Ксеня

Ксеня
Антон Валетчик

Давно уже было сказано, что жизнь есть сон. А сон? Он жизнь или воспоминание о ней? Или ее предчувствие? Два года в летаргии, в которую погружается герой, не вполне проходят мимо его сознания, остаются в нем цветными обрывками, которые удивительным образом подходят к полотну реальной жизни. Что происходило в настоящем, пока он спал? Зачем ему нужен был этот сон? Куда герой уходил и от чего или к чему бежал? Искать ответы трудно и одновременно увлекательно.

Антон Валетчик

Ксеня

Металлический браслет жёг запястье. Температура нарастала, и мне пришлось снять часы. Я провел тыльной стороной ладони по левой руке, но следов механических ожогов не было. Приподнялся. Всего лишь сновидение. Поморгав, я встал с постели и отправился в ванную. Включил воду. Изучил по привычке язык и круги под глазами. Пар затягивал стекло, стирая мое изображение. Тонкий слой конденсата прятал меня все глубже и глубже. Я все еще здесь. Или нет?

Оставленные на подушке часы прокрутили еще одни сутки. Мой сон длился больше восемнадцати тысяч часов. Двухлетняя летаргия. Разум обнялся с памятью и застыл, погрузившись в паноптикум собственного сознания.

Враждебное солнце пустило лучи в квартиру. Пробегая яркими линиями по дивану, оно в очередной раз указало, что постельное белье в скверном состоянии. Простыня с одеялом выцвели, наволочка и вовсе съехала, выпустив наружу пожеванную подушку.

Пора было просыпаться. Я раздвинул шторы, открыл настежь окно и впустил в квартиру свежий воздух. Я выпрямил руки и услышал скверный хруст позвоночника и шеи – напоминание о затяжном сонном параличе.

Лимон слегка сморщился, но сок в нем еще оставался – на стакан хватило. Я осушил его, и по телу пробежала дрожь. Взбодрило. Небрежно скомкав белье в мусорный пакет, я вышел на улицу.

Неизвестно, сколько бы еще продлился мой сон, если бы вчера я не встретил ее. Даже сквозь дремотную пелену моего рассудка чувство чуждости просочилось куда-то глубоко-глубоко. Эта маленькая и слабо бьющая струйка реальности начала растапливать громоздкий айсберг вымысла, преградивший путь естественному ходу времени.

Моим лучшим произведением стала Ксеня. Исключительный селектив, композиция аромата так точно усваивалась моим обонянием. Моя картина с сочными и густыми мазками на найденном холсте. Моя повесть с темпераментным и колоритным персонажем. Моя мелодия с характерным минорным рядом.

Пробудившись, я обнаружил себя на месте нашего знакомства. Эдакий грот в Вифлееме для паломника. На деле же – массивная лестница перед входом в один из корпусов производственного комплекса. Довольно символично, что вверх по ступенькам тогда за ней поднимался именно я.

Наш союз был обречен с самого начала. И дело даже не в том, что, смутившись, она не спросила, как меня зовут. Она была замужем.

Эта пикантная деталь всегда предполагает игру от противника. Условия, когда в шахматной партии ты ходишь черными. Второй мужчина – это всегда эхо. Он – вибрация оконного стекла. Появление такого нового мужчины всегда подразумевает конфликт естества и страха. Ты представляешься мостиком между преющим прошлым и неизвестным будущим.

Достоинство женщины я определял по незамысловатой формуле. Чем выше уровень сопротивления – тем заманчивей каждая пядь завоеванной территории. Барьеры служили серой данностью, способные прятать гомонящий водоворот чувств и переживаний. Нет, я не был любителем шарад или пресытившимся циником. К встрече с Ксеней я подошел человеком, несколько лет проживший в глухом одиночестве.

Ощущение времени, привычки и желания сформировали удобную и подходящую модель, где одна трапеция шатала всю конструкцию, оставляя чувство тревожного дискомфорта.

Исключительность – самая неверная и непостоянная черта характера. Она может обернуться силой, ведь осознание, что ты – особенный примат, порождает уверенность. Но, с другой стороны, оно же и обрекает её носителя на исключительные муки и исключительную смерть. Обнаженная пустота изжёвывает пленку жизни, запускает цикличный патерн разрушения. В тот год организм стал творить странные метаморфозы. Теперь я понимаю, что это вмешивалась интуиция, словно маяком сигналила о наступающих событиях.

Тело требовало движения. Находиться с самим собой не удавалось. Как будто по звуку горна тысячи маленьких мурашек выскакивали из запрятанных уголков организма. Мышцы забивались и не могли расслабиться. Пульсация в области затылка не давала лежать. Внутри желудка обосновался холод, отступавший только при наступлении ночи.

Я пытался синтезировать дофамин внутри себя. Физические нагрузки, механические соития и походы к соответствующим специалистам не помогали. Это, в свою очередь, запускало новый виток волнения. Тянущие лимфоузлы, учащенное сердцебиение стали каждодневными спутниками моего состояния.

А когда я увидел ее, все пропало. Будто помрачение осталось позади.

Впервые я встретил Ксеню в очереди. Я стоял сразу за ней. Ее спина была открыта. Мать сохранила мои детские рисунки, и я заметил, как хорошо всегда прорисовывал контуры. При всей женственности и хрупкости, которую она, наверное, специально подчеркивала, было видно, как сильно на эти плечи давит груз. Она обхватывала свои локти, будто бы прятала от окружающих эту тяжесть. Этот силуэт последует за мной в мой сон.

Я еще не увидел её лица, но уже уловил аромат. Парфюм она выбирала не обжигающий, тонкий, слегка тянущий. Сквозь отдушку я ощутил запах ее волос и кожи. Уже много после, растворяясь в ней, я поглощал именно его.

Волосы ее аккуратно собраны в пучок. Она темноволосая. Ей кто-то позвонил. Голос девушки низковатый, в интонациях слышался надменный характер. Её слегка холодный тон меня отпугнул.

А потом она обернулась. Нет-нет, не на меня. Просто окинула взглядом очередь.

Две параллельные морщинки над переносицей показались с невольным поворотом подбородка. С ней кто-то поздоровался. Она сразу же подняла брови вверх, но затем, видимо, по привычке, снова нахмурила их. Нижняя челюсть слегка выступала вперед, но это совсем не портило ее красоту, скорее наоборот, добавляло необычности. Ее скулы были резко очерчены, контрастируя с тонкой и длинной шеей. Открытый лоб. Видимо, мой взгляд был слишком ощутим, и она повернулась в мою сторону. Снова чуть приподняв брови, она посмотрела исподлобья. Помню, что провалился в ее глаза. Это был первый раз, когда я на какое-то время погрузился в сон. Я знал, что вскоре мы заговорим.

И вот я стою на том самом месте. Сотни рук с того момента коснулись перил, кишащий микробами металл проглотил тот день, оставив лишь воспоминание. Покрытие лестницы стало другим. Современным каким-то, что ли. Это пространство отжило себя. Осталось лишь тоскливое ощущение того первого прикосновения. Я дотронулся до её руки. Ее подбородок дрожал.

Даже во сне у мрака множество оттенков. Гипнос – в древнегреческой мифологии божество сна. По преданиям, он спокоен, тих и благосклонен к людям, но ревнив, как и любое божество. За попытки отречения он наказывает.

С наступлением пробуждения своей лукавой рукой меня придушивала навязчивость. Гадкая соперница спокойствию. Я мылся по несколько раз в день. Я все еще чувствовал ее. Сбивая рецепторы бьющим запахом лаванды в шампуне, я гнал ее из своей памяти. Выскочив из моих рук, Ксеня, как ситцевая ленточка, воспарила по ветру и затем опустилась кому-то на ладонь. Когда-то резкий муссон направил ее ко мне, но воля ее осталась неподчиненной. Это разносило меня на молекулы. Ведь обладать Ксеней я хотел уже через несколько дней после нашего знакомства.