Павшие уложены в могилы братские;
по госпиталям развезены покалеченные;
в изобилии донесения, похоронки, рапорты
посланы родине; – всё? – последнее.
Как сама собою распалась линия фронта.
Дым редел над кухнями полевыми.
И уже немыслимой казалась
намеченная с вечера
бойня.
Новички, догонявшие роты, – не унылые.
Эшелоны отправлены домой с уцелевшими.
Не одни в них следуют победители.
На прогонах не счесть вагонов с пленными.
Так всегда велось: – враги-то – битые.
Тут же – высвобожденные из плена
свои, схваченные в окружениях,
устоять не сумевшие в сражениях,
в списках родины – изменники.
То ль к родной стороне скоро каждому
повезёт пристать, то ли к лагерю, —
значит: радоваться иль – неладное
разделить с судьбою злой, несчастною.
Вещевые мешки, шинели, обноски, награды —
легки; но другой груз – посущественней;
он и плечи гнёт, и как граблями
по душе скребёт, – не отде?лится.
Тяжесть та, что зовётся памятью,
зачехлить нельзя; и составами
она вместе со всеми тащится;
на родной земле ей достанется
быть добавленною к безмерному,
тому, что вошло в народную
память скорби,
слёз,
надежд,
бедствований.
В ней уложится – только подлинное.
Кто и как бы в ней выделил что?-нибудь?
Что окажется ярче, видне?й, очевиднее?
Лишь сама она даст отчёты —
с дней отката – к своим тылам —
от границы.
Уже первый бой там – врукопашную.
Вместе их – своих, чужих накрыла
куча бомб, упавших туда случайно;
жутким было то место: стыли
на нём трупы, останки. Раненого,
уже третьего, доползая сюда, вытаскивала
молоденькая отважная санитарка;
новенькая из медсанбата; Глаша.
В клочья разнесло спасаемого; но сама она
не погибла сразу; последние
шли минуты её короткой жизни;
раненая,
она умирала, лёжа, мучаясь, леденея.
Рядом с ней оказалась хе?льферин,
подбежавшая выручать своих только что.
Ничего в том хорошего не было:
под халатом на ней – военная униформа.
С нелепой нацистской брошью, с причёскою
убранной, пышною, довольно милою;
рыжий с крестом подсумок; фляга на поясе;
в руке не игрушечный пистолет – убитого.
Коллегу арийка держала уже на мушке.
«Du bist Schwein! Du bist…» —
она закричала,
но не закончила; в лице и во взгляде ужас:
Глаша парировала: «Победа…
будет…
за…
на…
ми!..»
Она не услышала, был или не был выстрел.
Не осталось жизни, чтобы продолжить
на?чатое.
Ничего отсюда с собой она не взяла
лишнего; —
но – пра?вое даже по? смерти сохранялось
в памяти!
Также помнил всё в мелочах ехавший
в эшелоне,
бывший рядовой, боец заградроты.
Он понуждал своих, обречённых, помнить: