АПОКРИФЫ

– Заткнитесь!

– Что, простите?

– Я прошу вас рот закрыть. Вы что, глухой?

Женщина разрыдалась. Мальчик все облизывал фигурку. Было видно, что психолог прав: несмышленыш Леша не искал общения. Создавалось впечатление, что оно ему не нужно, хотя на самом деле важно было побуждать ребенка к нему, уча (а заодно и учась), общаться на языке жестов, взглядов, интонаций – привлекая к той деятельности, которая для мальчика возможна и интересна.

– Женщина, поймите, пожалуйста. Вас никто не обвиняет, что так вышло. Но то, что должно быть сделано ради благополучия вашего сына, требует многократных усилий. Если у вас хватит воли, то вы – героиня.

Воли не хватило. Она пыталась, но что-то в ее мозгах пошло не так, заклинило и перемкнуло. Развивающие игры и учебники были отложены в сторону. Каждый стал жить в своей реальности, казалось бы, почти случайно замечая друг друга.

…Этим вечером броня дала сбой, и женщина с прежней хрупкостью раненого цветка почувствовала, что ее ребенок привлекает к себе внимание остальных: счастливых, молодых, занятых своими делами и… забывающих о нем уже через пару минут.

Она хотела бы повести себя так же, но… не смогла ни тогда, ни сейчас: сдать своего ребенка в школу для дураков – это вообще что? Разве для того она рожала?! Все вокруг хотели праздника, да и она хотела устроить праздник сыну (надеялась: сделаю ему подарок, и тогда…), но что-то ее съедало.

Приближающийся Новый год еще не наступил, но уже пугал, словно неотвратимость пропадания в вечно голодной темноте, которая просит добавки. Снова злоба неприятно куснула сердце. Прогрохотал очередной тележкой, заставив вздрогнуть женщину какой-то узбек в красной кепке – провез клетку на колесиках по решетке у дверей. И даже эти двери, бесшумно раскрывающиеся при движении рядом с ними в обе стороны, сейчас напоминали ей челюсти клацающего зубами Щелкунчика, которого она не любила даже в детстве.

Услышала, как, проходя мимо, криво усмехнулась подвыпившая уже, судя по запаху «Блейзера», молодежь:

– Глянь: все лучшее – детям. – Оба парня повернулись в сторону мальчика, играющего с огоньком зажигалки. Встретились глазами с матерью, и, виновато потупившись, отвернулись.

«Все лучшее – детям. Как же хочется курить, твою мать!» Злоба набирала обороты, и холод не прибавлял в ее душе (его-то душа – потемки!) тепла.

В который раз представив, что вот, уже совсем скоро, очередной день, очередной год будут позади, а в новом она останется одна – с сыном, с которым у нее нет ничего общего (кроме зажигалки и жилплощади), ведь даже одиноки они по-разному, она отняла у него любимую игрушку:

– Все, надоел!

Пожалела: если Леша понял, что его лишили зажигалки, то ни словом, ни телом не выразил ровно никакого неудовольствия. Несмелость мужчин строить с ней отношения всерьез, когда рядом слабый на голову ребенок, она понимала, но равнодушие собственного сына, хоть он и не виноват, что таким родился, сносить было тяжело, если вообще возможно.

Докурив, она решительно взяла ребенка за руку и повела в торговый центр. Она определилась.

В ночь с тридцать первого на первое на город спустился приятный снежок. Рязанцы весело гуляли – ледяной каток под ногами никого не смущал. В центре, у памятника Ленину, устроили концерт. Гремели фейерверки. Молодые обнимались, а те, что постарше, – начав пить еще рано утром, дрались, забавно падая лицом вниз, на потеху остальным.

Та девочка, которой пару дней назад не хватало несколько рублей на маршрутку, в новогоднюю ночь гуляла со своим парнем на Почтовой. Ее подружка отдыхала по-другому: отмечала Новый год в кругу семьи, на стриме – подняла деньжат.

Мальчик Леша встретил Новый год, как обычно, дома: кушал тортик, смотрел дядю Путина. В этот раз мамы рядом с ним не было – кто-то позвонил, пригласил, и она ушла. В комнате с телевизором у окна стояла елка, под которой лежал нераспакованный подарок. Елка была искусственная, но огоньки на ней сверкали самые настоящие. Вот и жизнь у Алеши была такая же, разноцветная.

После новогодних праздников, в феврале, он отправился в детский дом. Он вел себя хорошо только тогда, когда с ним была зажигалка, – она заменяла мальчику четки. А может быть, и маму.

Только потом, те, кто знали эту женщину, вспомнили одну странность: в тот Новый год она впервые не написала на стене своей странички ВКонтакте традиционный пост с рассказом о своем сыне. С просьбой о том, чтобы все желающие отправили ему письмо от Дедушки Мороза с наилучшими пожеланиями по такому-то адресу. Даже номер своей банковской карты не приписала – вообще ничего.

Чирк-чирк.

    01.01.2020 – 23.01.2020,
    Санкт-Петербург

Апокрифы Холбрука

I. Бета-версия

1

Война позади. Мирное время. Мирное небо над головой. Мало кто помнит, как поют птицы, – зачем, когда можно напечатать птичку на 3D-принтере? Воссоздать биологический артефакт по образу и подобию нынче проще, чем нос почесать. О разнице между жившими когда-то до случившейся катастрофы пернатыми и их современными автономными копиями говорить не приходится – едва ли она заметна.

После войны вместо птиц над деревьями летают дроны: медицинские, транспортировочные, типа как у «Почты России», охранные… После войны этому никто не удивляется – онлайн одержал победу.

Мужик шел на прием в больницу. Он думал о том, что Рязань – это вам не сахар. Он еще помнил, что такое «рязанский сахар». Он еще помнил, как поют настоящие птицы. Он видел Байкал. Помнил Горбачева и Ельцина. Мальчишкой смотрел Брежнева по телевизору. Помнил, что раньше не было нужды в камерах с функциями распознавания лиц. Помнил время, когда двери в подъезды были нараспашку. Ему казалось, что в его время – то есть до того, как он решился на модификацию, – все жили дружно.

Почти при коммунизме.

– А теперь активисты говорят, что память не нужна. Время искажает воспоминания, утверждают они, – жужжал себе под нос мужик.

Он шел в больницу.

А больница – если точнее, поликлиника №10 Московского района города Рязани – та, к которой в довоенное путинское время были прикреплены 54 тысячи человек, – и сейчас выглядит ужасающе. Внешне она напоминает ему расселенный дом. Квадратное складское помещение на помойке: разбитая дорога, грязные окна, серые кирпичи и кривая, как ковш трактора, крыша. Сколько он себя помнил, поликлиника всегда так выглядела.

Память не нужна, говорили они. Мы уже знаем, почему: время искажает воспоминания. Он помнил, как был закончен ремонт в январе 2020 года. В интернете, на сайте 62ИНФО написали, что в больницу «привезли новое оборудование для УЗИ, отоларингологии и хирургии». Обещанного нового оборудования он тогда, к сожалению, не заметил. Было ли оно вообще, это оборудование? Как теперь проверишь, что правда, а что вымысел?

Разве не заменили рабочие «окна, двери, полы, трубы, вентиляцию, проводку, а также перепланировали часть помещений»? Разве не повесили вспомогательные цветные таблички? «Так, синие означают терапевтическое отделение, жёлтые – диагностическое, красные – хирургическая служба, а зелёные – узкие специальности».

Таблички – да, были. Он видел их собственными глазами.

Знакомая врач на приеме сказала, если его не подводила память, следующее:

– Эти рабочие – одно название, вы бы знали! Кабинеты после ремонта оставили в таком состоянии, что все этими вот руками пришлось отмывать, вытирать и выбрасывать. Доктора и медсестры мужей с собой взяли, детей – в помощь.

– Одним словом, тяптя-ляптя.

– Да вообще. Я одного рабочего на рынке потом встретила. Я – врач, и память на лица у меня знаете какая хорошая – без всяких микросхем! Так вот, рабочий мне и говорит: «А вы что от нас хотели, дамочка? Нам как заплатили, так мы и сделали. За качество мы не отвечаем».

– Пока наверху воруют, есть чем платить, да?

– Ну, в эти дебри я не лезу… Рыба гниет с головы – это мы знаем давно. А что толку? Москва живёт в будущем веке. Все остальные города – в прошлом.

– Может, оно и к лучшему. Ну, спасибо за назначения. Всего вам хорошего.

– До свидания.

Да, примерно такой был разговор. Но время искажает воспоминания…

2

Когда он уже дошел до ручки, доктор спросила:

– Скажите, пожалуйста. А вы что, согласны ли на модификацию? Пока квоты есть, сами понимаете.

– Все мы здесь, так сказать, гостим. Не знаю. А что вы о ней думаете?

– Я – нет. Боже меня упаси. Страшно мне: вдруг что не так пойдет. Я человек прежней закваски. Консерватор. А вот вы – мужчина. Попробуйте. Тоже ведь – опыт.