Аптерос

– Смотри, Иля, – пихнул задумавшуюся Велмару Калаула, невесть как оказавшийся рядом. – Тебе раньше нравилось слушать её поэмы.

– Мало ли, что было раньше, – огрызнулась Велмара, но счастливый до небес южанин пропустил это мимо ушей.

Иля была западкой-воином, тощей, как хворостина, и её никакой холод не брал. Пусть в пещерах и было тепло, но мало кто, кроме Или, мог бы расхаживать в человеческом теле, принарядившись в сарафан и тонкую рубаху из льна. Главными достоинствами Или были тонкий приплюснутый нос и длинные ресницы. Свою наружность она считала абсолютно поэтической, делая даже из шрамов от слегка порванного с одной стороны рта нечто драматично-возвышенное. Слушать её дифирамбы воинской жизни, читавшиеся монотонно и длинно, Велмаре было тошно. Но почему-то Иля пользовалась уважением, и хотя бы не делать вид, что слушаешь, было преступлением. Один раз уже испытав на своей шкуре всеобщий гнев, Бескрылая больше не решалась оспаривать принятые правила. Всё это было придумано до неё – и ладно, нет никакого смысла с этим спорить, если уж понять не хватает ума.

Когда метели оставили горы в покое, пришло время вернуться к тренировкам на свежем воздухе и другим приготовлениям к грядущему бою. Битва для западников в тёплое время года всегда какая-нибудь, да находилась, и Велмара уже сейчас, задолго до весны ничуть не возражала против хорошей драки. Она жаждала конца зимы: злоба на себя и всё вокруг искала выхода, хотелось попробовать свои силы, доказать другим, что её есть, за что ценить. Впрочем, когда в первые месяцы после освобождения её сразу вывели на поле брани, она едва с ума не сошла от испуга и своей полной беспомощности. Один вид людей снова бросил её в знакомые потёмки, тяжкое впечатление от их взглядов, их криков легло на шею цепью, и она бросилась прочь, не понимая, что творит, хотела взмахнуть крыльями – почему? Она ведь не помнит себя крылатой! – даже подскочила в воздух, оттолкнувшись от земли для взлета, но глупо шмякнулась оземь, сжалась, как напуганный котёнок, и плакала. Хуже нельзя было и придумать.

С тех пор она почти не покидала Горб. К ней приставили Бенне, из того рода западников, которым везёт появляться на свет бескрылыми. Бенне об этом совсем не волновался и считал это чем-то вроде фамильной драгоценности, к тому же, он смертельно боялся высоты. Для такой необъятной туши, как Бенне, это было и понятно. Бенне был хорошим воином сам по себе, но это ничуть не компенсировало всего остального: его мерзкого пьянства до невразумительного состояния при любом удобном случае (ни один хозяин не был рад, если на застолье появлялся Бенне); его заносчивости и абсолютного отсутствия чуткости, банальной грубости. Но больше всего выводил из себя тот факт, что, видимо, из них двоих амнезией, прямо-таки хронической, страдал больше Бенне, чем Велмара. Он либо говорил о чем-то, что было еще очень давно – «А помнишь, как Ватакур…» – с намерением рассказать хорошую историю, – а после вдруг, опомнившись, восклицал: «А, не помнишь же! Ну да ладно», либо слишком уж изображал тревожащегося о её памяти, из-за чего повторял одно и то же сотни раз. На всё возмущение Бескрылой он мог ответить, что только о ней и печётся, но эта забота выбивала из колеи в сотни раз сильнее, чем то, как иные ничуть не принимали во внимание, что Велмара чем-то от них отличается.

Её бескрылость превращала тренировки в ещё большую пытку. Как ни странно, даже после долгих лет бездействия тело Велмары помнило, что такое война и сражение. Иногда она делала движение интуитивно правильно, но чаще всего получалось так, что ей хотелось пустить в ход свои крылья. Которых не было и нет. Бенне несколько раз вздыхал, что когда она только вернулась, то даже ходила перекособочась.

– Центр тяжести изменился, – сочувствовал он. – Тебе будет трудно переучиться, как-никак, тебе уже не двадцать лет.

И это злило только больше.

Глава 3

Самый короткий день в году и самая длинная ночь знаменовали половину зимы, однако такую странную половину, что последующая часть этого времени года длилась дольше, чем предыдущая. Впрочем, самые страшные бури уже оставили эти края; воздух был сухой, морозный, небо чистое, снегопады бывали всё реже.

Этот день обычно не оставался без особенного внимания. Для сборищ на скромный праздник самой длинной ночи выбрали один из тёплых залов самой глубокой части города, поскольку все желающие прийти все вместе не уместились бы ни в одной из жилых пещер. К тому же, едва ли кто-то один согласился бы кормить почти всех жителей Драконьего Горба, так что свой вклад в будущее празднество совершал каждый. Кто-то поделился человеческими монетками для закупки пищи в крупном городе на равнине, кто-то предоставил рабов, лошадей, иные расщедрились отдать свои запасы провианта. Велмара вызвалась сама отправиться в город, но её не отпустили без сопровождения, так что физиономия Бенне грозила испортить ей всё путешествие.

В качестве рабочей силы с ними поехали несколько рабов – обычных людей, когда-то пленённых в сражениях или похищенных из города. Впрочем, теперь похищения мало кого интересовали, по крайней мере, не в этих краях. То ли люди выродились, то ли драконы перестали видеть в них такой уж лакомый кусочек и интересную игрушку, но из сотен рабов Драконьего Горба похищенных можно было насчитать не больше десяти человек. Это не обязательно были девушки-красавицы с белыми ручками и золотыми волосами, точнее, почти никогда рабыни таковыми не являлись. Неженки здесь не были нужны, и чаще всего жадные до искусников драконы волокли в гнездо всемирно известных мастеров ремесла. Созданное их руками добро не только использовалось в быту, но еще и шло в оборот, и на снаряженную в путь телегу Бенне плюхнул несколько тюков ювелирных изделий.

Если бы не это обстоятельство и не размах праздника, можно было бы и не ехать так далеко. Но в деревнях, иногда прячущихся на склонах низких холмов, золото и другие драгоценности мало ценили. Покупать его там было выгодно, а вот продавать – нет.

Рабы были покорны, как овечки. Отчасти их подавленное сознание было делом рук умницы Мелеонора, искусника психического воздействия родом из восточников, хотя большинство рабов всё же были самыми обычными людьми, над чьим рассудком не проводилось никаких манипуляций и которым приходилось просто мириться с их странным положением. Мелеонор вмешивался только в совсем сложных случаях, к примеру, если человек – мастер, которому нужно думать о своем деле, а вот о своём печальном положении задумываться не стоит. Тем же, кто был глупее, жить было проще – они в драконов и так верили и против рабства мало возражали. Для выходцев из более развитых стран нахождение в городе в первое время казалось адом на земле. Добрая Иума, неплохо понимавшая в людях, почивала таких успокоительными средствами, и со временем те теряли границу между явью и сном и становились немногим бодрее своих подавленных соседей.

Все эти ухищрения были больше из уважения к разуму людей, чем для предосторожности. Сбежать отсюда человек не мог, тем более тот, кто происходил издалека. Горб был лишь одной маленькой горкой в гряде острых хребтов, составлявших горную цепь Валип. Короткий путь через горы был, но он был доступен крылатым, так что Бенне и Бесе предстояло провести бок о бок по меньшей мере четыре долгих дня.

Выезд был ранним утром, и пока Бенне выводил лошадей на проезжую дорогу, Велмара дремала в крытой повозке. Первое время спутник был занят как возница, но спустя час или два после рассвета Бенне смог окончательно расслабиться – лошади брели по дороге прямее стрелы, и можно было всего только держать в руках поводья, а то и передать их кому-нибудь из сопровождающей прислуги. Бенне выбрал второе и беспечно завалился рядом со спутницей, заняв половину доступного пространства. С этого момента рот у Бенне не закрывался, и почему-то создавалось впечатление, что он абсолютно счастлив и слеп к нескрываемому негодованию Велмары.

– А вот приедем, – вздыхал он, – и я покажу тебе площадь. У них на площади огромный камень, стела называется, и на нём выцарапаны картинки, и пусть до искусства юга им пока далеко, но за последнее столетие они неплохо продвинулись в своей культуре, так что можно надеяться, что те варвары с морей, которые осели на мысе Лотур…

Велмара, отогнув край шкуры, натянутой в качестве крыши и стен повозки, смотрела на горные красоты и старалась как можно меньше слушать детский лепет Бенне. Только иногда она улавливала какие-то обрывки фраз, в остальном же бессознательно кивала, улыбаясь больше собственным невысказанным насмешкам над Бенне и внезапно возникшему тёплому ощущению покоя. Кто-то рассказывал ей, что такое бывает в пути: одним свойственно испытывать радостное нетерпение, другим – омерзение к дороге и бездействию, а третьи, как и Велмара, находили в этом особые прелести переходного состояния, когда было можно забыться на время и отдать свою жизнь в руки возничего. Иногда она поворачивалась к Бенне, поскольку казалось, что он начал беседу о чем-то интересном, но каждый раз Бескрылая ошибалась и отворачивалась снова. Лишь единожды он поймал её за подбородок и улыбнулся во весь рот:

– У тебя глаза, как слюда.

– Ничего умнее не нашел сказать? И подороже, – буркнула Велмара и вывернулась из хватки грубых сильных пальцев.

На третий день пути, когда равнина уже виднелась внизу, повалил снег, и Бескрылой пришлось растолкать заснувшего после ночной дороги Бенне. Некоторое время они ещё пробирались через быстро растущие сугробы, но после всё заволок туман, лошади выбились из сил, и тогда Бенне с серьезным видом принял решение во имя всеобщей безопасности остановиться на ночлег.

Найти вдоль дороги приличное укрытие было невозможно, поэтому ночь они провели, прижавшись к склону. Рабы пытались не околеть на улице, а драконы скрылись в повозке, впрочем, тоже продуваемой всеми ветрами. До тех пор, пока Бенне не сморил сон, он квохтал о том, что этой метели нет смысла бояться, поскольку повозка стоит далеко от края утёса, а разбойников в этих местах нет, так как ближайший торговый путь проходит через перевал в нескольких днях пути отсюда. В отличие от этой тропки, дорога через перевал широкая, потому многолюдная, но там и опаснее встретиться с лихими людьми, и прочее, и прочее… Его словоохотливости не было ни конца, ни края. Велмара начала было переживать, не придётся ли ей это слушать до утра, а значит, втрое больше, чем обычно, однако спустя пару часов монолога дракон стал путаться в словах и сам не заметил, как заснул.

Метель задержала их в пути, и в город они прибыли к исходу пятого дня. Велмара чувствовала себя ужасно измотанной после неоднократного вытягивания и выталкивания телеги из снега, причем в человеческом обличье, так как Бенне считал, что слишком опасно было обращаться на проезжей дороге, и поэтому у неё не было желания даже пытаться выглянуть из повозки, чтобы оценить красоты города, которые так оживленно продолжал ей описывать выспавшийся и совершенно счастливый попутчик.

Бенне раз за разом принимал на свои плечи опеку о Бескрылой, и в этот раз он тоже был готов чуть ли не донести её на руках до комнаты в каком-то знакомом ему купеческом доме. Велмара силой отбилась и добрела на своих двоих, после чего, немного разобрав вещи и отделив по просьбе попутчика товары от всего прочего, она провалилась в полусон. Беса привыкла спать чутко, и мало какой день мог окончательно извести её. В любой момент она могла снова вскочить на ноги и защитить себя или бежать, если потребуется.

Бенне покинул её; он собирался провести вечер в компании какого-то своего друга, имя которого должно было быть, наверное, знакомо Бесе, но она даже не смогла его запомнить. Это был какой-то южанин, родственник Калаулы, проводивший здесь зиму. На остальную часть года чудак удалялся снова куда-то в приморскую часть гор, где занимался тем, на что обычно тратят жизнь все южане – науками. Он читал и писал что-то и о Драконьем Горбе, хотя больше его интересовало море.

Как всегда, Бенне был чрезвычайно многословен.

Из сна Велмару вырвала мысль, что она, кажется, не досчиталась одного тюка с товаром. Вскочив с кровати так, будто бы и не спала, она сразу метнулась в нужный угол комнаты. Одного тюка не было – это верно. Растяпа Бенне забыл его в повозке, которую оставил на попечение хозяйской конюшни, и это обстоятельство не устраивало Бескрылую в корне. Если кто-то уже присвоил золотишко себе, нужно было решить этот вопрос сейчас и отыскать виновного, пока он не успел что-нибудь предпринять, ведь тогда его будет не сыскать днём с огнем.

Бескрылая хотела было добиться чего-то от хозяев сама, но проблемой стал сначала язык, а потом их упорное нежелание в принципе слушать женщину. Сколько бы она ни кричала и ни махала руками, это ничего не дало, и оставалось только идти на поиски Бенне, чего Бескрылой делать не хотелось совсем, помня об его пьяных выходках.

Обоняние, по счастью, в пустеющем к ночи городе её не подвело, и за полчаса Велмара вышла к заведению, где проводили время благородные труженики-ремесленники и другой люд, имеющий хоть грош на пиво. Где-то в смердящей глубине паба она обнаружила пару несколько обособившихся фигур, в одной из которых узнала Бенне. Его собеседник выглядел вертлявым коротышкой, впрочем, как знала по себе Велмара, обычно это впечатление от южан было обманчивым: Калаула рядом с ней казался горой, но, как и настоящая гора, издалека виделся в лучшем случае низенькой сопкой.

Прежде, чем подойти, Велмара интуитивно настроила слух именно на их разговор, который, как и всегда случается с Бенне, больше походил на выступление соло. Её попутчик был уже изрядно пьян и нёс какую-то околесицу, однако уже к третьему слову Велмара поняла, что речь идёт о ней.

– …и глаза, как прозрачная слюда, честное слово, ничто другое! Она отворачивается и улыбается, и я не дурак, понимаю. Честное слово, завтра подойду к ней и скажу: Бескрылая, свет жизни моей! У меня к тебе есть серьёзный разговор…

– Это у меня есть к тебе серьёзный разговор, – рявкнула Велмара. От одного её тона побледнел даже не причастный к вопросу южанин, тогда как у бедолаги Бенне лицо вытянулось, и он будто сразу протрезвел. Гнев накатил внезапно: мерзко было слышать, что о ней отзываются вот так, как о хорошей лошади, решают тут её судьбу без неё, да и сама симпатия Бенне ощущалась как липнущий к коже толстый слизняк.

Одним движением Бескрылая развернула оратора к себе вместе со стулом и уже занесла руку, чтобы влепить пощечину, но остановилась, вспомнив, чем кончилась её вспышка агрессии в прошлый раз. Но Бенне и так словно ударили; он вжался в стул, вздрогнул, зажмурился. Велмара стояла над ним, ощущая себя так, будто он бросился ей в ноги и молит о пощаде, будто перед ней – жалкое существо вроде ящерицы, хуже – какой-нибудь жабы.

Несколько длинных мгновений Велмара любовалась этим скользким гадом, свернувшимся в клубок от страха. Змея нападает, но это обрюзгшее тело не имело никакой силы для настоящей атаки. Бенне, вечно бравший над Бескрылой принудительное шефство, в это мгновение был грязью на подошвах её сапог.

– Ты оставил один из тюков с товаром в повозке, – холодно и жёстко произнесла Бескрылая. – Иди и забери. Мне его не отдают.

Как побитая собака, Бенне сполз со стула и испарился. Тогда она невольно столкнулась взглядом с южанином, который не спускал с неё глаз.

Повинуясь этому взгляду, он поднялся, подошёл к ней, напустил на лицо дежурную, немного жалостливую улыбку. Нельзя было сказать, чтобы он был так же пьян… Он дёрнулся было обнять её в утешение, но, заметив, как Велмара напряглась всем телом от одного его намерения, не стал и пытаться.

– Здравствуй, Велмара, – мягко, но не заискивающе произнёс он. – Я Марвуль. Ты не помнишь меня, верно?

– Нет, – отрезала она. – И я не собираюсь оставаться здесь.

– Зато я пойду с вами, – повёл плечами Марвуль и указал глазами на выход. – Не возражаешь?

– Ладно, – сдалась Велмара, сраженная невинностью и искренностью его вопроса. Как-то автоматически она смерила нового знакомого взглядом и обнаружила, что он был молод, желтоволос, с выпирающим горбатым носом. Хоть он и был значительно ниже её, но вполне мог бы померяться с ней физической силой; сказать, имелись ли у него какие-нибудь еще способности, было нельзя. Но ум уже точно можно было внести в их число.

Глава 4

В последующие дни, проведенные в городе, Бенне старался не попадаться на глаза своей попутчице. На обратном пути это было невозможно, но Марвуль пытался сгладить все углы, и то отвлекал от мрачных мыслей Бенне, то болтал с Велмарой. В отличие от её наставника, южанин Бескрылую почти не раздражал, если забыть о его мерзком акценте, который иногда становилось невыносимо слушать. Он звонко картавил и пытался везде вместо «о» или «е» вставить «ё», из-за чего в его устах Велмара звучала Вёлмаро?й. Он мог говорить по-западянски, но только если себя контролировал, на что, похоже, на протяжении долгой беседы Марвуль был не способен. Велмара скрипела зубами, и иногда он внимал её немым мольбам, а иногда и оставался к ним глух.

В целом, стоило отдать Марвулю должное. Он не боялся говорить о вещах, которых Велмара не помнила, не называл её Бесой или Бескрылой, хотя и мог бы перенять эту привычку от Бенне, и прислушивался к тому, о чём она его просила. Бенне смотрел на него косо первые дни, однако позже, по-видимому, этот ревнивый дурак пришёл к выводу, что к южанину Велмара ничуть не более благосклонна, чем к нему самому.

Находиться в одной повозке с Бенне Бескрылой тоже было тошно. Раньше она хотя бы могла отстраниться от него, забыть о Бенне, как о предмете мебели, но теперь его существование висело над ней грозной тучей, а редкий взгляд дракона был также плох, как и его же упорные попытки в её сторону не смотреть. Бенне обращался к ней только по крайней необходимости, и то – не поднимая глаз от носков своих сапог. Он был уже больше безобидным, чем жалким, и Беса винила себя в том, что так сурово с ним обошлась… Но и то не слишком. Ей бы больше хотелось, чтобы ничего этого не было, и тем более, чтобы не было рядом Марвуля, который ей казался той ещё подколодной змеёй и сплетником, к тому же умным и осторожным, что придавало его слову остроту и меткость втройне. Если он что-то скажет не так, то весь Драконий Горб узнает и досочиняет такую историю, что от этих слухов ей ввек не отделаться. Её недовольство и смущение Бенне со временем пройдут, а вот болтовню длинных языков никакими силами не унять.

По возвращению домой первым делом она решила зайти к Замре, чтобы согласовать с ним свою отныне полную самостоятельность. К готовящемуся сражению она была готова, люди её уже никак не трогали в любых количествах, так что опека бескрылого западника становилась ненужной. Задержавшись только затем, чтобы зайти в свою келью и занести кое-какие купленные в городе вещи, она отправилась вниз, к горячему источнику. По пути за ней, конечно, увязался вездесущий Марвуль. Деятельный он был до противного – за то время, пока она дотащилась от повозки до своей пещеры и обратно к главному туннелю, этот прохвост успел засвидетельствовать своё почтение троюродному прадядюшке Калауле и его жене, захватил целую кружку какого-то пряного вина у своих приятелей из разведчиков, и теперь шёл поздороваться ещё и с Замрой и выпросить у него временное жилище, поскольку провести остаток зимы южанин решил здесь.

Слегка навеселе, он стал не болтливее, как это обычно бывает со здешними, а будто просветленнее. Он шёл рядом с Велмарой почти молча и сиял, сытый, согревшийся, по его же признанию – без единой здравой мысли в голове.

Молчание было для Велмары тягостным, но о чём бы поговорить с чужаком, что сказать ему, чтобы не звучало плоско и банально, она не знала и не хотела знать.

Замра был одной из главных тайн Драконьего Горба, будоражившей даже Велмару. Он был восточником, тяготеющим к буку, и в силу его древности сам по себе представлял больше подобие живого леса, нежели дракона. Вместо голоса у него был скрип, в котором непривыкший едва бы смог разобрать слова; он почти никогда не покидал свой тёплый угол, да уже, верно, и не мог, так как врос корнями между скал. Он жил здесь дольше, чем западники, и было абсолютно не ясно, почему он избрал себе домом именно это место. Бук в заснеженных горах, под землей, вдали от солнца… В самом деле, совсем без света он не остался: ещё много лет назад какой-то его почитатель пробил в скале несколько длинных узких туннелей, через которые пролезла бы в лучшем случае кошка. Так сюда пробивался свет и уходил пар от горячего источника, однако это обстоятельство ничего не объясняло.

Уважение к Замре было одним из неписаных законов, который не следовало преступать. Бенне однажды пространно рассуждал о значении этого старика в истории Драконьего Горба, но для Велмары всё равно оставалось загадкой, как может трухлявый пень, торчащий глубоко в скале, понимать в жизни больше, чем её активные участники (а едва ли среди драконов можно было найти более активных творцов истории, чем западники). Оставалось пожимать плечами и мириться… И иногда ходить к нему на поклон, чтобы убедиться, что это бревно одобряет её собственные планы на её же будущее.