал чувствовать, думать и лежал, смотря в черный мерцающий потолок. Внутри головы он слышал голоса, но не узнавал ни одного, не понимал слов, фраз. Иногда он что-то бормотал, не понимая сам, что говорит, просто шевелил губами, исторгая бессмысленные звуки. Ему казалось, будто он внутри огромной воронки и медленно опускается на дно чего-то гигантского и опускаться еще долго и никогда уже не вернуться. Но он не шевельнул и пальцем.

Вдруг сквозь морок Сандерс расслышал звук, походивший на сопение. Сандерс задрожал, все предыдущее, будто смыло, и стало очень страшно. Сандерс неуклюже повернулся на бок, силясь вглядеться во мрак – фонарь почти сел. Кто-то коснулся его ладони, раздался восторженный визг. Потом Сандерс почувствовал на лице что-то теплое и мокрое. Он сел и улыбнулся Мореу.

Мореу был домашним животным, которых вывели ученые для жизни на космических кораблях. В чем-то он походил на собаку и кошку – треугольными ушами, усами и коротким хвостом, ловким он был как шимпанзе, а бегал и на двух и на четырех лапах. Шерстка у него была очень короткая, коричневая с желтым отливом. Он очень любил апельсины и катание на лифте, когда его держали за лапу. С ним разговаривал весь экипаж.

Сандерс ненавидел ученых выведших этот вид для утех космических яхтсменов, их жен и детей. Мореу взял Роман, потому что кто-то выкинул космического «пса», устав от него, и предварительно избив.

Сандерс смотрел в черно-лиловые, нежные, умные глаза Мореу и ему становилось все хуже. Мореу вздохнул и лег Сандерсу на колени. Когда произошла катастрофа, Роман с Катриной искали Мореу, но тот бесследно исчез, так же как и Вайген.

Сандерс снял перчатку и стал гладить Мореу. Тот пискнул и Сандерс увидел на ладони кровь. У Мореу была сломана лапа, хвост и кровь текла из раны на боку, отвратительной раны, глубокой и необъятной. Лицо Сандерса исказилось от боли, он зажмурил глаза и начал ласково гладить Мореу по шее и по голове. Мореу даже тихонько заурчал, а потом утих.

Сандерс пощупал пульс и встал, держа мертвое тело на руках. Скафандр сообщил две новости – воздух на корабле заканчивается, а скафандр перестанет работать через 20 минут. Сандерс почти тут же почувствовал удушье, надел шлем и включил подачу кислорода.

До смерти оставалось 20 минут, и Сандерс не знал что делать. Сначала он отнес Мореу в кабину Романа и положил на ковер, в круг игрушек, а потом застыл в непроглядной черноте коридора. Ноги понесли его к люку в космос.

Что если вселенная устроила им катастрофу, что бы спасти еще не умерших жителей Эндера? Сандерс так обрадовался этой идеи, что мрак коридора истаял и несколько мгновений Сандерс почти бежал к звездам. «Случайность» – сказал кто-то измученный, избитый, согбенный. «Ты знаешь, что эпидемия началась в городах, где жили все ученые. Поэтому, дурак, гибель остальных отсрочена на неделю, никто больше не успеет долететь, да, и не полетит – все надеяться на вас. И лекарства-то все равно нет».

Сандерс споткнулся и поднялся уже в темноте. Она вернулась и мстила ему ужасными, исходящими кровью, слизью, видениями, излучавшими такой страх, что Сандерс кричал и принимался бежать, падал, вскакивал, бежал, врезался в стены, двери, его часто заносило, и тогда монстры хватали его кривыми длинными извивающимися пальцами. Звуки, чужеродные, невозможные, страшные били по ушам, лезли в них как насекомые, не давали думать, поглощали все попытки собраться. Отопление скафандра отключилось, и Сандерс замерз, он уже не бежал, а брел, боясь дотрагиваться до стен, боясь протянуть вперед руку. ОНИ нагоняли сзади, поджидали впереди. Сандерс кричал, призывая их, что бы все кончить, но в ответ ему были только еще более жуткие, холодные, нечеловеческие звуки.

Он завертелся, споткнувшись о клубок проводов, уперся руками в стены, замер. Изнывая от неумолчной какофонии, побрел дальше. Перед ним вырастали витражи с рисунками и узорами грустными, пугающими, безобразными, безумными. Он шел, наклонив вперед голову, как бык, разбивал их, слыша звон. Витражи и их видения не оставляли его. Став осколками, они обращались в уродливые, искаженные капли и облепляли шлем, просачивались и залепляли глаза, проникали в голову.

Вдруг Сандерс с удивлением разглядел впереди дверь в камеру для выхода в космос и пошел к ней, как гибнущий корабль на маяк. Оказавшись в камере, закрыл дверь, ограждаясь от агонических видений. Открыл люк.

– Как бабочка витая…

Он выплыл во тьму и улыбнулся. Все смолкло, все исчезло. Корабль со своей жуткой больной утробой стал лишь изуродованным комом титана и Сандерс оттолкнулся от его корпуса, освобождаясь совсем. "Я, капитан, покинул свой корабль! – вдруг с ужасом подумал он. Но было поздно. Сандерс кружился, отлетая все дальше и дальше, осознавая невозможность возвращения и, понял он, не желая его. Стало как-то до отвращения к самому себе легко, но улыбка исчезла с лица. Душа больше не могла родить восторг и радость, надежда скончалась, только успокоение осталось и слабо мерцало. Сандерс вдруг сообразил, что это голубая туманность, мягкая, легкая вуаль. Боль вытекала из сердца Сандерса как гной. Безысходность, грусть и ожесточение сражались с приближавшимся покоем. Но скорбь, неизмеримая, непреходящая, была сильнее всех.

Смерть будет совсем бессмысленной – размышлял Сандерс – ни тени пользы, никому никакой надежды, капли счастья. Никакой мальчик не скажет маме: «Мама, смотри, смотри! Падающая звезда», а мать ему: «Загадай желание». Отчаянно пытаясь найти смысл хоть в чем-то, Сандерс крутил головой от созвездия к созвездию, от туманности к туманности, вглядывался в гигантские пустоты тьмы. Пусто, так же как и внутри него.

А они смотрели на него, он чувствовал их безразличие, скуку. Гнет взгляда самого мироздания, безучастного, холодного, душил, хуже, чем нехватка воздуха.

Мерцающее безмолвие ужасно. Глубокая идеальная абсолютная тьма и точки звезд. Существование звезд угнетает, пугает еще больше – оно показывает, сколь беспросветна и безразмерна черная пустота, которая манит, но ни нуждается в человеке. Туманности это саваны для стремлений людей, иные миры – насмешки.

Все это одна громадная злая шутка и некому ответить за неё.

Кайл Сандерс начал задыхаться раньше положенного: от бессилия и горечи. Вселенная безмолвно взирала сначала на его слезы, сжатые кулаки и бормочущие губы, потом на разинутый рот, судороги и вылезшие из орбит глаза и, наконец, на отвратительную маску покоя на месте лица.

Как и было с первого мгновения, стояла нерушимая первозданная тишина. Ком останков корабля медленно вращался в пустоте, звезды светили, туманности неслись во мраке. Человек – ненужное, мертвое тело в скафандре, плыл среди ошеломляющего совершенного великолепия вселенной.   Мерцающего вечного безмолвия.