Первый ученик

Шаров ударил. Макс блокировал. Еще удар – уклонение. Он больше не был первокурсником, которого пинали от одного к другому. Грош заехал парню локтем в грудь, и тот, ловя дыхание, ухватился за тумбочку, чтобы не упасть. Ударить его в спину было бы самым простым. И неправильным. Максу нужна была информация, а не победа.

Шаров выпрямился. С тумбочки на пол посыпались ручки, взмахивая страницами, спланировал блокнот, съехала курточка, посыпались из надорванного пакета семечки. Грошев выдохнул и пропустил удар висок. Пропустил от неожиданности, от осознания того, что увидел. Под той самой ветровкой лежала та самая книга!

От цветных пятен перед глазами он просто отмахнулся, хотя его и ощутимо повело вбок. Второй удар он успел перехватить, но на этот раз вместо того, чтобы оттолкнуть Шарова, притянул его ближе и спросил:

– Зачем тебе две одинаковые книги? Про запас держишь?

И только после того, как в круглые и отчаянно злые глаза вернулся испуг, Макс отступил. Сделал шаг к куче вещей и выхватил толстую книгу.

– Не трогай! Не смей… сволочь, – в голосе старшекурсника появились беспомощные нотки.

Грошев открыл справочник. В страницах, некогда заполненных цифрами и буквами, был вырезан ровный квадрат. Точно в ширину узилища. А ведь на миг, когда он стоял там (у окна) и смотрел на абсолютно целую книгу, идея, пришедшая к нему в библиотеке, показалась полной глупостью.

Разве можно вынести что-то на глазах у напарника, на глазах у двойки сменщиков? Нет, если они не в доле. А если в доле, скоро об этом будут судачить все. То, что знает один, будет знать только он один, то, что знают двое – весь лагерь. Куб вынесли в открытую, просто положив его в книгу.

– Сколько ты хочешь за молчание? – хмуро спросил Шаров, весь боевой задор которого куда-то улетучился.

– Всегда одно и тоже, – посетовал парень. – Все уверены, что меня можно купить.

– А это не так?

– Так, – усмехнулся Макс, – но в краже пытались обвинить меня, не забыл? У тебя денег не хватит. Так что рассказывай! Или я с этим, – он потряс справочником, – иду к Нефедычу. Ты все равно расскажешь, но уже ему и следователям – последствий огребешь намерено.

– Да, блин, нечего рассказывать, – Шаров плюхнулся на неубранную постель, схватил полотенце и вытер кровь с разбитой губы. – Это шутка была, понял? Ну, попросили меня помочь подшутить над тобой, гадом.

– Кто попросил?

– Кто-кто, – старшекурсник фыркнул. – Лиса, конечно. Таким не отказывают, да и с распределением она помочь обещала.

Странное ощущение. Словно внутри оборвалась какая-то ниточка, о существовании которой он раньше и не догадывался. Почему укол оказался неожиданно болезненным? Его предавали и раньше, он давно привык, а это даже предательством не назовешь. Тогда почему сейчас так неприятно, немного неловко в первую очередь перед самим собой? Он ожидал от девчонки Самарского чего-то другого? Теперь можно вдоволь посмеяться над своими ожиданиями. Мир никогда не изменится.

– Ты же знаешь ее семейку, – продолжал рассказывать Шаров, – не та девчонка, которую я бы хотел иметь во врагах, просто иметь – другое дело…

– Не отвлекайся. Она попросила вынести куб?

– Да. И даже книгу эту дала, чтобы Слепцова не втягивать.

– И ты согласился? Это же опасный призрак?

– Спятил? Это шутка была! Шутка! Пустой куб с последней скамьи. Обидно девчонке, что из-за тебя Темыча в карцер заперли. Вот она и хотела тебе нервы потрепать. Через пару дней мы должны были вернуть его на место.

– И что помешало?

– Что-что… он пропал, этот дебильный куб. Я везде искал, – парень окинул взглядом бардак в комнате и потрогал опухающую губу. – Я к Насте, так и так, пропал куб. А эта коза, – последнее слово Шаров просто выплюнул, – большие глаза сделала. Какой куб? Какая шутка? Ничего не знаю. Блин.

– Все?

– Все.

– Уверен?

– Иди ты в пень, Грошев. Я из-за этой штуки две ночи не спал, зубами клацал.

– А чего клацать-то, если куб пустой? Пустой? – спросил Макс.

– Я ж его с последней скамьи унес. Настька сказала взять средний, я и взял. Правда подумал, не все ли равно, раз они все дохлые, – старшекурсник почесал бритый затылок.

– Стоп, – Грош посмотрел на старшекурсника. – А сам ты не почувствовал дохлый он или нет?

Шаров отвел глаза и едва слышно произнес:

– У меня сенсорика – всего две десятых.

Макс смог удержаться и не присвистнуть. Псионники все не похожи друг на друга, как бывают разными художники, писатели, настройщики ткацких станков и роялей. Кто-то рисует пейзажи, кто-то – портреты. Кто-то пишет стихи, кто-то – прозу. Все разные, даже пси. У Макса, к примеру, чувствительность – абсолютная единица. Показатель, который он не смог себе занизить, потому что зачет принимал Арчи. Он чует потустороннюю вонь за несколько десятков метров. У большинства сенсорика держится на уровне от пяти до семи десятых – и это считается нормой. Шаров среди них со своими двумя десятыми – как слепец среди зрячих: силой оперировать может, но вот чувствует ли он ее – еще вопрос.

– То есть Настя велела тебе забрать определенный куб, хотя на последней скамье все равны, и ты даже не смог определить, мертв ли призрак на самом деле?

Парень беспомощно посмотрел в окно и в качестве последнего аргумента добавил: «Он стоял там, в лаборатории, приготовленный к вскрытию».

Второй раз за последние полчаса дверь открылась, и на этот раз побледнел хозяин комнаты.

– Шаров, Грошев, – Арчи посмотрел на студентов. – Что вы тут делаете?

– Ничего, просто разговариваем, – чересчур быстро ответил Шаров.

– Оно и видно, – препод задержал взгляд на распухшей губе одного и расползающемуся на виске синяку другого, поддел ботинком валявшуюся на полу куртку и скомандовал: – Шаров, наряд вне очереди, развел свинарник. Час на уборку, потом ко мне.

– Есть, – старшекурсник встал.

– Грошев, если через пять минут тебя не будет на тестировании, а я не увижу твоих каракуль на листе – присоединишься к Шарову, раз вы теперь друзья.

Макс решил соглашаться с анкетой во всем. Тупо проставляя крестики в первом же квадрате.

«Хотели бы вы работать с материей?» – «Да».

«Хотели бы вы не работать с материей?» – «Да».

Он совсем не хотел бы работать.

«Испытываете ли вы брезгливость к останкам?» – «Да».

«Испытываете ли вы потребность в сочувствии при виде смерти?» – «Да».

Именно его и надо пожалеть. Остальные перебьются: как живые, так и мертвые.

Бездумное черкание в пустых клетках не мешало мыслям водить в голове хороводы. В чем-то он оказался прав с самого начала. Призрак, которого привязали к его руке, был почти мертв. Они неправильно соотнесли кражи во времени. Первым украли приготовленный к вскрытию куб, а его место на последней скамье заняло узилище Лукина.

Работы в лаборатории ведут не каждый день, подмену не раскрыли, а зафиксировали кражу Лукина, хотя тот еще находился в бункере.