Шизофрения с точки зрения онтопсихологии

«Здесь возникает вопрос: действительно ли все болезни, которыми страдают люди, имеют земное происхождение? Мои собственные исследования убедили меня в обратном, в частности, в отношении таких заболеваний, как шизофрения (…)»[11 - Там же.]. В терминологии меметики[12 - См. Meneghetti A. “Memetica e Ontopsicologia” // Il residence ontopsicologico. – Roma: Psicologia Ed., 2001. Менегетти А. «Меметика и онтопсхология» // Тезаурус. Указ. соч. Статья «Мем как новая парадигма культурного анализа» в журнале «Новая онтопсихология», N02/01, 2001. Менегетти А. «Меметика социального мнения и онтопсихология» // Система и личность. – М.: НФ «Антонио Менегетти», 2015.] мы можем описать это как действие подобное вирусу, который будучи однажды внедренным в систему, использует ее для своего воспроизведения, препятствуя и искажая обычные функции.

3) От этой основной формы экзистенциальной шизофрении, латентной у всех индивидов, берут начало как соматические патологии, так и психические, в виде невроза и той формы шизофрении, которая соответствует ее значению в психиатрии.

Следовательно, психосоматика (все соматические патологии, включая дисфункции в социо-экономической сфере), невроз и шизофрения являются следствием противоречия, даже неосознанного, осуществляемого субъектом в рамках своего экзистенциального проекта или онто Ин-се, которое соответствует всем великим законам вселенной и проявляется в первую очередь в двух основополагающих сферах организмического – в сфере эротизма и агрессивности.

По этой причине желательно, чтобы прежде чем приступить к чтению этой книги по шизофрении, читатели сначала внимательно изучили бы другую книгу А. Менегетти – «Психосоматика».

4) Таким образом, не только отсутствует существенное различие между различными патологиями, и все они являются гранями одной единственной болезни – шизофрении, но поскольку нет двух одинаковых проектов, а значит двух одинаковых людей, невозможно дать общее описание этой патологии. «Не существует одинаковых случаев» – пишет Менегетти в «Психосоматике» – «Необходимо помнить, что определенная патология может быть использована для разных психических причин, также и специфическая психическая причина может использовать разные патологии и симптомы»[13 - Указ. соч.].

Именно этот факт всегда дезориентирует тех, кто пытается описать целостную клиническую картину шизофрении.

4. «Непрямая психотерапия»

Известная поэтесса Альда Мерини оказалась в психиатрической лечебнице, потому что в разгар банальной послеродовой депрессии разбила стул о голову мужа, узнав о его измене, там она пробыла двенадцать лет, во время которых – как она рассказывает – «хранила молчание, наблюдая за идиотизмом врачей: мы сами их лечили, потому что именно они нуждались в нас»[14 - Il foglio quotidiano. 26 marzo 2001, pag.3.].

Это заявление человеку незнающему может показаться вычурным, но оно приходило мне на ум всякий раз, когда я вспоминала обмен шутками между профессором и пациентами-шизофрениками во время клинических бесед – центральной части семинара в Каттолике. Видеть работу Менегетти с пациентами – экстраординарный опыт, без которого, я думаю, я никогда бы не набралась смелости попробовать заняться психотерапией.

Часто, когда видишь того, кто умеет делать что-то очень хорошо, появляется ощущение, что это так легко, но потом, как только пробуешь повторить, понимаешь, насколько ты заблуждался. Наблюдая за клиническим вмешательством профессора, помимо этого ощущения, обескураживает непринужденность, тактичность и ясность ума, с которой он движется в мире другого человека. Кто бы ни был перед ним, и какой бы ни была проблема, он способен был прочитать реальность, опережая сознание другого, и потом подготовив «Я», пациент внезапно оказывался перед ней без возможности скрыться.

Это мастерство, принципы которого он описал, создав рациональную методологию. Разумеется, непосредственное присутствие на клинических беседах отличается от чтения, нужна хотя бы кинетика, проксемика, физиогномика, чтобы получить опыт очевидности. Поэтому в третьей части, посвященной семинару в Каттолике, мы решили не приводить расшифровку клинических бесед, а только теоретические лекции, сохраняя тем не менее экспрессивность и насыщенность речевого содержания.

5. Структура книги

В этой книге особым образом анализируется манифестная шизофрения, учитывая при этом основополагающую экзистенциальную шизофрению, которая является субстратом любой патологической феноменологии.

Книга состоит из трех частей. Исторический обзор в первой части включает три статьи М. Бруньоло, М. Каротенуто и М. Сальвини, описывающих исторический и проблемный контекст данного психического заболевания, давая возможность читателю понять общую ситуацию и оценить значение вклада, сделанного А. Менегетти. Этот фон позволяет увидеть решение, предлагаемое А. Менегетти научному сообществу и здравомыслящим людям, с ясностью, простотой и категоричностью тех открытий, которые на протяжении тысячелетий выстроили через эпохальные события основные устои человеческого ума, цитируемые в книгах по истории.

Вторая часть содержит все работы Менегетти по шизофрении, написанные с 1976 по 1999 гг., которые вместе с книгой «Монитор отклонения в человеческой психике»[15 - См. Менегетти А. Монитор отклонения в человеческой психике. – М.: НФ «Антонио Менегетти», 2014.] составляют полное собрание сочинений, посвященных именно шизофрении.

В третьей части приводится расшифровка выступлений А. Менегетти на семинаре в г. Каттолика, который в первую очередь был посвящен открытым клиническим консультациям с пациентами-шизофрениками.

Маргерита Каротенуто

Часть первая

Суть проблемы

Глава первая

Исторический экскурс о применении онтопсихологии в лечении шизофрении[16 - Др. Марчелло Бруньоло, Введение к конференции «Этиология шизофрении» в г. Каттолика.]

Мне повезло познакомиться с проф. Антонио Менегетти, когда мне было 23 года. Для меня это был период, когда я отдалялся от «благопристойного» общества и занимал в определенной степени жесткую позицию в отношении всего общественного строя, пресытившись мифами и стереотипами, которыми многие довольствовались. Несмотря на этот внутренний и внешний мятеж, я не замечал, что в своем выборе пути сопротивления, я тоже оказывался побежденным стереотипами общества.

На осознание этого у меня ушли долгие годы поиска, анализа и серьезного обучения, когда я пришел к двум очевидным фактам: 1) бессилие, которым заканчивается мятеж, как неспособность создать что-то новое; 2) исключительность личности, вследствие культуры и харизмы, проф. А. Менегетти.

До 23 лет у меня было очень много отличных преподавателей театра, музыки, искусства и политики. Я всегда искал и находил гуманных, терпеливых и талантливых преподавателей. Все они мне дали очень многое, но Менегетти был другим, он был способен осветить на 360 градусов любую тему, касающуюся человека, прежде всего в психологическом плане, то есть в отношении ума и психической деятельности, а конкретнее повседневного «как жить». Разрушить мою критику (в те времена я уже по-своему проанализировал и оценил события 1968 г., в которых я принимал участие вместе с другими, но в глубине себя это было самостоятельным решением) было очень сложно: в итоге благодаря своей внутренней критике я считал себя действительно более высокого уровня, напротив этот человек смог преподать мне уроки жизни.

В большей степени нежели теория (превосходные лекции, новая методология, интеллектуальный синтез или культурный багаж) я обнаружил очевидность действия. Как и другие интеллектуалы, политики, художники, я прикрывался крайней критичностью, самым жестким нигилизмом, скрывая неспособность решать проблемы за обвинениями, опирающимися на некую «глубокую истину». Глубинный критерий был проективен: если это не получится у меня, это не получится ни у кого, а значит если я нахожу это пустым, то это так и есть. И хотя прошло почти тридцать лет, я постоянно сталкиваюсь с подобным поведением у многих, даже умных людей.

Поначалу Менегетти давал мне возможность верить в эту мою абсолютную точку силы, чтобы потом с помощью фактов продемонстрировать мне, на что он был способен. Я сдавался прежде всего перед лицом точного диагноза, которым он обнажал фактическую реальностью любой психической или психосоматической патологии, и последовательного терапевтического воздействия, следовавшего за диагнозом или сопровождавшего его.

В то время я получил диплом по лингвистике и иностранной литературе и учился на факультете психологии Римского университета. И мне посчастливилось стать свидетелем незамедлительного исчезновения клинического симптома в результате простого факта, когда Менегетти выявлял, описывал причину, поддерживавшую патологическое поведение. В то время как он говорил, он воздействовал через слова и дезактивировал эту патогенную причину: это была хирургическая операция на психике. Я был заворожен тем, насколько многого может достичь человек. В итоге это и было доказательством тому факту, что кому-то удалось полностью понять человека.

Должен добавить, что и сегодня я поражаюсь, насколько слова могут стать точным инструментом, своего рода «скальпелем», будучи произнесенными техником жизни. Сегодня мне просто говорить это, но в то время я не понимал, что речь идет о замечательной методологической технике, которую по прошествии времени проф. Менегетти описал и представил в виде теории. В то время к сожалению мне это казалось скорее результатом исключительной интуиции человека типа «восточного гуру».

Каждый из нас понимает через проекцию своих комплексов и знаний или полученного образования. Я должен был научиться, заплатив очень высокую цену в виде потерянного времени и долгих лет посредственной жизни. С другой стороны, я понял, что любое приобретение бесполезно, если не приводит к проблемной точке «здесь и сейчас», поэтому необходимо начинать все с самого начала без фиксированных воспоминаний. В то время я учился на факультете психологии, сам преподавал в средней школе и проходил обучение на курсах и тренингах проф. Менегетти, который объединил вокруг себя группу помощников, сопровождавших его в работе с различными формами психопатологии. Мы всегда работали в тандеме с ассистировавшими коллегами, в том числе бразильцами и испанцами. Почти все случаи были очень тяжелыми и некоторые считались неизлечимыми современной психиатрией. Проф. Менегетти давал нам сопровождать этих пациентов в его кабинет, а иногда мы должны были жить с ними круглые сутки, водить их с собой, в наши дома, постоянно сопровождать их на протяжении определенного периода времени. Этот опыт потом получил название «резиденс» и был описан в книгах по онтопсихологии[17 - См. часть вторую, главу четвертую настоящего издания.].

Я бы хотел лишь описать, как люди приходили со своими проблемами. После перечисления симптомов начинался анализ. В то время проф. Менегетти давал нам немного времени, чтобы мы сориентировались в отношении диагноза, но из-за недостатка наших компетенций эти усилия были скорее бесполезны, потому что было сложно выявить и описать специфическую причину с обычными академическими знаниями. Потом Менегетти принимал решение о вмешательстве и в присутствии группы обозначал пациенту диагноз и инициировал изменение личности больного, основанной на неполноценности и страхе. Все это с большой простотой, так что в дальнейшем лечение казалось даже банальным, предрешенным, но этого было достаточно, чтобы показать нашу слепоту в способе действия.

Во время работы со случаем проф. Менегетти одновременно проводил для нас дидактическое обучение, и я должен сказать, что и все пациенты пользовались этим моментом майевтики, потому что с ними обращались как с умными людьми.

Слушая его объяснения, я не отдавал себе отчета, что рождается онтопсихологическая теория в клинической области. Когда впоследствии я решил изучать онтопсихологию, я вновь переосмыслил эти сцены и действия того, столь важного периода обучения. Описать те случаи сейчас практически невозможно, потому что это потребовало бы много времени и невероятных усилий с моей стороны, но вкратце могу сказать, что интервенция проф. Менегетти всегда была терапевтически результативна: после «терапевтической хирургии» человек менялся, выздоравливал, у него исчезал симптом, и потом уже нашей задачей было продолжить, поддерживая это изменение и препятствуя неизбежным моментам регресса, возвращению старых привычек и сопротивлению клиента.

Каждому через точное действие демонстрировалась собственная точка внутреннего отклонения, которая была бессознательной, но в отношении нее проговаривание исторической ситуации оказывало глубокий терапевтический эффект. Кроме того проф. Менегетти давал некоторые очень практические и простые советы в отношении стиля жизни пациента, и мы, ассистенты, должны были лишь содействовать их реализации.

Постепенно я заметил, что в то время как происходили позитивные изменения в тех, кому я помогал, что-то менялось внутри меня: менялся я сам. Я заметил, что этот человек мог придать функциональную способность другому, восстановить осознание реального положения вещей и возможность реализовать свои инстинкты упорядоченным образом.

Больной человек за короткое время (две недели) был способен начать ухаживать за собой и действительно осознавать реальное положение вещей, совершать действия, которые приносили удовольствие и удовлетворение: то есть восстанавливался порядок природы, поэтому пациент становился продуктивным в отношении себя и других, и благодаря этой способности получал вознаграждение. Единственным огорчением становилось видеть, как семья реагировала на эти изменения, благодаря которым человек приходил к здоровью, реализму, независимости, способности действовать.

Иногда родственники оказывались раздавленными всем этим, а порой утверждали, что предпочли бы, чтобы тот оставался больным, нежели свободным. Эта независимость на самом деле означала для родственников потерю «власти» над субъектом.

Я помню случай тяжелой шизофрении: женщина 35 лет, замужем, мать двоих детей, которая не ела, не пила, не мылась, не ухаживала за собой и слышала внутренние навязчивые голоса. Мой коллега из Бразилии и я ухаживали за ней на протяжении двух недель, давая есть с ложки, моя ее, оставаясь с ней рядом даже ночью, не смотря на то что она постоянно кричала и сопротивлялась нашему уходу. Через несколько дней, во время которых проф. Менегетти общался с ней на групповой терапии, она выразила готовность к сотрудничеству, стала выходить с нами, ухаживая за собой, кушая, ухаживая за своим телом. Она даже говорила с нами «нормальным языком». Потом во время одной консультации профессор Менегетти поставил ее перед выбором «или-или» и описал ей возможность и необходимость изменения, но она отказалась, отвечая в ясном сознании, что она не может начать жить сначала, поскольку уже обременена семьей и детьми. Она не ощущала в себе сил взять эту ответственность: по сути ее безумие решало проблему жизни, которую она вынуждена была создать сама. С нами ей было хорошо, но затем она должна была вернуться в страшную ежедневную рутину. Тогда по дороге домой в машине воцарилась тишина, нагруженная эмоциями, когда мы все поняли, что она не была больной, более того она была умной, но уже бессильной изменить то, что она осуществила к тому моменту: она не могла больше изменить свой экзистенциальный театр. Это был один из редких очень болезненных моментов, которые однако подчеркивают важность психотерапевтической работы, когда профессионально и с человеческой позиции было сделано все возможное, был решен случай и индивид ставился перед выбором в отношении своей жизни, как это делают все.

Я мог бы вспомнить работу в те дни, но не думаю что это уместно, потому что через какое-то время методология получила свое развитие, стала более сжатой как при постановке диагноза, так и при проведении терапии. Восстановление пациента, возможно, требует все так же много времени до тех пор, пока индивид получит возможность освоить новый стиль жизни и приспособится к новизне хорошего самочувствия.

Действительно, пациент после интервенции проф. Менегетти сопровождался онтопсихологом: такова была практика, оформившаяся уже в 1973 г.

Онтопсихолог настаивает на придании ответственности и «устранении» всех попыток пациента вернуться к «безумию» и сопротивлению, которые в случае его победы постепенно будут способствовать тому, чтобы он искал новые практические и умственные решения на свои потребности, пытаясь преодолеть страх к изменениям и встрече с собой.

Так уже в 1973 г. проф. Менегетти учил, как и сегодня, учеников психологов и врачей, как осуществлять вмешательство и лечить психические заболевания.

Сегодня, я и другие коллеги во всем мире способны взаимодействовать с такими больными, ставить им диагноз, лечить с определенной простотой, но с большой точностью, которая появляется в результате изучения и применения этой методологии.

Эту методологию нужно изучать не только через книги или теоретически, но ее необходимо применять, анализируя себя как инструмент постановки диагноза. Это означает, что психотерапевт должен быть точен, хорошо себя чувствовать, всегда должен быть центрирован на самом себе с тем, чтобы гарантировать точное использование методологии, иначе если в нем каким-то образом будет поддерживаться личная раздвоенность, он не сможет в сжатые сроки объективно помочь пациенту.

Я очень часто наблюдал, что коллеги и психиатры боялись шизофрении, не находя в себе сил оказать интервенцию или даже вступить в контакт. Это означает, что хотя заболевание анализируется извне, то же самое раздвоение каждый может испытывать в своем внутреннем глубинном психическом мире. «Врач, излечи самого себя» – говорили древние. Только обладая собственным здоровьем можно вылечить болезнь другого, но все это должно быть осмыслено и организовано в виде методологии, чтобы быть наукой, то есть онтопсихологией.

Я помню случаи анорексии молодых людей, которые спустя неделю резиденса и ежедневной психотерапии – как групповой, так и индивидуальной – очень просто менялись, как будто и не были никогда больны. Они обретали здоровье, но также радость и хорошую социализацию. Проблема заключалась в возвращении в семью, где позитивное изменение не совсем хорошо принималось, потому что к больному уже привыкли, в том числе привыкли вымещать на больном все фрустрации и проблемы других членов семьи. Обычно, родственники, когда у них забирают «мусорное ведро», оказываются не очень довольны и скорее способствуют возвращению адаптивного поведения к болезни.

В любом случае вылеченные пациенты не только избавились от симптома и интегрировались в общество, но некоторые заинтересовались и начали учиться, прошли психотерапию аутентификации, которая подразумевает постоянную смелость в росте, развитии ума и своей истории, показывая, что индивид может достичь в своем существовании.

Клинический аспект психотерапии может вернуть индивиду самосознание и ответственность за самого себя, чтобы позволить ему выбирать свою жизнь: выстраивать ее творчески – это индивидуальная ответственность и ум, постоянный ежедневный выбор.

Глава вторая

История развития представлений о «психическом заболевании» и клинических подходов к его лечению[18 - Подготовлено Маргеритой Каротенуто.]

2.1. Предпосылки