Лилит

Приютить Машу он согласился, одиночество его не прельщало.

– Дура ты, Машка! Такого мужика упускаешь! Да еще и ребенок! – сидя на кухне и попивая вискарик с яблочным соком, проговорил Гена нараспев. – Ладно, ты располагайся, а я на работу поеду. Тут подвернулось кое-что, позвонили знакомые знакомых, дагестанцы какие-то. Сказали, срочно приезжай. Свадьба, наверное. Может, их стилист облажался? Они даже машину прислали! Видала, как ценят меня?

Он хватался за любую работу, но все преподносил так, что создавалось впечатление, что мир без него остановится, если не воспользуется его гениальным талантом.

– Учись! Поеду, еще и денег втридорога сдеру! Я всегда такие заказы беру, я же очень известный в узких кругах! Ко мне записываться надо, но халтурка не помешает, они меня потом еще кому порекомендуют. Вот так и работает сарафанное радио! Так что давай, подумай пока, чем в жизни заниматься будешь, а то мужик нынче пошел, видишь какой. Не понимаю, че им надо. – И, манерно тряхнув головой и подняв подбородок к потолку, гордо направился в комнату за чемоданчиком с волшебными причиндалами, преображающими старых советских баб с халами и молодых, стремящихся соответствовать журнальным стандартам девушек в очаровательных и модных нимф. – Не грусти без меня, вернусь, поговорим, – и выпорхнул из дома.

Маша слонялась по комнате в раздумьях. Правильно поступила или нет? С Аликом да, а вот с ребенком? Тихое чувство вины зарождалось и начинало просверливать в душе маленькие дырочки. А вдруг ошибка? Маша отмахнулась от этой мысли, как от назойливой мухи, человек не способен ошибаться, он способен лишь винить себя за то, что сам посчитал ошибкой. Маша же считала себя правой во всех отношениях.

Мерседес с Геной на борту выехал за МКАД в какой-то серый городишко. Район был темный и суровый, свадебной атрибутикой здесь и не пахло. Дома закончились, начиналась промзона. Машина остановилась у ворот гаражного здания. Гену встречали. Человек с каменным лицом, молча кивнул головой, мол, следуй за мной. Гена почувствовал что-то неладное. Легкий озноб прошиб его тело, но назад дороги не было.

В полумраке комнаты за круглым столом сидели четверо мужчин кавказской национальности. Перед ними стояли две бутылки водки, одна початая, вторая только из морозилки, покрытая белым инеем. Кубики льда, плавающие внутри нее, говорили, что продукт не очень качественный. Гена напрягся.

– Ну что, где моя красавица? Кого красивой делать будем? – как можно непринужденнее, но в своей гейской манере спросил Гена, чтобы разрядить обстановку. Уже понимая, что попал, но пока не понимая, как и куда.

Но страху надо смотреть в лицо. Мужчины молча повернули головы и вылупились на него, не меняя выражение лиц. Тот, кто разливал водку, остановился и замер, держа бутылку на весу. Гена встал как столб, вытянув руки по швам. Где-то за спиной тишину нарушил тихий голос с ярким кавказским акцентом. Гена резко развернулся на сто восемьдесят градусов, всем телом, как в армии. Так собака разворачивается лицом к опасности и задницей к месту, где можно чувствовать себя более безопасно. В эту минуту мужчины за столом были меньшим злом, чем то, что он увидел. Перед ним стоял гроб. В гробу лежало тело мужчины, во лбу которого зияла чистенькая аккуратненькая дырка размером с десятирублевую монету. У изголовья покойника стоял осунувшийся старик и тихим голосом проговорил:

– Тут вот человечка надо сделать красивым. Задача ясна? – И твердой походкой прошаркал к столу, где остывала разлитая уже по рюмкам водка. У Гены забурлил от страха живот и прилип к спине. К горлу подступила тошнота.

– Я не по этой части, господа, – пролепетал Гена, надеясь пробудить в собеседниках зачатки разума.

– Видим мы, по какой ты части, – продолжал старик, – у тебя нет вариантов, или ляжешь рядом с ним.

Аргумент был убедительным. Если не избежать насилия, значит, надо расслабиться и получить удовольствие. Поняв, что сопротивление бесполезно, Гена дрожащими руками открыл чемоданчик и достал тюбик тонального крема. Он умел отдаваться работе со страстью. Сосредоточившись на работе, Гена старался думать о трупе как о живом, только спящем. Это помогало. Мастерство не пропьешь. Через час все закончилось. Мысли, выйдет ли он из этой передряги живым, не давали покоя. А вдруг им надо убрать свидетеля? Никто не станет искать бедного престарелого гея, уж гейское сообщество точно не заступится, и он никогда больше не увидит маму и ждущую на кухне Машку. Жаль, он ей не сказал, куда конкретно поехал.

Он отошел от гроба, прищурился, как бы рассматривая свою работу, и, удовлетворенный, выдохнул:

– Все, принимайте.

Старик поднялся из-за стола, прошаркал обратно к гробу, молча уставился на лицо покойника, постоял. Его каменное лицо изменилось ни на йоту.

– Ну как? – Любопытство и гордость за свою работу не покидали Гену даже в эту минуту.

Старик медленно перевел взгляд на Гену и молча продолжал смотреть стеклянным взглядом. Перед Гениными глазами пролетела вся его жизнь, он кожей ощущал, как из-под краски на висках начала проступать седина.

– Хорошая работа, – наконец сказал старик. – Отвезите его. – Он махнул головой кому-то в темноту.

Гена быстро собрал свои манатки и ринулся к выходу, даже не обернувшись к столу с сидящими за ним мужиками. На улице, глотнув свежий воздух свободы, он быстро юркнул в мерседес и с надеждой, что его все-таки повезут домой, а не в лес, автоматически пристегнулся и стал ждать своей участи. Машина плавно тронулась и двинулась в сторону города, и примерно через полтора часа остановилась у подъезда. Водитель достал конверт и молча притянул его Гене. Взгляд водителя был красноречив. Гена в полуобморочном состоянии схватил конверт и открыл дверь машины. Будучи человеком умным, он понимал, что никакие предупреждения о том, чтобы молчать, не и нужны, и так ясно, что если он откроет свой рот, то ему его закроют, где бы он ни был, и к его гробу никакого визажиста вызывать не будут. Да и будет ли вообще этот гроб?