Героев не убивали

(Положив руку на спинку кресла – дряхлого старца, кряхтящего и стонущего под весом жениха – Санрэй пристально, оценивающе разглядывал женщину – о нём недаром говорили, что он берёт себе лучшее оружье и лучших людей. Генерал чуть-чуть скривил губы – знающий его понял бы, что гвардийка… не дотягивает до высоких стандартов.

Грудь так себе – маленькая, но вряд ли упругая.

И бёдра со складками, словно с жабрами…

… и голос… конечно, женская служба – молчаливая, но это уж слишком! А в постели… даже если зашить ей рот.

Сосед Санрэя, генерал Эдмунд, весь монолог просидел с лицом похожим на головню. Пылала она настолько жарко, что Клаус Бриц, казалось, мог прикурить о соседа сигару. Впрочем, вряд ли бы ему этого захотелось. Увлёкшись представлением, – в отличие от остальных, Бриц знал о гвардийках понаслышке – генерал государственной обороны забыл вовремя достать изо рта курево и теперь морщился, облизывая обожженные губы. Рядовой “стойкого” полка посаженный одесную от Брицу злорадно подумал, что это наказание Кляузнику от генералиссимуса за недостойное паррика пренебрежение дисциплиной.

Курить на свадьбе было запрещено)

Вновь заговорил Санрэй.

– Счастлив доложить, что наше наступление, вопреки всем усилиям Иудефъяка, оказалось успешным! Решительными действиями Фердинанда Грека и моими собственными власть нечеловеков в Гвардии практически уничтожена. Грека докладывает, что в ближайшие месяцы, по мере ликвидации нечеловеческих недобитков, он сможет перебросить на митисийский фронт ещё несколько полков. Благодаря этому господин наш генералиссимус, в лице Хорке Ишбала, сможет не просто отразить атаку митисийцев и загнать их в Макай, как это ранее планировалось, но окружить и полностью уничтожить противостоящие ему митисийские войска, вторично взять Макай и пробить дорогу к Медине, где, как всем нам известно, скрывается от возмездия Иудефъяк. Победа близка! Мы осадим митисийскую столицу и затравим колдуна прямо в его логове!

Аплодисменты поднялись как вода по весне – до самого горла.

– И в этом последнем, решительном сражении мы, паррики, уже будем не одиноки.

Генерал незаметно ткнул Рыжего в спину. Рядовой поднялся, возвысившись над дамой Агнесс как гора над городом.

– Очищенная от нечеловеков Гвардия присоединяется к своим Героям! В ознаменование восстановления единого антимитисийского фронта, королева Гвардии Агнесс выходит замуж за солдата Милитарии Сар-Паррик, соответствующего герою Джефферсу! В ознаменование восстановления единого антимитисийского фронта троекратное “славься”!

…ся!

Санрэй повернулся к застывшей, как заглянувшая в зеркало горгона, Агнесс и официально представил ей Рыжего.

– …рядовой солдат первого “победоносного” полка, под командованием героя Хёнинга. Полностью соответствует герою Джефферсу. В битве на незнаменитом мосту целый день сдерживал наступление Тенши Иудефъяка Рибирто Кареу. После поражения рыцарских войск возглавил сопротивление митисийским захватчикам…

Генерал Санрэй зачитал список подвигов Рыжего, начинающийся подвигами самого Джефферса, бедного рыцаря из тех, кто за неимением собственного замка вынужден был ютиться в городках, деревушках, заставах или вовсе скитаться по необъятной Гвардии. Но

– любопытный казус, имевший под собой дипломатические причины -

подробно осветив подвиги Джефферса на войне, проигранной Гвардией Иудефъяку, Санрэй особо отметил, что Джефферс пришёл на помощь терпящим ещё больший крах, паррикам, презрев волю предавшегося колдуну короля. В красках расписал судьбоносное сражение за Ставку, носившую тогда иное имя, и второе сражение за Ставку, после – и по результатам – которого она и стала Ставкой,… и как через барьер перемахнул через годы, к эре генералиссимуса: Третьему Митисийскому Наступлению, и борьбе с ним, и далее, обойдя войны с Гвардией и жизнь в глаза не видевшего митисийцев Рыжего. Подвиги героя против рыцарей внезапно оказались неудобными и были опущены.

Джефферс – поведал вместо этого Санрэй – убил Тенши Иудефъяка Омикорна. Он был первым среди тех, кто брал Макай и среди тех, кто прикрыл отступающих парриков во время Четвёртого, удачного, контрнаступления митисийцев, а во время, растянувшегося до настоящего времени Пятого совершил ещё великое множество славных деяний.

Рыжий… не жаловался. После того, как генералиссимус ограничил запрет, согласно которому два солдата не могли соответствовать одному герою, рамками одного фронта, на митисийском появился свой Джефферс и много ещё кто, и точно также обогатился гвардийский фронт. Герои приобрели метафизическое измерение. И конечно, нельзя было не согласиться с тем, что на свадьбе, скрепляющей паррико-гвардийский союз, подвиги второй ипостаси Джефферса и в самом деле смотрелись уместней.

…по знаку закончившего Санрэя Рыжему передали инструмент: иглы, ритуальный нож и баночки с краской. Сжав до хруста зубы, королева повернулась к будущему мужу спиной.

(Это был он!

Агнесс не могла ошибиться. Тот самый паррик, тыкавший подожжённым знаменем в свалявшуюся шесть низких, будто пригнутые к земле древесные кроны, облаков, не иначе полагая, что так его увидят не только гвардийцы в цитадели, но и этот их… Иудефъяк. В отличие от других женщин, жмущихся друг другу на гребне покрывшейся оспинами выбоин стене, королева имела счастье лицезреть действо в подробностях.

…В те времена укрепления ещё кое-как сдерживали парриков. Города собирали вокруг себя врагов, как магнит железную стружку, замки и храмы чугунными ядрами висли на ногах непобедимых полков. Но подводили и они – на сей раз паррики ворвались внутрь на плечах защитников, сдуру решившихся на вылазку. Это был приговор, утверждённый богами – ухватив победу за пятку, военные идеалисты не отпускали её, и выбить их назад в поле было не проще, чем повернуть вспять время,…И всё же рыцари попытались.

Их отчаянную контратаку захватчики утопили в крови; быстро взяли верх в уличных боях – несмотря на то, что гвардийцы понимая, что пощады не будет ни им, ни их семьям, бились как никогда отчаянно – и, не откладывая в долгих ящик, овладели рубежом призамковых стен. Оставался только сам замок, сопротивлявшийся с упорством обречённого, но на него паррикам просто не хватило времени. Из ещё не разорённых областей, как всегда, превосходя врага числом, под грохот барабанов и напевы флейт, колыхая знамёнами, точно волна пеной, выдвигалась новая армия. Безногий Всадник, Фердинанд Грека, не уповая на непобедимость своих войск – Агнесс никак не могла отказать ему в уме! – торопливо подгребал под себя рассеявшиеся по стране отряды…

…Огромный, как будто великан из сказки, паррик поднял горящее знамя и, развернув полотнищем книзу, вогнал – так добивают врага – в сложенную заранее кучу тряпья. Оно занялось мгновенно, и огонь прихотливо извиваясь, потёк по улицам, словно нити татуировки по коже Агнесс: буквы складывались в предложения, предложения – в речь. Послание, выжигаемое по плоти города, гласило несгибаемость, непреклонность, неотвратимость возмездия; впрочем, слова быстро растворились в огненном озере. Когда всё закончилось, стоять осталась только закоптелая цитадель – последний зуб во рту дряхлого, разваливающегося на глазах рыцарского королевства. И – вонь горелого мяса, густая как сам йагурт, слизанный первыми королями с вымени бесформенной богини Шуб-Ниггурат. И – пепел, пепел, пепел! – паррики ушли, но, обозлённые упорством защитников, позаботились о том, чтобы никто не смог последовать их примеру).

Рыжий склонился над Агнесс и сделал первый надрез.

Хруст рассечённой кожи внезапно показался солдату оглушающим, а от вида выступившей крови ему – ветерану бесчисленных боёв – сделалось нехорошо. Рыжий пошатнулся, и только выкованный войной характер удержал его от того, чтобы выронить нож. “Считать её человеком” – опять повторил себе Рыжий – “считать её человеком”.

Разрез получился недостаточно глубоким, и Рыжий повторил и его, приложив усилие. Постепенно тело Агнесс покрывалось татуировками, символизирующими рыцарские добродетели жениха – а меж ними, – и сращенные с ними сложным образом – проступили подвиги героя Джефферса, живым памятником которому Агнесс предстояло служить до конца своих дней; кровь, алой паутиной облепившая тело королевы, в этот момент считалась за кровь поражённых героем митисийцев. Невеста превращалась в карту, описывающую не пространство, но время – битвы были странами, деяния городами и посёлками, вьющиеся лозой узоры логикой, соединяющей их друг с другом. Жизнь рыцаря, погибшего ещё до рождения Рыжего, на войне, начавшейся прежде его собственного рождения, в контексте истории этой войны, отразившейся в женщине.

Несмотря на первоначальное смятение, рядовой работал уверенно – сказывались тренировки на крестьянках, организованные для него по приказу генерала Эдмунда, только очень медленно. Церемония ползла к завершению капелькой слюны по подбородку. К сожалению, Рыжий этого не понимал и не чувствовал нарастающего нетерпения.

(Не выдержав ожидания, штабные “крысы” начали переговариваться. Следуя их примеру, к поруганию дисциплины присоединись и солдаты, а за ними гвардийские рыцари, тоже раздраженные, – но уже профанацией ритуала, невольно допущенной Рыжим… Шум поднимался, как тина со дна реки, и даже славящийся выдержкой генерал Санрэй переминался с ноги на ногу. Молчал только генерал Эдмунд; он находил странное удовлетворение в мысли о том, что с женщиной паррикой так не будут обращаться никогда – странное, если знать о том, какую роль он сыграл в подготовке свадьбы).

На каменные плечи подобравшейся как перед прыжком Ставки, тем временем, плащом легли сумерки. По захваченным туманом улицам столицы парриков чумными крысами шныряли слухи. Третий, тыловой, фронт Милитарии, как всегда, информировали на необходимо достаточном уровне. Никто ещё знал о том, что свершается за наглухо закрытыми дверями Штаба, ни о крутом, как рубануть с плеча, зигзаге политики парриков, впрочем, о разгроме рыцарских войск героем-генералом Санрэем им сообщили. Но не это заставляло сердца последователей генералиссимуса биться учащённо – за долгие годы войны паррики научились настороженно относиться к победам сколь угодно ярким и окончательным – город обсуждал переброску войск. То, что один из фронтов, столь долго существовавших в отрыве друг от друга и, подобно параллельным мирам, сообщающимся только через Angelus Errare[1 - Ошибки Ангелов (лат). В Chrono Cross, место пересечения параллельных миров. Поскольку настоящая повесть выросла из фанфика на Chrono Cross, я позволил себе украсить её этой и некоторыми иными отсылками, несмотря на то, что смысловой связи между повестью и Chrono Cross не сохранилось.] Штаба, протянул руку другому, означило перемену. Милитария познавала и собирала себя отовсюду, не позволяя надеяться и всё же надеясь, что окончательное поражение проклятого Иудефъяка не за горами.

– Всё!

Про себя сказал Рыжий, забивая гвоздиком “ё”

Солдат распрямился, ощущая приятное похрустывание в позвоночнике. Разукрашивание невесты было законченно. Генерал Санрэй быстро передал Рыжему символ королевской власти – тиару – и подчинённый Хёнинга торжественно водрузил её на голову Агнесс

(эту часть ритуала Рыжему разъяснили особо).

Теперь молодые, взявшись за руки, могли подойти к столу, за которым восседал нервный Модест Макри, и оформить брак официально, по высшему из разрядов, доступных каждому из объединившихся народов. Так они и поступили. Премиор-генерал поспешно развернул перед августейшей четой, будто тонущий в темноте свиток (заштриховали богов!), гласящий “именем господина нашего генералиссимуса, соединяем вас в идеале”. Рыжий взял перо и размашисто подписался “Джефферс”, а графу “звание” заполнил словами “Герой” “Рядовой” “Король” (всё с большой буквы – прибедняться не в обычае парриков). Агнесс макнула палец в чернила и поставила, нет, не крестик – настоящий могильный крест, – всюду, где требовалось приложение руки невесты. Затем она, добавив рыцарской экзотики, бестрепетно сунула почерневшие пальцы прямо в горящую свечу, черпнула воска и стряхнула на свою подпись, таким образом, запечатлев её.

Наконец, свиток подписали свидетели.

1/3 вторичного воплощения господина генералиссимуса премиор-генерал Модест Макри.

По приказу 1/3 вторичного воплощения господина генералиссимуса Фердинанда Грека, генерал Эдмунд Айсланц.

По приказу 1/3 вторичного воплощения господина генералиссимуса Хорке Ишбала, полковник Цаччария.

Можно было садиться за стол.

3

Их – столы – расставили перстнем.

В центре, как драгоценный камень, рыцарский – из его толщи, искусный резчик поднял всю Великую Гвардию, как со дна морского, и, поднявши, перекрутил таким образом, чтобы столовый прибор и яства каждого из высоких гостей символично оказались прямиком в их владениях. Во главу его усадили и Рыжего. Прочие заняли паррики – и рядовые солдаты, и облечённые соответствием величайшим героев, включая Эдмунда, Модеста, и Клауса (Бриц нагло дымил). Таким образом, паррики как бы обретали рыцарское достоинство, а гвардийцы приличествующее им место среди народа раскрывающего Великого Военного Идеал.

– Отныне – с воодушевлением сообщил им Санрэй – число героев-рыцарей в рядах парриков увеличится.

Свадьба плавно переходила в переговоры, и рыцари оказались весьма разговорчивыми.

Ни один из них даже не прикоснулся к еде – разительный контраст с дорвавшимися до стола “крысами”

Вопросы, задаваемые Рыжему промеж здравиц (те, кстати, оказались, весьма необычными и не всегда понятными – на странницах военного вестника такое бы точно не опубликовали), и тостов, не сопровождавшихся возлияниями, были явно заготовлены заранее и столь же явно не утверждались у парриков. Границы владений, распределение полномочий между союзниками и внутри союза… Рыжий элементарно не имел полномочий даже сам-друг обмозговать такое – и, тем не менее, отвечал, ориентируясь на тихие подсказки генерала Санрэя. Нечленораздельно, то есть не голосом, – меньше всего рядовой хотел показаться перед рыцарями смешным (а Хнас наглядно объяснил ему, что быть косноязычным смешно!) – а покачиванием головы, движением бровей, рук…

Зрите, да уверены будте,– вам я главой помаваю.