Дневник доктора Финлея

– Вот уж нет! – возразила Бет. – Вчера вечером звала его я.

– Ты его не звала, Бет Скоби.

– Я звала!

– Ты не звала!

– Извини, но я звала! Я это помню, потому что он все время прятался в кустах смородины.

– Это было позавчера! Я прекрасно помню, что? ты говорила мне, когда вошла. Это было не вчера.

– Прошу прощения, но это было вчера вечером.

После чего они обе вышли из себя и не на шутку распалились. В конце концов Бет решительно заявила:

– Последний раз прошу тебя, Анабель. Иди и позови кота!

На что Анабель с такой же решимостью прошипела:

– Сейчас не моя очередь звать кота.

Тут они обе вскочили и отправились спать. Ни та ни другая не позвала кота.

Все могло бы закончится хорошо, если бы Руфусу, столь неожиданно оказавшемуся на свободе, не взбрело в глупую кошачью голову гульнуть.

На следующее утро Руфуса в доме не оказалось – он пропал, и притом навсегда. И когда стало понятно, что Руфус безвозвратно потерян, Бет повернулась к сестре, как гадюка, на которую наступили.

– Я больше никогда, – заявила она со всей яростью, на какую только была способна, – не заговорю с тобой, пока ты не бухнешься на колени и не попросишь у меня прощения за то, что ты натворила.

– А я, – со всей страстью возразила Анабель, – больше никогда в жизни не заговорю с тобой, пока ты на коленях же не попросишь у меня прощения.

В ходе семейных ссор подобные клятвы звучали и раньше. Но на сей раз самым странным было то, что сестры Скоби стали блюсти клятву, и еще необычней было то, каким образом.

Итак, в половине двенадцатого, в тот самый день, когда Финлей получил записку с просьбой осмотреть мисс Анабель, он направился по усыпанной белой галькой дорожке к дому Скоби и осторожно постучал в дверь, которую открыла сама Бет Скоби.

Хотя сестры жили в достатке и получали доход от общей ренты, они гордились тем, что не держали горничной.

– Пройдите, пожалуйста, сюда, доктор, – сказала Бет, провожая его в холодную чистую гостиную с мягкой, набитой конским волосом мебелью, морскими пейзажами на стенах, превосходным фарфором Сацума в буфете и тяжелыми, представительского вида, мраморными часами, торжественно тикающими на каминной полке, и тем же бесцветным голосом добавила: – Я посмотрю, готова ли моя сестра вас принять.

И она вышла из комнаты.

Оставшись один, Финлей инстинктивно подался к камину, чтобы согреться. Однако в камине не было ни единого приветливого язычка пламени, только решетка, скрытая за резным лаковым экраном. Но внимание Финлея привлекла аккуратная стопка бумажных полосок на каминной полке, рядом с часами, таких же, как та, на которой была написана адресованная ему просьба. Рядом с этой стопкой лежал карандаш. Смутная догадка стала всплывать на поверхность сознания доктора.

Вдруг Финлей приметил две скомканные бумажки, валявшиеся за экраном на каминной решетке, и, движимый странным любопытством, наклонился и поднял их.

На первой было написано карандашом:

Я плохо себя чувствую, пожалуйста, пошли за доктором.

На второй:

Не мели чепуху, воображая, будто ты больна.

В изумлении Финлей бросил бумажки. «Так вот как они общаются все это время», – подумал он.

В этот момент посторонние звуки заставили его обернуться. В дверях стояла Бет.

– Моя сестра примет вас, – ровным голосом объявила она.

И он мог бы поклясться, что она сжимала в ладони скомканную бумажную полоску.

По указке мисс Бет – сама она не последовала за ним – он поднялся по лестнице и вошел в одну из двух спален.

Анабель лежала на большой кровати с медными набалдашниками, под красиво вышитым покрывалом. Постельное белье и подушки выглядели великолепно. Однако о самой Анабель этого никак нельзя было сказать.

Всего каких-то пять минут потребовалось Финлею, чтобы диагностировать у нее грипп – его ранние симптомы, – с которым ей придется несладко.

Сухая кожа, повышенная температура, учащенный пульс и уже начавшиеся подозрительные хрипы в основаниях легких.

Она с мрачным видом дала себя осмотреть. В ней не было пугливой стеснительности, столь часто свойственной пожилым незамужним дамам.

Едва закончился осмотр, как она сразу же перешла к делу:

– Значит, я заболела, судя по вашему лицу?

– У вас грипп, – честно сказал он. – Сейчас очередная эпидемия. Протекает он тяжело, но без серьезных последствий.

В ответ на его уклончивые слова она коротко рассмеялась, что вызвало у нее кашель.

– Я имею в виду, – покраснев, уточнил он, – что через неделю или десять дней все пройдет.

– Конечно пройдет!

– А пока мне лучше найти для вас сиделку.

– Вот только не это, доктор. – Взгляд ее глубоко посаженных глаз снова посуровел. – Моя сестра позаботится обо мне. Конечно, сиделка из нее, бедняжки, никакая, но я как-нибудь с этим смирюсь. – Анабель помолчала. – Знаете, доктор, она очень упряма. Упряма донельзя и сварлива к тому же. Но я терпела это в здравии. Перетерплю и в болезни.

Ему больше нечего было сказать Анабель. Он сложил стетоскоп, захлопнул саквояж и спустился на первый этаж.

В гостиной, окруженный мягкой, набитой конским волосом мебелью, морскими пейзажами, фарфором Сацума и монументальными часами со стопкой бумаги возле них, он сообщил Бет:

– У вашей сестры грипп.

– Грипп! Всего-то? Ну-ну! Анабель всегда любила себя пожалеть.

– Ваша сестра действительно больна, – резко повысил он голос. – Неужели вам не понятно? В ближайшие дни ей станет только хуже, прежде чем может наступить улучшение. Гораздо хуже. Этот грипп – не шутка. У нее настоящий легочный тип. Ей нужен будет уход.

Бет легко отмахнулась с ироничным видом: