Резервация

Смогу ли я все это забыть? – подумал Антон. Но не нашел ответа. Он оглянулся посмотреть, как идут дела у напарника.

Гай свинтил со спинки кровати металлический штырь с набалдашником и с помощью него выкорчевывал из стены кирпичи. Пролом стал намного больше, и теперь можно было разглядеть трубу, по которой им предстояло ползти. Около трех футов в поперечнике, ребристая от ржавчины, затянутая паутиной черная дыра, наглухо вбетонированная в стену. Зев, от одного вида которого начинало тошнить. Оказавшись там – не получится ни развернуться, ни передохнуть. Нужно будет постоянно двигаться вперед – ползти, сдирая кожу, не давая судорогам добраться до коленей и локтей. Блевать от удушающей вони, и месить свою же блевотину, размазывая ее по телу и трубе.

– Она уходит вниз, – сказал Гай. Он вспотел и устал. Вены на его шее вздулись, а от виски осталась только сухость в горле и ядреный перегар.

– Так ведь и должно быть? – уточнил Антон.

– Да… разумеется.

Гай дышал тяжело и трудно. Казалось, его гнуло к земле.

– Ты в порядке? – спросил Антон.

– Ерунда, – он ударил по торчавшему кирпичу и расколол его пополам. – В порядке.

Гай присел на корточки и расчистил трубу от осколков.

– Готов?

– Дай мне скальпель, – попросил Антон. – И иди первым.

Гай передал напарнику скальпель, бросил в трубу железный прут и аккуратно влез следом. Сразу же свез локти и порвал рубашку. Дурацкий полицейский жетон на поясе принялся соскабливать кожу с живота. Впереди была темнота, а он даже не мог достать зажигалку, чтобы осветить себе путь. Когда Гай целиком влез в трубу, то остановился, нащупал прут, сжал его посильней и окликнул Антона.

– Давай следом!

– Хорошо, – послышалось в ответ, и Гай пополз дальше.

– Ебейшее же занятие, – пробурчал он, перебирая локтями. Он вспотел еще сильней и пот начал заливать глаза и щипать раны на щеке. – Блядская работенка… заделались ебаными трубочистами!

Труба шла под наклоном. Уходила вниз. Но ползти от этого было не легче. Гай перебирал локтями без остановки – все дальше и глубже в темноту. Он думал о детях, о Мирре. О том, как сильно хочет вернуться домой. Думал об отце, о фотографиях, которые остались после его смерти. Нецветные куски прошлого, которые Гай собрал вместе, в альбоме, как будто построил пирамиду из камней. Складывал их бережно, чтобы помнить каждый момент. На некоторых снимках была мать Гая – красивая индианка в сари, с покрытыми мехенди руками. На других – его сестра, Индира. Смуглая девчушка с беззубой улыбкой. Гай помнил ее другой – бледной куклой на металлическом столе. Время выбелило многих людей из его памяти, но только не Индиру. Он до сих пор помнил, как она умерла.

Тот день был жарким, и они пошли к карьеру, искупаться. Индира плескалась в лягушатнике, вместе с остальными детьми, а Гай загорал на горячем песке. Он так и не успел поплавать в тот день – кто-то крикнул о надвигавшейся буре, и все повалили домой. А к вечеру у Индиры поднялась температура, и ее стало рвать. Гай помнил эти утробные, звериные звуки, которые издавала его маленькая сестра. Как будто в ней поселился страшный демон из телевизионных страшилок. Зараза сожгла Индиру за одну ночь. К утру от нее осталось только худое, изученное тельце, скрюченное на смятых простынях. Все рухнуло в тот момент, все стало другим. Отец с матерью хотели отвезти Индиру на берег священной реки, к Гхату, и провести ритуал, как полагалась индуистам. Но вместо этого к ним в дом заявились солдаты и увезли Индиру в морг. И отныне она превратилась в фарфоровую куклу на блескучем столе. С черным швом от промежности до самого горла.

С родителями после этого Гай не разговаривал несколько недель. В их семье, вдруг, все стали чужими друг другу, как сосуды из разных эпох, полные печали и отчаянья. Их немая борьба закончилась, когда отец ухватил Гая за руку и подтащил к себе. Хотел обнять, но Гай вырвался.

– Гай, послушай…

– Почему ты позволил им это?! – закричал Гай на отца. – Почему не остановил их?! Почему дал забрать ее?!

– Бушевала какая-то эпидемия. Ее эпицентр был в том лягушатнике, – сказал отец. А потом рассказал, почему мертвых детей отняли у родителей и сбросили в горящую яму, как скот. Всех – целый кузов советского ЗИЛа. Кузов, с бортов которого свешивались бледные детские ножки.

– Это ты… такие, как ты… дали ей умереть!

Гай знал, что отцу будет больно. Но все, что ему хотелось тогда – сделать как можно больней.

– Я хотел ее увезти, хотел забрать! – закричал отец. – Но он взял меня за грудки и притянул к себе, какой-то усатый мужик в военной фуражке. Генерал! Он сказал – если мы этого не сделаем, если развезем заразу по всей резервации, твой сын станет следующим. Ты – станешь следующим! Я не хотел тебя потерять…

Гай слушал, злобно раздувая ноздри. А потом выбежал в коридор и прижался к двери. Сполз по ней, хватая себя за волосы. И услышал, как его отец рыдает там, за закрытой дверью. Одинокий, брошенный всеми, он выл в голос и молотил кулаками о стены.

– Прости меня, отец, – прошептал Гай в затхлую тьму.

И вдруг – его локти заскользили в чем-то липком. Разъехались в стороны, и он шлепнулся грудью в холодное месиво. Брызги ударили в лицо, и Гай понял, что скользит. Что его утягивает вниз, как по желобу в аквапарке.

– Твою ж мать!

Он попытался свести локти вместе, но лишь сильнее ободрал их и снова рухнул грудью в холодную жижу. Ударился подбородком, раскрыл рот, чтобы вздохнуть и хлебнул кислой грязи.

Его понесло вниз по трубе, как безумного скелетониста, а он пытался высвободить руку, в которой сжимал железный прут. Чтобы зацепиться им за стенки трубы, затормозить. Он не успел. Его выбросило из трубы, и он рухнул в затхлую, вязкую воду, подняв вокруг себя фонтаны брызг. Воды было много, она накрыла Гая с головой, закружила, завертела и потащила вниз, на дно. Он открыл глаза и сквозь зеленую муть увидел людские тела. Покрытые илом, разбухшие, с раззявленными ртами, они болтались в воде, как призраки. К ногам мертвецов были привязаны мешки, набитые чем-то тяжелым, удерживающие их на глубине. Гай брыкнулся, болтнул ногами, пытаясь выплыть, выбраться из этого подводного ада. Толща воды сдавила его, попыталась утопить, но ему удалось вырваться из ее холодных пут. Он вынырнул на поверхность, жадно глотая прокисший воздух, отплевываясь горькой водой.

Место, где он оказался, было затоплено. Какой-то канализационный тоннель, обложенный потемневшим от влаги кирпичом. Под сводчатым потолком тянулись вены труб и сухожилия стальных тросов. Вода тут стояла по настенные плафоны, привинченные на уровне падуги. Гай попытался ухватиться за трубу под потолком, но не сумел до нее дотянуться. Своды тут строились высокими, коробовыми, чтобы выдержать вес давящей сверху земли. Вопреки всему – тоннель не был погружен во тьму. Где-то впереди с потолка лился тусклый свет. Над поверхностью затхлой воды он превращался в зеленоватое свечение.

Гай развернулся к трубе, из которой его выбросило. Черная дыра в потолке – не дотянуться. Он подождал немного, прислушался. Где-то капала вода. И больше ничего. Никаких звуков.

– Блядь!

Он осторожно поплыл в сторону света, сочащегося с потолка. Зачерпнул рукой и задел что-то мягкое, обволакивающее. Дернулся, обернулся. Замахнулся прутом. На поверхности плавала детская кукла – он задел ее волосы. Запутался в них распухшими пальцами.

– Господи… тварь!

Гай поплыл дальше, стараясь не думать, что под ним мертвецы. Он поджимал ноги, как мог, чтобы не задеть их голов. И все же ему казалось, будто он касался мысками туфель набрякших, полуразложившихся лиц.

– Что за срань? – шептал он сам себе, вспоминая покрытые илом трупы. – Что за срань тут творится, боже?..

Свет был ярким – золотистый призрачный столб, уходящий на глубину. В нем кружились пылинки. А может мошкара. Гаю было все равно. Он вплыл в этот свет, зажмурился, подняв глаза, и сквозь прищуренные веки разглядел в потолке зарешеченное отверстие. Где-то там, высоко-высоко, плыл кругляк желтого света, как будто обмылок солнца в ветреный день. Гай прислушался. Наверху завывал ветер. Буря все еще была в разгаре.

– Тут не выбраться… – прошептал он. – Не выбраться…

Вода была холодной, от нее поднимался пар. Гай почувствовал, как немеют пальцы на ногах. Завертел головой в поисках выхода, задышал быстрее, бултыхнул руками – раз, второй, третий – чтобы согреться.

Это был тупик – огромный резервуар с затхлой водой. Аквариум, полный дохлой рыбы.

– Черт… – Гай болтнул ногами, стараясь разогнать застоявшуюся кровь. Он попытался собраться с мыслями. Оглянулся к трубе, которая привела его в этот заброшенный коллектор. С Антоном что-то стряслось, иначе он бы давно бултыхался рядом, с заложенным носом и дрожащими губами. Этот гребаный бункер был озлоблен и выжжен войной. Все коридоры и двери, столы, кровати и стулья в нем были пропитаны запахом гари. Ненависть чернела, как сажа и вымазаться в ней было проще простого. Не было в этих коридорах милосердия, не было воды очищения, кроме той, в которой сейчас барахтался Гай. Но в ней находилось столько трупного яда, что и она оказалась отравлена ненавистью.

Дальняя часть туннеля была погружена во мрак. Гай подплыл к ней, цепляясь рукой за выступающую падугу. Он все еще сжимал окоченевшими пальцами заржавелый металлический штырь от кровати. Кирпич здесь был таким же скользким и холодным, как и в освещенной части тоннеля. Таким же твердым. И глухим.

– Они не могли… – выдыхая пар, шептал сам себе Гай. – Он должен… куда-то вести… Этот тоннель… они не могли…

Рука соскользнула с кирпича, и он ободрал себе пальцы. Но не ощутил боли, а кровь оказалась еще холоднее, чем вода. Она текла по онемевшим пальцам, по ладони, и он чувствовал, как она обжигает кожу.

Гай вспомнил, как они с Антоном, там, наверху, одуревали от жары. Сидели в служебном седане и боялись приспустить стекла, потому что снаружи было еще жарче, чем внутри. А их рубахи можно было выжимать от пота. А теперь он замерзал под землей, в каком-то заброшенном канализационном коллекторе, один посреди кучи утопленников. И ничего не мог с этим поделать.

Рис с рыбой. И бутылка вина. Он мечтал поужинать всей семьей, уложить детей спать, а после оттрахать свою жену в душе. Схватив за мокрые волосы, прижать к стене и задать ее заднице трепку. Он не хотел умирать тут, в этом грязном тоннеле, не хотел становиться частью этой мертвой воды, не желал отдавать ей свое тепло. И поэтому все еще цеплялся за скользкий от слизи выступ, продвигаясь в темноту.

Резервация выворачивала любого, кто попадал в ее лапы. Как мешок для сбора пыли из допотопного пылесоса. Гай знал это. Все проблемы, которые копились годами в сытой и прекрасной Европе, тут превращались в пыль, которую уносил жаркий ветер. И не оставалось ничего, кроме одной-единственной проблемы. Выжить.

Впереди, в темноте, что-то зашуршало, захлюпало и плюхнулось в воду. Гай остановился, подняв прут над головой.

«Крысы!» – мелькнуло в голове.