Пробуждение

– Из меня выходил никудышный садовник. Я рушил и губил – все до чего прикасался. В конце концов, меня отправили в Кел. По поручениям я пару раз бывал в Кодаре, там и познакомился с Кристофером. По сути, я перевозил для него бумаги. Затем меня вновь вернули в Рил. Так прошло еще несколько лет… Тебе скучно?

– Есть немного, – призналась девушка, позевая.

– А что ты ожидала от истории жизни аберонского монаха?

– Мне рассказывали, что Аберония полна чудес.

– Тебя обманули. Это скучное место. Все там слишком предсказуемо, все определяется твоим статусом – игли.

– Что еще за игли?

– Хочешь послушать еще одну скучную историю?

– А что еще делать? – Девушка пожала плечами. – Спать, пока не хочется.

Игли – статус семьи решал все. Чем более высокое место в церковном рейтинге занимали твои предки, тем больше прав и свобод ты имел. Людей, родственники которых не служили непосредственно церкви, считали практически рабами. Ни одно аббатство ни взяло бы такого человека даже на самую грязную работу. Получался замкнутый круг. Жизнь аберонца в большинстве своем была связана в выполнении заданий и постулатов церковных служителей. Правил страной епископ, ему подчинялись три аббата, которые могли устанавливать локальные законы для своих территорий, предварительно испрашивая разрешения у Всеотца. Последние годы Аркес избрал политику невмешательства, позволяя народам и их правителям самим выбирать. Возможно, именно это решение привело к Краху.

Девушка лишь кивала, она прекрасно понимала, каково это, когда в один миг мир оказывается совсем не таким, как ты его воспринимаешь, а еще недавно близкие люди, умирают или предают. Раскол потряс не только Аберонию, но и весь континент. Наверное, все это было лишь предпосылкой, началом еретичества, повлекшего Богоубийство. Но тогда никто этого еще не понимал.

Началось все с предательства, Раскола. Епископ Анорион, не поддерживающий царящие среди некоторых священников еретические мысли, оказался отравлен. Анархия захлестнула Аберонию, общество раскололось на Помнящих и меруитов или как их позже стали называть – мораистов. Первые стояли за сохранение традиций, вторые отрекались от Пути Аркеса, признавая над собой лишь власть Рыцаря Пустоты. Единственное, что спасет этот мир и сделает его совершенным это очищение полным уничтожением – так считали они. Вождем их выступал настоятель аббатства Рил – Меруи. Шел третий год после смерти Бога. Аберония лежала в руинах.

– Кристофер – человек честный. Я рад, что вы также приняли его предложение, – воин улыбнулся и протянул огромную ручищу для рукопожатия. Эльза по-шуточному потрясла его за руку.

Его звали Патрик, и если бы не длинные светлые волосы, как у всех аберонцев, он бы походил на илийских рыцарей древности. Высокий, статный, на нем был синий шерстяной плащ поверх легких лат. На первый взгляд Патрик представлялся человеком простым, даже грубоватым, но при более близком знакомстве, становилось понятно, что человек он скрытный, привыкший больше молчать и действовать. В последние годы Эльза мало общалась с подобными ему. Аристократы, на которых она работала, любили чрезмерно болтать, плести интриги, пить и веселиться. И в то же время, взглянув на него, сложно было представить этого человека в роли монаха, тратившего большую часть дня на медитации и молитвы. Хотя кто знает, чем именно они там занимаются в своих обителях? Вряд ли молитв бы так боялись другие народы.

Их осталось семеро. Хорошее число для легенд, героических битв. Они мечтали лишь выполнить свое задание и побыстрей вернутся в Фарию. Хотя никто из отряда пока не задумался, что делать потом. Эльза могла бы легко сбежать, избавившись от службы Эл-Вадуку, но его предложение и обещание запали ей в сердце. Не может же она всю жизнь шпионить и доносить? Отец не простил бы ей, отказ от шанса вернуть былое могущество роду Дель Рей. Хотя о каком роде можно говорить, когда она осталась последней? С ее замужеством – Дом Дель Рей окончит свои дни. От этой мысли девушке стало еще грустней, и она призналась себе, что не очень-то и хотела выходить за кого-то. Разве что за Лорда Харта. Чтобы иметь удовольствие прикончить его во время брачной ночи.

Северный Эльгаск – это бесконечная степь с редкими низкорослыми лесами, куда ни глянь везде один и тот же скучный пейзаж. Но стоит дойти до городов эльгасков, как степь сменяется пустыней. Собственно на краю степей местные жители и возвели свои поселения. Опал и Онера – города родственные, основанные двумя сестрами, в честь которых и были названы. Между ними чуть больше сотни километров. Ольх от них разделяет Пустыня Хлои. Путешественники, идущие в этот город, делают крюк и обходят ее стороной. Эльгаски верят, что там обитают песчанники и их королева – Хлоя, которые чужды людям и очень их не любят. Легенды говорят, что некогда эльгаски и песчанники вели бесконечные войны, но так как летописи южане не хранят, подтвердить этот факт никто в точности не может.

Все это Эльза знала еще с детства, ее всегда интересовали культуры разных народов. Но за пределы Фарии она никогда так и не выбиралась. Отец был помешан на ее безопасности и поэтому девочку воспитывали бабушка с дедушкой, в Тувире, вдали от политических интриг столицы. А уж речи о том, чтобы выезжать куда-то за пределы страны и быть не могло.

Детство Патрика, как и следовало ожидать, было наполнено чтением различных книг и молитвами. Но, кроме того, он принадлежал к тем монахам, что выполняли различные задания аббата, странствуя в основном по Аберонии.

– Не все знают, – продолжал Патрик, задумчиво глядя на северо-восток, туда, где за хребтом находилась Аберония. – Но почти все монахи обучаются нескольким видам боевого искусства. Каждый монах еще и отличный воин, но применять силу против мирских без крайней необходимости запрещено.

– И кто же определяет, когда наступит эта «крайняя необходимость»?

– Каждый брат сам волен выбирать. Но в дальнейшем тебя вполне могут осудить на смерть за подобное. Законы в Аберонии суровы, поэтому мы редко пользуемся своими навыками.

– Я слышала о том, что аберонских детей убивают, если ребенок рождается без крика и выглядит слабым и болезненным?

– Это правда. Зачем обществу нужен слабый и неприспособленный к жизни ребенок?

– Дети, в принципе, до определенного возраста неприспособлены к самостоятельной жизни, и…

– Но здоровый вырастет и послужит обществу! О слабом и больном придется заботиться всю жизнь или тратить на него гораздо больше усилий!

– Все равно – это мерзко и противно, – не сдавалась Дель Рей. Она-то думала, что все это слухи. Может, и другие разговоры имеют под собой реальные факты. – Вы лишаете жизни и называете себя самым верующим народом. Вы служите Богу, создающему жизнь, а сами эту жизнь без зазрения уничтожаете.

– Бог не только создает, Эльза. – Лицо монаха сделалось суровым, брови нахмурились. Видно было, что ему не по нраву этот разговор. – Бог также карает, ставит перед нами испытания и много чего другого.

Девушка хмыкнула, и осталась при своем мнение. Можно подумать, что они верили в разных Богов. В том-то и проблема: каждый народ по-своему видел замысел Творца, по-своему трактовал его слова. Мораисты так вообще не признавали…

– Постой! – внезапно встрепенулась Эльза. От внезапной мысли она даже схватила монаха за руку и посмотрела прямо в глаза. – Ты ведь из Рила. А ведь в этом аббатстве правят мораисты…

– Я не одобряю происходящее, Эльза. Я не сменил свою веру, как и многие, я лишь прикидываюсь служащим мораистам и отвергающим путь Аркеса. Нет, я… – Патрик застопорился. Он вдруг вспомнил, как тех, кто не отрекся от Аркеса согнали в сарай и сожгли заживо. А он стоял и смотрел. Их крики до сих пор звучали в его голове, но монах старался не вспоминать весь этот ужас. Ведь он отрекся от своей веры на словах, пусть и не в сердце. Он спасся такой ценой. И что толку не одобрять что-либо, если ты ничего не делаешь для того, дабы изменить это? Он просто трус, который побоялся смерти и поэтому выбрал сторону победителей. В аббатстве Кел еще оставались верные Аркесу, готовые вести неравный бой до последней жизни. А он продолжает делать вид, что ничего не изменилось, живет, как жил.

– Что с тобой?

Патрик все это время до боли сжимал кулаки и не дышал. Придя в себя, он резко вырвал свою руку и решительно пошел прочь. О многом стоило подумать в одиночестве. Почему он раньше не видел? Наверное, потому что не хотел. Так легче. В его стране завершалась гражданская война, и проигрывали те люди, взгляды которых он разделял, хоть и старался не думать об этом.

Настал вечер. Путники расположились у костра, греясь и ожидая пока сварится похлебка. Яркие звезды здесь казались ниже, местность представляла собой бескрайнюю каменистую степь. В паре лиг на юг лежали земли Рейли. Меньше всего кто-либо из них желал попасть к тамошних правителям. Поэтому возвращение разведчика встретили с воодушевлением.

– Путь свободен! Правда, мы оказались заметно восточней, чем думали! – с этими словами воин ножом подцепил из котелка кусок мяса, и хотел уже сунуть в рот, но железные пальцы Патрика сжались на его руке.

– Ни один ты голоден, дружище Рорри. Имей терпение!

Разведчик – шустрый, невысокий парень состроил мину, но тут же отшутился и уселся рядом с Дель Рей. Через секунду он уже вовсю флиртовал с девушкой, одновременно порицая Патрика в том, что он рискует уморить голодом единственного тут здравомыслящего.

Через пару часов с ужином было покончено, пятеро воинов мирно посапывали в палатке, а Эльза и Патрик дежурили. Говорил он мало и по делу, что подкупало. Не было тут заискивающей манеры Рорри, не было и непроходимой прямоты Фрамна. Изначально она, конечно, опасалась за себя в компании мужчин-вояк. За последние три года, ей много чего довелось повидать. Она научилась улыбаться человеку и мило беседовать, а через мгновение перерезать горло. Нельзя верить никому, ведь люди – рабы своих желаний и страхов.

Огонь догорел, оставив после себя тусклые угли, которые пока еще грели. Так приходит война, оставляя за собой подобие жизни в разрушенных городах и селах. В Фарии междоусобицы длились три года, а в Аберонии и Эльгаске и того больше. Бог мертв, надежды больше нет. Но сердце говорило другое. Ведь она помнила человека, спасшего ее в Ульмо. Там бы она и осталась, в темном дурно пахнущем переулке, если бы…

– Он врет, – сказанные шепотом слова, встрепенули ее. – Не знаю почему, но сомнений нет.

– Возможно, – предположила Эльза, но она не понимала мотивов. Рорри же должен понимать: ошибка приведет их к колдунам и навсегда оставит там. Никто не выходит оттуда.

– Предлагаю разбудить его и допросить.

– Согласен.

Они тихо двинулись к палатке. В обманчивом свете звезд и луны, сидел Рорри. Самострел держал их на прицеле, а глаза лукаво усмехались.

– Советую не поднимать шум. Уйдем тихо, и никто не пострадает. Тем паче, что лагерь окружен. Ваши друзья умрут, если вздумаете артачиться.

Патрик спокойно кивнул, словно бы его не брали в плен, а приглашали посетить винный погреб. Дель Рей полагала, что у него все же есть какой-то план.

– Мы пойдем, чародей. С Рорри все будет в порядке?

Лицо Рорри стало безжизненным, живая маска покинула тело.

– Вернется сюда, не помня ничего. Идем же, мсье Патрик и мадам Эльза.

И они пошли. В реденьком лесу было тихо, только изредка доносились странные шорохи: кто-то шел неподалеку, одним с ними курсом. Рорри молчал. Патрик прятал взгляд, хоть она и пыталась вызвать его на разговор. Путь явно лежал в Башню Рейли. Место, где оживают страшные сказки, и безжалостные колдуны превращают людей в послушных рабов.

Лес раскрылся глубокой долиной, из центра которой высилась Башня. Строение было столь высоким, что казалось, подпирало небеса, а верхушка уходила выше облаков. Никаких защитных сооружений, никакой охраны. Никто в здравом уме не сунется в Земли Семи.

Говорят, некогда они пользовались уважением, их превозносили наравне с Творцом. Но упившись властью, возгордившись, они пожелали большего – править всем миром. И они бросили вызов Богу. Возможно, именно от них он возвел Хребет Грез. Чародеи потеряли возможность покидать пределы своих земель, так говорила молва. Но здесь они были Богами. И потому Эльза Дель Рей с трудом держала себя в руках. Она, как и многие дети, наслушалась в детстве страшных историй о некромантах, которые похищают детей, ставят над ними опыты, превращая в полузверей, или заключая на сотни лет в неодушевленные предметы.