Шолох. Тень разрастается

В итоге до рассвета я просто валялась и костерила подводное царство на чем свет стоит. Я прошлась по каждой рыбешке, по каждой водоросли в Рамбле… Естественно, и себя не оставила без внимания.

Прахова кошелка! Ядрена мандаринка! Ну кто тебя, Тинави, просил связываться с этим дурацким Мелисандром?

Есть же люди – чуешь за версту, что у них любимые духи – «Пахнет Керосином». И все равно почему-то идешь, привороженный ароматом необычного… Зачем нам это? Почему в нас нет какого-то мудрого предохранителя, не дающего сделать неверный выбор?

Или неверных выборов в принципе не существует? Любая ситуация, с точки зрения вселенной, имеет равное количество достоинств и недостатков – смотря какую позицию займешь?

Единственным слушателем моих скорбных псевдофилософских стонов была мраморная скульптура драконихи.

На то, что это именно девочка-дракон, недвусмысленно намекал венец на чешуйчатой ящериной башке. У драконов, знаете ли, матриархат. Вернее, был матриархат. Пока последняя королева не умерла, а новой почему-то не оказалось. Вообще ни одной самочки не нашлось, чтобы занять трон.

С тех пор драконы спят беспробудно… Как будто чего-то ждут. Или просто не хотят жить без своей королевы.

Дверная ручка в мою комнату медленно повернулась. Тихо тренькнуло – это звякнули бутылочные стекляшки, те, что у блесен играют роль звонка.

Ночная рубашка, прибившая меня к кровати, заинтересовалась происходящим. Она дернулась вверх, как разбуженная овчарка, и я с невольным любопытством привстала на локтях.

На пороге стоял Ол’эн Шлэйла. Прежде чем закрыть за собой дверь, тихий лодочник привычно подождал, пока внутрь проскользнет его рыбья гвардия.

«Здравствуй, Тинави», – накорябал он на доске.

– Привет, Ол’эн.

Он замялся перед следующей фразой:

«А ты… расскажешь мне историю?»

– Да. – Я усмехнулась. Слишком уж это было похоже на приход грустного сынишки к маме поздно вечером: «Мам, а можно сказку на ночь?»

– Моя история про богов-хранителей, Ол`эн. Тебе понравится. – Я подмигнула лодочнику.

Он молитвенно коснулся пальцами лба. Щель, заменявшая ему рот, улыбчиво выгнулась на крупном, нечеловеческом подбородке. Рыбье лицо, казалось, не было предназначено для таких эмоций. Оно было тугим и неподвижным, как резиновая маска.

Ол`эн присел в ракушечное кресло, и я рассказала ему все.

Про то, как хранитель Карланон по ошибке выпустил Зверя, когда искал Отца; про то, как Зверь ранил Карланона, и Карланон сбежал в Шолох, а по дороге потерял память. Про то, как я сама невольно стала мастером по возвращению воспоминаний. И что мы с Карлом, принцем Лиссаем и хранительницей Авеной поучаствовали в битве против Зверя. А потом нас разметало, как листву по осени: нас с Карлом – в Шэрхенмисту, Лиссая с Авеной – не пойми куда… И теперь мой друг-хранитель мечется по Вселенной, оценивая нанесенный Зверем ущерб, латая раненое Междумирье и выискивая врага.

Ол`эн выслушал историю, задумчиво покивал. Потом восхищенно накорябал на доске:

«А ты видела Авену, да?»

Точно. Они же, жители Рамблы, просто сохнут по этой хранительнице. Ведь у каждого из богов есть своя фишка. Так, Теннет, он же шолоховский маньяк, был пророком и повелителем времени, пока не потерял магию и совесть заодно. Карланон специализируется на защитных чарах и целительстве. Рэндом – мастер телепатии. Авена – божественная судия и воительница, которая в какой-то нелегкий этап своей биографии передвигалась по небу на рыбе. Как раз эта несчастная рыба заставляет всех в Рамбле болеть за белокурую богиню, как за свою.

– Да, я видела Авену! Она шикарная.

Тихий лодочник блаженно улыбнулся и вновь прижал пальцы ко лбу.

Я перевела тему:

– Ол’эн, почему ты вернулся в Рамблу? Из-за склочных тилирийцев? Прости, что я не проследила…

Полумесяц улыбки сполз с лица Шлэйлы. Он обернулся на своих рыб: рыбы нервно мельтешили вокруг драконьей скульптуры.

Лодочник вздохнул. Писчее перо запрыгало в руках Шлэйлы.

«Нет. Просто когда мир падет, я хочу быть рядом со своей семьей».

– Мир не падет, ты чего!

Кажется, я переборщила с описанием Зверя и его приспешников.

«Но дно все еще боится. Боится даже сильнее, чем раньше. Знать вдыхает толченые жемчуга, чтобы забыться, но кошмар не уходит от сладостной дымки, лишь набирает силу. Рамбла сейчас сонная и беспощадная из-за страха».

Что ж, не зря театральные зрители показались мне странными.

– Но почему вы боитесь? Я же говорю – Карл вернулся к своим обязанностям.

Шлэйла опустил взгляд.

«Врата открыты, – написал он. – Нет гарантии безопасности».

– Ол`эн, давай не будем пессимистами. В жизни вообще никогда нет гарантии безопасности – такой, чтоб сто процентов. В любой момент все может пойти прахом, но думать об этом – себе дороже. Надо просто жить. И вообще – Карл справится. Поверь мне.

Шлэйла будто прислушался к чему-то. Потом покачал головой. Упрямо, неверяще.

– «Ты плыла домой?» – наконец спросил он.

– Да. Мы с другом направлялись в Шолох. Мы не воры, Ол’эн. Точнее… – Я замялась.

Вообще-то именно ворами мы и были, но я все никак не могла привыкнуть к тому, что такое плохое слово может иметь отношение ко мне. Ко мне! Я ведь положительный персонаж. Разве это не очевидно?

«Неважно. – Ол’эн устало прикрыл глаза. – Ты должна быть со своим народом, как я – со своим. Мы утешим их в конце, если Авена, сиятельная богиня, краса мира и т. д. и т. п., не справится со Зверем».

– Авена и Карл, ты хотел сказать?

В ответ на мой упрек Шлэйла невозмутимо подчеркнул слова «и т. д. и т. п.».

Потом подошел и неожиданно вложил мне в руку значок Ловчей. Пока я радовалась вещице, рыбьеголовый двумя пальцами взялся за подол моей серебристой рубахи и что-то шепнул. Ткань затрепетала, сначала слабо, потом сильнее. Через несколько секунд она билась в конвульсиях, как выброшенная на берег плотвичка. Я почувствовала, что меня больше ничего не держит. Снова свобода! Классическое женское нытье про власть, которую над нами имеют шмотки, теперь обросло для меня новым значением.

«Я покажу выход. Только тихо. Нас не должны увидеть, иначе мне конец», – наспех накорябал Ол’эн Шлэйла.

– Мелисандр должен пойти с нами.

«Он тоже знаком с богами?» – Рыбий хозяин глянул на меня с подозрением.

Я замешкалась. Мне ужасно захотелось соврать: дескать, да, знаком, вытаскивай его скорее, религиозный ты фанатик! Но пока я решалась на эту ложь во спасение, моя эмоциональная физиономия, судя по всему, успела отразить сомнение.

«Тогда он вместо тебя останется на роли ночного рассказчика».