Жизнь Петра Великого

Федор унаследовал власть от своего отца в возрасте восемнадцати лет. Он продолжил войну с турками, подавил мятежи и вернул Украину; в конце концов он добился мира с Портой и решил заключить брак, взяв в жены даму из рода Заборовских [Sabarofschi][184 - Агафья Семеновна Грушецкая (1663–1681), из рода Заборовских была ее мать, Мария Ивановна. Агафья умерла после родов.]. Свадьбу сыграли в начале 1681 года. Через несколько месяцев супруга умерла, и царь женился во второй раз на другой даме из наизнатнейшего рода по имени Мария Апраксина [Maria Apraxin][185 - Марфа (не Мария, как у Катифоро) Матвеевна Апраксина (1664–1715).]. Но если первый брак оказался роковым для супруги, то второй – для супруга, которого за несколько дней убила горячка[186 - Считается, что он умер от цинги, которая у него носила хронический характер; почти не мог ходить из?за опухания ног.]. Этот государь был, бесспорно, одарен великими талантами, о чем свидетельствует, не считая прочего, героический поступок, совершенный им за несколько лет до смерти. Он повелел всем знатным людям государства принести ему подлинные грамоты с указанием их титулов и привилегий – будто бы для того, чтобы подтвердить их. Те послушно явились в назначенный день и принесли эти грамоты царю. Он же, собрав их в огромную кучу, бросил в огонь, горевший в приемной зале, провозгласив при этом, что «привилегии и преимущества отныне опираться будут не на рождение, а на заслуги»[187 - Красочно описано сожжение т. н. Поместных книг после отмены местничества 12 января 1682 г.]. Благородная максима, которую впоследствии в полной мере претворил в жизнь в Российской империи наш Петр.

Однако самым важным доказательством того, что Федор поистине обладал великим талантом к управлению государством, следует считать принятое им решение относительно наследника престола. Он не оставил после себя сыновей; у него было только двое братьев – Иван и Петр. Вполне естественно было бы сделаться его преемником Ивану – первому по старшинству, и казалось, что и сам Федор должен бы отдать ему предпочтение, ведь он был рожден от его матери, в то время как Петр – от мачехи. Однако царь выше всего ставил благо своих народов. Он видел, что Иван, столь же слабый умом, сколь болезненный и немощный телом, не сможет полноценно управлять столь обширным царством. Напротив, глядя на лицо Петра, он заключал по блеску в глазах, по ловкости манер и живости речи, что в теле его заключена душа, рожденная править. Поэтому, вопреки праву первородства и обычаю всех монархий, против ожиданий всего двора, он объявил своим наследником младшего из братьев[188 - Передача трона Федором Петру – недостоверная версия, прямых свидетельств ее нет. – Коммент. Е. В. Анисимова.].

Петру было тогда всего десять лет[189 - На момент избрания на царство Петру еще не было 10 лет: он был провозглашен царем 27 апреля 1682 г., а родился 30 мая 1672 г.]: он родился от брака царя Алексея с Натальей Нарышкиной [Natalia Narischina] 30 мая 1672 года по старому стилю, которого благоговейно придерживаются московиты: в соответствии с более точным, григорианским, стилем это было девятое июня. Все сословия государства, неизменно послушные последней воле царей, беспрекословно признали Петра своим государем, однако властолюбие Софьи, старшей единоутробной сестры Ивана[190 - Софья была не единоутробной, а полнородственной сестрой Ивана и единокровной – Петра.], привело к тому, что мудрое решение Федора не было исполнено. Эта женщина, наделенная живым и проницательным умом, желая не только участвовать в управлении государством, но и самой быть государыней, тотчас же замыслила заставить Петра разделить власть с братом: «Если на стороне Петра была последняя воля покойного царя, то на стороне Ивана были законы и обычай всего мира. Если бы на престол удалось посадить обоих братьев, то Петр был бы вынужден уступить первенство Ивану как старшему». Таким образом она надеялась незаметно удалить Петра от государственных дел и взять в свои руки управление страной.

Одновременно с тем, как Софья задумывала этот план, другой властолюбец стремился к той же цели независимо от нее. Это был Хованский [Covanschi], глава Стрелецкого приказа [Camera degli Strelizzi][191 - Воевода кн. Иван Андреевич Хованский, по прозванию Тараруй (не позднее 1620-х – 1682) не был тогда главой Стрелецкого приказа, но стал им после того, как 16 мая 1682 г. во время этого бунта был убит глава приказа, кн. Ю. А. Долгоруков.] – в России тот, кто занимает эту должность, имеет примерно такие же полномочия и обязанности, как в Турции ага янычар. Намереваясь воспользоваться малолетством Петра и слабоумием Ивана, он распустил слух, чтобы самому завладеть престолом[192 - Эта версия, скорее всего, родилась во враждебной ему среде, чтобы оправдать его казнь 17 сентября 1682 г. Однако в течение лета 1682 г. реальная власть действительно принадлежала этому потомку дома Гедимина [Богословский, 2007, с. 43].], будто царь Федор был отравлен. Подчиненные ему стрельцы собрались, чтобы отомстить за кровь государя, обвиняя придворных, влияния которых Хованский особенно боялся. Ничто больше не могло остановить алчности и жестокости этой солдатни, и меньше чем за сутки улицы Москвы покрылись трупами, дворцы знати были разграблены, лавки купцов опустошены, невиновные перебиты вместе с виноватыми. Царевна Софья, у которой нашли прибежище многие бояре вместе с Патриархом, видя, что дело плохо, оставила дворец и отправилась туда, где мятеж бушевал с особой силой. Ее появления оказалось достаточно, чтобы усмирить недовольство. Однако ей не удалось извлечь из этого никакой для себя выгоды: после того как возмущение улеглось, все дружно поспешили возложить венец [corona] на голову Петра[193 - 27 апреля Петр был только провозглашен царем, а его венчание на царство вместе с братом Иваном происходило 25 июня 1682 г.], который был призван и объявлен Царем и Государем всея Руси [Czar e Signore di tutte le Russie].

Царевна Софья вынуждена была смириться с тем, чему не могла воспрепятствовать: несмотря на то что ей пришлось узнать на деле, какова польза от действий Хованского, она всё же стала подбивать его и его стрельцов на новый мятеж. Те, подстрекаемые своим начальником, стали угрожать вновь повергнуть весь город в хаос, если им не покажут царевича Ивана. Пришлось уступить и показать его им: тогда они, возложив на его голову другой царский венец, провозгласили его царем вместе с братом. Одновременно с этим бояре были вынуждены сделать царевну Софью регентшей, приставив к ней совет с великим канцлером Долгоруковым [Dolgoruchi] во главе[194 - «Великого канцлера» Долгорукова не существовало, и на этом этапе Софье никто не предлагал регентство («правление»). Это произошло лишь 29 мая, после того как Иван 23 мая был также провозглашен царем, а 26 мая стал считаться первым царем [Богословский, 2007, с. 43].].

Казалось, спокойствие было восстановлено. Царевна получила то, что хотела, и не могла рассчитывать ни на что большее, однако властолюбие Хованского не было утолено. Ему казалось, что он может достичь своей цели только посредством новых возмущений, поэтому он продолжил разжигать у своих солдат, которых насчитывалось примерно двадцать тысяч, тот мятежный дух, который он же в них и зародил. Он пустил слух, будто готовится заговор против общественного спокойствия и покушение на жизнь царей. Верные слуги царского дома умолили своих господ укрыть от опасности их священные особы. Они скрылись в Троицком монастыре, прекрасно укрепленном месте, расположенном на расстоянии пятидесяти миль от столицы. Граф Головин [Golovino] собственнолично увез туда царя Петра[195 - Фраза содержит многослойные ошибки и не соответствует действительности в целом. Графских титулов Россия тогда не знала; первым графом действительно стал Федор Алексеевич Головин (1650–1706), но лишь в 1702 г.; ни Головин, ни кто другой не увозили в тот момент Петра в Троицкий монастырь; вместе с братом Иваном и сестрой Софьей он лишь 19 августа отправился по маршруту: Коломенское – Саввин-Сторожевский монастырь – Троицкий монастырь [Богословский, 2007, с. 44]. С. Писарев в своем переводе имя Головина опустил, указав в этом эпизоде на неких «верных царских служителей».]. Прошло всего несколько дней, и стрельцы вновь восстали, и, принеся множество невинных людей в жертву своей ярости, особенно жестоко расправились они с великим канцлером и его сыном[196 - Имеются в виду боярин кн. Юрий Алексеевич Долгоруков и его сын, Михаил (ок. 1631–1682). Но никто из них не был «великим канцлером»: отец управлял Стрелецким приказом, а сын был его «товарищем» (заместителем). Сына убили 15 мая 1682 г., а отца – на следующий день.]. Подобную наглость со стороны стрельцов царевна Софья должна была публично осадить. Но то ли она не верила, что ей под силу будет их наказать, то ли рассудила, что стоит приберечь их для претворения в жизнь черных замыслов, которые тогда уже вынашивала, – как бы то ни было, она удовольствовалась тем, что обратилась к Хованскому с просьбой, «дабы он сохранил свои войска верными долгу, и заодно поблагодарила его за ревностное служение ее дому»: ведь всю эту резню он-де учинил для того, чтобы отомстить за смерть царя Федора. Между тем сделалось известно, что царя Петра в Троицком монастыре коварно пытались отравить, однако яд благодаря вовремя подоспевшей помощи верных слуг не оказал того вредоносного действия, на которое рассчитывал замышлявший это святотатственное убийство, кем бы он ни был. Тем не менее в членах тела Петра осталась от этого отравления некая склонность к болезни, на протяжении всей жизни его впоследствии проявлявшаяся в некоторых весьма необычных симптомах[197 - Известная во времена Катифоро легенда. Никакого отравления не было, но нервный тик после событий 1682 г. остался. Такое ощущение, что во всем, что касается Троицкого монастыря, Катифоро отчасти путает события лета – начала осени 1682 и 1689 гг.].

Поддержка царевны весьма воодушевила Хованского, который счел, что теперь всё готово для того, чтобы царский венец попал ему в руки – или, по крайней мере, в руки его сына. В царской семье существовал обычай – не выдавать принцесс замуж, а отправлять их для обитания в какой-нибудь монастырь, в котором, правда, они продолжали вести весьма приятную жизнь. Царевна Софья, не желая следовать этому правилу, добилась того, что ей было позволено оставить монастырь под предлогом помощи брату, царю Федору, в его болезни. Свободный дух, царивший при дворе, нравился ей больше, чем суровость монастыря, и она решила не возвращаться в обитель[198 - То, что Софья была тогда в монастыре, является мифом. – Коммент. Е. В. Анисимова.]. Для того чтобы жизнь ее при дворе никому не показалась странной, она подговорила других принцесс, своих сестер и теток, оставить монастырское обитание и жить при дворе, как она сама. Хованский счел, что его замысел возвести собственную семью на царский престол может увенчаться успехом, если ему будет придана некоторая видимость законности, и решил женить своего сына на царевне Екатерине [Catterina], младшей сестре Софьи. Он надеялся, что при новом возмущении стрельцов цари будут убиты и тогда народ с готовностью передаст царский венец его сыну ради его супруги. Он опирался в этом своем намерении на пример царя Михаила: ему представлялось, что тот взошел на российский престол лишь благодаря тому, что происходил от княгини из рода древних царей[199 - Видимо, имеется в виду, что Михаил Федорович был внучатым племянником первой жены Ивана Грозного, Анастасии Романовны (1530(32?) – 1560). И это действительно сыграло свою роль при выборе его на царство.]. Поэтому он стал подначивать своих стрельцов совершить чудовищное убийство, постоянно отзываясь об обоих царях в самых пренебрежительных выражениях. Ивана он называл «немощным и слабоумным», а Петра – «ребенком, которому по летам впору питаться молоком кормилицы, а не царствовать». В этих своих речах ко всему этому он добавлял также, что, по всей вероятности, «Петр страдает тем же недугом, что и его братья». Увидев, что царевна Софья благосклонно восприняла прежние его дерзкие поступки, он более не боялся явно обнаруживать свои намерения и без обиняков посватал царевну Екатерину за своего сына. Тогда открылись глаза у Софьи: ей стали ясны цели властолюбивого полководца, однако в свойственном ее природе искусстве притворства она столь преуспела, что ей удалось без труда обмануть Хованского. Она сделала вид, что одобряет его замысел, а в действительности стремилась лишь выиграть время, чтобы успеть принять против него меры. В числе ее советников и сторонников был князь Василий Голицын [Basilio Galizino][200 - Василий Васильевич Голицын (1643–1714) – боярин, фаворит царевны Софьи Алексеевны, фактический глава правительства во время ее регентства.], особа весьма умная и ловкая, лучшая в этом роде из всех, кого только можно было найти в России. Этому министру она открыла свою тайну. Ловкий вельможа посоветовал царевне, не теряя времени, устранить Хованского, повинного уже во многих преступлениях, караемых смертью. Теперь эти двое вместе стали искать средство, чтобы исполнить задуманное[201 - Всё вышесказанное касательно расчетов Хованского и советов Голицына Софье не имеет подтверждения источниками. – Коммент. Е. В. Анисимова.].

Цари продолжали оставаться в Троицком монастыре. Тут случился праздник св. Екатерины, имя которой носила царевна. В то время и в России распространен был обычай торжественно отмечать праздники святых, имена которых носили цари, царицы и члены царской семьи. И вот начались широкие приготовления к этой церемонии: приглашены были многие бояре и сенаторы, и среди них – Хованский с сыном. Так как царевна Софья готовила задуманное ею в строгой тайне, Хованский ни о чем не подозревал: поэтому он вместе с сыном, без сопровождающих, направился к монастырю. Внезапно путь ему преградил отряд драгун[202 - У Софьи были не драгуны, а съехавшиеся к Троицкому монастырю конные дворяне; возможно, что среди них были и конные стрельцы; в переводе С. Писарева: «двести человек конных» [Катифор, 1788, с. 50].] числом около двухсот, и он совершенно неожиданно для себя был схвачен и вместе с сыном препровожден в дом по соседству. Там им зачитали смертный приговор и без промедления обезглавили. Таков был конец первого изменника, злоумышлявшего против жизни Петра, о сохранении которой, как представляется, само Провидение заботилось с особым тщанием[203 - Вызов Хованского и задержание его никак не связаны с празднованием св. Екатерины, который и не праздновался в Троицком монастыре. Хованский был захвачен не в доме по соседству, а во Всесвятском. – Коммент. Е. В. Анисимова.].

Как только стрельцы узнали о том, что случилось с их вождем, они решили объединиться, чтобы отомстить за его смерть тем, кого они найдут в ней виноватыми, кем бы те ни были. Они отрядами рассредоточились по городу и прежде всего заняли арсеналы и склады, угрожая всё истребить огнем и мечом. Двор сразу же получил известия о случившемся. Задолго до этих событий царь Алексей привлек себе на службу большое число иностранных офицеров и солдат, прежде всего немецких, и образовал из них особый корпус[204 - Они не составляли особого корпуса в эту эпоху, но были офицерами в полках. С. Писарев вместо «корпуса» пишет «слобода» [Катифор, 1788, с. 51].], на который многочисленные стрелецкие полки смотрели с пренебрежением и досадой. Князь Голицын посоветовал царевне выставить против мятежников эти иноземные войска, квартировавшие в слободе [Borgo] под Москвой[205 - Солдатские полки, которыми командовали иностранцы, не квартировались в Немецкой слободе. – Коммент. Е. В. Анисимова.]. В Троицкий монастырь вызвали офицеров для дачи им приказаний, которые они должны были исполнить: те поспешили в монастырь, не подумав о том, что они оставляют свои семьи на милость стрельцов. Те, узнав о приказах, которые получили немцы, решили предотвратить уготованное им наказание, напав на их слободу и захватив их жен и детей. Были среди них и такие, кто хотел уничтожить всю слободу огнем и мечом, однако менее жестокие их собратья воспротивились столь варварскому решению и уговорили своих товарищей примириться с двором. Для этой цели в Троицкий монастырь послали нескольких офицеров. Так как вина на них лежала меньшая, чем на других, их выслушали благосклонно, и они добились прощения – на том, однако, условии, что сложат оружие и выдадут властям зачинщиков мятежа. Те сделали даже больше, чем от них требовали: привычные к кровопролитию, они направили свою ярость против тех, кто сам так часто подавал ее пример. Перебив своих полковников и многих других офицеров, они разошлись по домам[206 - О каких-либо массовых убийствах в этот период источники не сообщают. Стрельцы были напуганы, и им было не до новых бесчинств даже в пользу Софьи.].

Царям больше нечего было бояться, и они отправились обратно в столицу, сопровождаемые знатью и иностранными войсками. Разоруженные стрельцы выстроились вдоль дороги и кланялись в землю, моля о милосердии. Тогда стала ясна великая разница между величием Петра и убогостью Ивана: последний смотрел на происходящее в оцепенении, в то время как Петр, напротив, с подлинно царским величием и видом одновременно суровым и благосклонным давал стрельцам понять, что милость им дарована[207 - Источники об этом умалчивают. – Коммент. Е. В. Анисимова.]. Так, сопровождаемые благословениями облагодетельствованных стрельцов и приветственными криками собравшегося народа, цари со всем двором возвратились в Кремль (так у московитов называется царский дворец). Царевна Софья, распоряжавшаяся всем, как полновластная государыня, немедленно произвела князя Голицына в чин великого канцлера[208 - Такого чина в России той эпохи не существовало. В. В. Голицын был «Царственныя большия печати и государственных великих посольских дел сберегателем, ближним боярином и наместником новгородским», а также фаворитом царевны Софьи, что еще важнее.], который в России, как для других монархиях, соответствует должности первого министра. Голицын взялся за мятежных стрельцов и назначил следователей, которым поручено было собрать точные сведения об их поведении. Тех, чья вина была наиболее тяжелой, приговорили к смерти, остальных отправили в ссылку. Из этих ссыльных образовали четыре полка, которые были расквартированы на четырех концах Российской империи[209 - Информация недостоверная – казней не было, стрельцы жили в Москве. – Коммент. Е. В. Анисимова.]. Великий канцлер распределил все должности, освободившиеся после стольких смертей, между теми, кого он считал наиболее достойным их занять, не обращая никакого внимания на их родовитость. Должность главы Стрелецкого приказа, которую занимал Хованский, была отдана одному искателю удачи по имени Шакловитый [Techelavito][210 - Федор Леонтьевич Шакловитый (Большой) (сер. 1640?х – 1689), думный дьяк, затем глава Стрелецкого приказа (1682–1689), сторонник и фаворит царевны Софьи.]. Молодой Голицын[211 - Имеется в виду кн. Борис Алексеевич Голицын (1654–1714), с 1689 г. – боярин. Во время событий 1689 г. спас В. В. Голицына от казни.], двоюродный брат канцлера, был назначен главой Казанского приказа; должности глав остальных приказов были розданы тем, кого скорее можно было считать ставленниками канцлера, чем его коллегами. Всё это навлекло на него ненависть родовитых бояр – ведь отныне они лишены были привилегий, которыми предки их обладали исстари[212 - Радикализм В. В. Голицына чрезмерно преувеличен. – Коммент. Е. В. Анисимова.].

Конец первой книги

КНИГА ВТОРАЯ

Так обстояли дела в стране, когда в Москву прибыли послы шведского короля, желавшие возобновить мирный договор с Россией: предыдущий договор был заключен в Кардисе [Cardis] в 1662 году на двадцать лет, и теперь они истекали[215 - Кардисский мирный договор (Кардисский мир), по итогам Русско-шведской войны 1656–1661 гг., был заключен в местечке Кардис (нем. Kardis; ныне Кярде (эст. K?rde), Эстония) 21.06/01.07.1661, а не в 1662 г.]. Князь Голицын с готовностью откликнулся на предложение шведов и добился того, что Кардисский договор превратился в вечный мир. Оба царя поклялись соблюдать его и отправили в Стокгольм нового посла, чтобы тот принял от шведского короля подобную же клятву. Посол был принят при этом дворе с большим почетом, а Карл XI поклялся соблюдать мир со всеми подобающими случаю торжественными формальностями.

Могущество царевны Софьи и канцлера[216 - Такой должности не было. См. прим. 131 на с. 322.] Голицына после заключения этого договора, который обеспечивал России полное спокойствие на внешних рубежах, еще увеличилось: они безраздельно правили государством и принимали все меры, которые казались им политически целесообразными для удержания власть. Для этого они назначили на наиболее важные должности доверенных людей, отстранив родственников царя Петра по материнской линии и всех других сторонников молодого государя, этой единственной надежды Российской империи[217 - Руское (так!) царство официально стало именоваться Российской империей 22.10/02.11.1721.] и единственного препятствия на пути к осуществлению честолюбивых замыслов царевны. Держась этой нечестивой политики, она пыталась развратить нравы своего брата, раз уж лишить его жизни не было никакой возможности. Под предлогом заботы о брате она позволяла ему обретаться в компании развращенных и беспутных юнцов, стремясь тем самым возбудить в душах подданных отвращение и ненависть к царю[218 - Софья не имела никакого отношения к воспитанию Петра. – Коммент. Е. В. Анисимова.]. Однако эта недостойная уловка не имела успеха, ибо если семена добродетели в душе Петра и ослабели, то все же задушить их и истребить до конца не удалось. Вместо того, чтобы развратиться примером сверстников, которых сестра сулила ему в товарищи, юноша, напротив, сумел мало-помалу привить каждому из них любовь к тем многочисленным добродетелям, к которым он от природы был склонен. Самой большой его радостью было обучаться самому и обучать своих товарищей, как бы играючи и ради забавы, различным военным упражнениям и механике, и прежде всего – мореходному искусству. Почти каждый день Петр плавал на Переславском озере [Lago di Perislavia][219 - Более известно как Плещеево озеро. В период правления Софьи Петр находился там в июле 1688 г., а также две первые декады апреля и две первые декады июня 1689 г.], что в Ростовском княжестве [Ducato di Rostou]: он делал все, что положено и матросу, и шкиперу, на маленьком суденышке, приказав для этой цели изготовить все необходимое для военного корабля снаряжение. Можно сказать, что именно там он изучил азы этого искусства и вскоре сделался одним из лучших его знатоков.

Приблизительно в это же время мятеж Текели [Techeli], князя Трансильвании[220 - Граф Имре Текёй, иначе Тёкёли (1657–1705) – венгерский магнат, глава национально-освободительного движения, в союзе с турецким султаном. Княжество Трансильвания по Карловицкому миру 1699 г. освободилось от власти султана и оказалось в зависимости от Габсбургов.], и громкие обещания, которые он сделал султану Мехмеду [Maomet] IV[221 - Мехмед, иначе Магомед, IV (1642–1693) – султан Османской империи, правивший в 1648–1687 гг.], стали причиной войны в Венгрии. Император Леопольд[222 - Леопольд I (1640–1705), император Священной Римской империи германской нации с 1658 г.], оценив пользу от союза с Россией, отправил к царям посла, дабы побудить их взяться за оружие против общего врага христианства. Однако вышло так, что императорский посол не смог исполнить этого поручения, потому что Голицын счел нецелесообразным разрывать перемирие, заключенное еще за двенадцать лет до того с Портой в царствование Федора, и посольство не принесло желаемого результата. Тогда император возложил свои надежды на Польшу. Там в это время еще правил великий Собеский [Sobieschi][223 - Ян III Собеский (1629–1696) – видный польский полководец, король польский и великий князь Литовский с 1674 г.], который в 1676 году заключил с турками не слишком почетный мир, потому что по его условиям под властью Порты оставались важные земли Каменеца [Caminizza][224 - В октябре 1676 г. Ян Собеский заключил с турками Журавенское перемирие, которое, однако, не было утверждено Сеймом; по условиям перемирия под властью турок оставалась Подолия, с крупным центром Каменец-Подольским.]. Поэтому для Венского двора было несложно привлечь этого короля к союзу против турок, в одной из статей которого было недвусмысленно сказано, что «следует усердно склонять Царей к вступлению в союз». Христианские державы серьезно рассчитывали на помощь Московии. Польский король также предпринял усилия, чтобы привлечь царей к союзу, но безуспешно. Так продолжалось до тех пор, пока в 1684 году к наступательному, на время войны, и оборонительному, навечно, союзу с Польшей и императором присоединились венецианцы. Тогда польскому послу наконец удалось заключить в Москве договор[225 - Договор о вечном мире между Руским (так!) царством и Речью Посполитой, заключенный в Москве 26.04/06.05.1686 – крупнейшая дипломатическая победа правительства Софьи.], по условиям которого «за Россией мирным путем было закреплено право на владение Киевом и Смоленском, а Цари со своей стороны обязывались ради восстановления христианской веры в магометанских землях начать войну с турками и тартарами и отправить послов во Францию, в Англию, Данию и Голландию, дабы побудить эти державы объединить силы против магометан». Во исполнение договора граф Шереметев [Seremetov][226 - Боярин и воевода Борис Петрович Шереметев (1652–1719), в будущем – генерал-фельдмаршал (1701), сподвижник Петра, полководец, дипломат. Титул графа получил через 20 лет после описываемых событий, в 1706 г.] был отправлен в Польшу, а оттуда в Вену; князь Долгоруков [Dolgoruchi][227 - Князь Яков Федорович Долгоруков (1659–1720) – ближайший сподвижник Петра, приказной судья, с 1700 г. – генерал-комиссар, затем – генерал-кригскомиссар, с 1711 г. – генерал-пленипотенциар-кригс-комиссар.] – во Францию и Испанию, другие посланники – к другим дворам. Но с искренними намерениями в эту лигу[228 - Священная лига была создана до этого договора, в несколько этапов в 1683–1684 гг. В 1686 г. Россия вошла в союз с участницей Лиги, Польшей, но сама в состав Священной лиги вошла только в январе–феврале 1697 г. Таким образом, во время Крымских походов 1687 и 1689 гг. и Азовских походов 1695–1696 гг. она действовала как союзница Лиги, но не как ее участник.] вошел только Папа, когда император, венецианцы и поляки избрали его покровителем их союзного договора.

В Российском Сенате [Senato di Russia][229 - Так Катифоро называет Боярскую думу.] было решено, что, пока венецианцы попытаются отобрать у султана Морейское княжество и сковать его действия в Далмации, поляки атакуют его войска у границ Подолии [Podolia] и Волыни [Volinia], а немцы[230 - Имеются в виду войска Священной Римской империи германской нации; С. Писарев в своем переводе называет их «цесарцами» [Катифор, 1788, с. 60].] будут держать оборону в Венгрии и Трансильвании, московиты начнут войну в Тартарии и попытаются захватить Крым, драгоценный полуостров в Черном море, который древние называли Херсонесом Таврическим [Taurica Chersonesus]. Князь Голицын принял на себя верховное командование, порученное ему тем Сенатом. Однако, прежде чем выступить в столь серьезный поход, он добился того, что его сын был произведен в бояре в чине великого канцлера[231 - В основе описания – записки де ла Невилля (ср. с: [Невилль, 1996, с. 139]). Старший сын В. В. Голицына, Алексей Васильевич Голицын (1665–1740) действительно в октябре 1686 г., в возрасте всего 21 года, получил боярский чин, а значит, право заседать в Боярской думе [Дворянские роды…, 1995, с. 36–37].]. В начале весны[232 - Войско во главе с В. В. Голицыным выступило в поход из Москвы 22.02/04.03.1687 после торжественного молебна в Успенском соборе [Погодин, 1875, с. 119–120].] он направился в сторону Крыма с войском в триста тысяч человек пехоты и сто тысяч человек конницы[233 - Цифры взяты из Невилля, ср. с: [Невилль, 1996, с. 77, 140]. По утверждению С. М. Соловьёва, численность войска В. В. Голицына составляла 100 тыс. чел., к которым на Самаре присоединилось до 50 тыс. казаков [Соловьёв, 1991, с. 380–381].]. Однако путь оказался сопряжен с таким множеством трудностей, что до границ Тартарии они добрались только к середине июня, но не смогли там закрепиться, потому что тартарский хан[234 - Селим I Герай (Гирей) (1631–1704) – хан Крыма; занимал престол четыре раза в 1671–1678, 1684–1691, 1692–1699 и 1702–1704 гг.] приказал опустошить всю страну на пространстве пятидесяти лиг[235 - Это описание взято из записок де ла Невилля, ср. с: [Невилль, 1996, с. 77, 140], который пишет о 50 льё («50 lle?es»). Таким образом, речь идет о французской мере длины (лиги были английские, испанские, португальские). Невилль в 1690?х гг., скорее всего, говорил о сухопутном почтовом льё, равном 2000 туазам, или 3898 м (1 туаз = 1,949 м). Сухопутное льё, равное 1/25 земного меридиана, или 4444,4 м, появилось уже в XVIII в. Тогда 50 почтовых льё ? 195 км. С. Писарев в своем переводе ставит «двести верст» [Катифор, 1788, с. 61].], дабы не позволить вражеской армии продвинуться из?за недостатка средств к существованию – прежде всего воды и фуража. Поэтому военачальнику московитов пришлось изменить план и возвратиться обратно тем же путем, не находя чем прокормить свою армию, которая начала быстро таять из?за дизентерии и голода. Голицын между тем приказал арестовать атамана [Atman][236 - Правильно не «атамана» (таковые были у донских казаков), а «гетмана», каковые были в Войске Запорожском.], т. е. казачьего генерала, который за переговоры с тартарским ханом был смещен с должности и отправлен доживать свои дни в Сибирь. Этого атамана звали Иваном Самойловичем [Giovanni Samueleviz][237 - Иван Самойлович (1630?е–1690, Тобольск) – гетман Войска Запорожского на Левобережье Украины в 1672–1687 гг.]. Главнокомандующий Голицын поставил на его место[238 - Указ о переизбрании Самойловича, подозреваемого в измене и не любимого казаками за свое высокомерие, пришел из Москвы в стан Голицына под Полтавой (основанием для указа был донос, об инициаторах которого в историографии идет спор; называется имя Мазепы). События происходили 22–25 июля (ст. ст.) 1687 г. Старшины запросили Голицына, кого он бы хотел видеть в гетманах. Тот назвал имя Мазепы, которое и было выкрикнуто на казацком круге. Подробнее см.: [Павленко, Петр…, 1994, с. 262; Соловьёв, 1991, с. 385–390].] знаменитого Мазепу[239 - Иван Степанович Мазепа (1639–1709) – гетман Войска Запорожского.], о котором мы расскажем в свое время. Все же нельзя сказать, что этот поход не принес никакой пользы. Ведь ближайшей целью его было помешать тартарам прийти на помощь туркам в Венгрии или в Польше, и цель эта была достигнута. Кроме того, князь Голицын получил возможность исследовать эту территорию и заметить то, что могло бы помочь или помешать россиянам в их будущих походах в Крым. Так, он приметил на реке Самаре место, подходящее для закладки города, который мог бы послужить военным приграничным складом. Этот замысел был воплощен в начале следующего года: город был построен по чертежам голландского инженера и назван Новобогородицк [Novobogrodilla][240 - Богородицкая (Новобогородицкая) крепость возведена в 1688 г. по проекту немецкого инженера Вильяма фон Залена, непосредственным начальником которого был гетман Иван Мазепа. Ее земляные валы сохранились в районе современного поселка Шевченко в черте г. Днепра, на правом берегу р. Самары.].

Когда князь Голицын вернулся ко двору[241 - Голицын вернулся в Москву поздно вечером 4/14 сентября 1687 г. [Кохен, 1878, с. 122].], царевна Софья подробно рассказала ему обо всем случившемся в его отсутствие и прежде всего поведала об опасениях, которые вызывало у нее чрезмерное усиление партии царя Петра, во главе которой стояли Нарышкины, т. е. родственники императрицы [Imperadrice][242 - Правильно: царицы. С. Писарев выходит из положения, именуя Нарышкину «царицей, матерью Государя Императора Петра Великого» [Катифор, 1788, с. 63].] – матери Петра[243 - Наталья Кирилловна (урожд. Нарышкина; 1651–1694), вдова Алексея Михайловича, царица, мать Петра I.]. Поэтому бояре, особенно же их сыновья, видя, что именно Петру предназначено стать опорой царства (ибо царь Иван был немощен и телом, и духом), примкнули к Петру, от которого зависела теперь их дальнейшая судьба. Софья боялась, что, если с течением времени эта партия возьмет верх, с ее регентством будет покончено и правление ее прекратится. Властолюбие до такой степени ослепило ее[244 - Речь идет не только о властолюбии. Очевидно, что после завершения правления, которое в литературе не очень точно называется регентством и которое официально не ограничивалось сроком, Софью по русским обычаям, в лучшем случае, ждало замкнутое теремное житье, в худшем – монастырь, что ее, одну из наиболее образованных женщин своего времени, совершенно не устраивало.], что она не только замыслила в душе своей, но имела даже дерзость предложить своему фавориту пойти на государственную измену: «лишить жизни собственных братьев[245 - Вряд ли речь могла идти и об убийстве Ивана тоже – этот брат ей не только не был помехой, но, будучи, как и она, по матери Милославским, самим своим существованием являлся для нее определенной защитой. К тому же он был не в состоянии управлять.], дабы ей достался царский венец». Услышав это предложение, Голицын изменился в лице, ведь, хотя властолюбив он был не меньше царевны, в нем все же не до конца еще угасло чувство чести. Не зная, как поступить, он, с одной стороны, понимал, что с ним будет, если он открыто отвергнет план, предложенный ему такой норовистой царевной, с другой – думал о том высоком достоинстве, которого может достигнуть он сам и его семья, если поддержит замысел Софьи. Наконец он нашел выход, который, как казалось, примирял властолюбие с добродетелью. Он одобрил, или сделал вид, что одобрил, все цели царевны, но, осудил средства, которыми она этих целей намеревалась достигнуть, объявив их чрезмерно жестокими и опасными. Он сказал, что «к той же цели можно прийти непрямыми путями, пусть и не столь короткими, зато более надежными. Ведь необходимо же принимать в расчет и мнение общества, которое непременно восстанет против самой Софьи, если будет считать ее виновной во внезапной смерти Царей: поэтому ему представляется более подходящим другой путь. Следует дать Царю Ивану супругу, а в случае, если он окажется неспособным к исполнению супружеского долга – а были основания полагать, что так оно и случится, – подговорить жену к тайному совокуплению с кем-то. И тогда выйдет так, что у Ивана появится потомство, а значит, сторонники Петра будут разочарованы и непременно его покинут, а его самого легко будет принудить вступить в монашество. В этом случае они добьются своей цели, ибо телесная немощь Ивана позволит им пользоваться всей полнотой власти. После этого им будет легко известить весь свет о прелюбодействе царицы, объявить ее детей незаконными и лишенными каких бы то ни было прав на царский венец. Вслед за тем они добьются расторжения этого супружества и пострига царицы, уличенной в измене, и подберут Ивану другую жену, от которой не будет потомства. Так царский венец естественным образом окажется на голове царевны, которая заблаговременно назначит на важнейшие должности своих ставленников. Наконец, чтобы привлечь на свою сторону духовенство, лучше всего облечь патриаршим саном игумена Сильвестра[246 - Сильвестр (в миру Симеон Агафонович Медведев; 1641–1691) – книгохранитель и справщик Московского печатного двора, историограф, духовный писатель.]