Лучший день

***

Эти определяющие, для многих роковые события не изменили ничего в незавидной участи Парфян, начало похода сместилось на неделю, и вот, когда всё было готово, Триумфатор выступал на восток, на войну. Он был в приподнятом настроении. Кругом пели птицы, ветер носил ароматы цветов, весна. Он любил родную страну и Вечный город, за которые пролил столько крови. Улыбка сияла на его лице, словно золотой венец. И вдруг в эту идиллию, спокойствие и гармонию ворвался смрад тлена, крови, пота и спутников настигаемой смерти. Но это ничуть не изменило улыбки. На его лице даже не дрогнул и мускул. Напротив, он улыбался ещё слаще, «аромат» победы, как и сейчас, увы, деньги, «не пахнет». Вдоль дорог тянулись «памятники преданности». Заговорщики были жестоко наказаны, их развесили на форумах и перекрёстках, словно туши, а их близкие и семьи закончили, будучи привязаны к крестовинам. На груди или животах у каждого красовалась грубо пришитая к коже табличка, которая гласила: «Лучше один сытый волк, чем голодная свора псов» и «Предатель всегда платит».

Голубое, почти безоблачное восхитительное небо безучастно взирало на судьбу обречённых. Жаркий зной брал своё. Держаться уже не было сил, и они опадали в бессилии, сдавливая свою грудную клетку и погибая от обессиленного удушья. Обливаемые кровавым потом, съедаемые зудом, окружённые тучей мошек, прикованные увядали. Их раны от многочисленных пыток наводняли черви, копошащиеся и нещадно поглощающие плоть. Обречённые никак не могли облегчить свои муки и лишь медленно возились в надежде на облегчение, тратя драгоценные силы, исчезающие, словно прах на ветру.

Ничто не могло смутить Триумфатора – Царя Рима, однако его не оставляли мысли об их последнем с Брутом разговоре.

Он отлично помнил того человека в алой мантии, кого убили заговорщики, Цезаря, которого он видел. И отчётливо слышал слова, сказанные им, глядя в лицо Бруту:

– Et tu, Brute?

Это было неоспоримо.

Но сказанное Брутом в казематах пыточной не выходило из головы.

– И ты, дитя моё?..

Кто были эти два Цезаря, что расстались со своими жизнями, он не знал, ровно как и не осознал, что есть и республика «ту, что потерял Брут», где Цезарь, называющий себя Триумфатором, просто исчез.

Послесловие

История – интересная вещь. Люди живут, записывают, как прожили свою жизнь, что совершили, чего достигли, то, где ошиблись, и то, что хотели бы открыть о себе потомкам, что будет названо наследием.

Потомки же увидят то, что захотят увидеть, поймут, что захотят понять, а заветы будут трактованы по-новому, зачастую как удобно. Но по прошествии многих столетий важность произошедшего меркнет, актуальность много проходит и теряется. Именно после этого наступает время, когда можно попытаться найти правду.

Пользуясь исключительностью того момента, что интересующие нас события произошли в глубоком прошлом, уже удаётся оценивать их непредвзято. Наблюдать их так же безразлично, как река наблюдает жизнь и судьбу рыбы. А также иметь возможность провести беспристрастную оценку происходящего, не выбирая сторону в событиях. И конечно, главное наше преимущество – это технологии современности, позволяющие сопоставить почти все известные источники информации.

Отсутствие знания рождает вакуум, который вовсе не будет пустовать, а заполнится отнюдь не только правдой.

Так случилось, пожалуй, с самой известной версией гибели Цезаря и его последними словами: «И ты, Брут?» Но это абсолютная неправда, фраза впервые прозвучала в трагедии Уильяма Шекспира.

Поэтому в тексте рассказа эта версия происходящих событий сопряжена с выжившим Цезарем, который звал себя Триумфатором. Он и слышит не существовавшую на самом деле фразу, которую Цезарь не произносил, но почитаемую многими за правду.

На самом же деле два античных автора – Гай Свето?ний Транкви?лл и Дион Кассий – указывали: увидев Брута с обнажённым кинжалом, Цезарь сказал ему по-гречески: «И ты, дитя моё?» (??? ??, ??????).

Плутарх же пишет: «Некоторые писатели рассказывают, что, отбиваясь от заговорщиков, Цезарь метался и кричал, но, увидев Брута с обнажённым мечом, накинул на голову тогу и подставил себя под удары».

Также, по одной из версий современников событий, Цезарь в молчании боролся за жизнь и пал от ран в неравной борьбе, не проронив при этом ни слова.

Кроме того, согласно Плутарху, у истоков заговора стоял Кассий Лонгин, тогда как Брут присоединился на позднем этапе.

Аппиан же утверждал, что Брут и Кассий объединились в самом начале.

Таким образом, вариабельность трактовки происходящего весьма широка, поэтому у меня было место для «манёвра».

Я хотел оживить эти события, вернуть актуальность идей, немного захватить дух того дня. Сделать так, чтобы вы почувствовали себя если не среди убийц-заговорщиков, то точно среди восьмисот сенаторов-свидетелей этого неистового порыва и одновременно судьбоносного решения.

notes

Примечания

1

Римский аналог дежавю.