Дневник доктора Финлея

Он улыбнулся ей в ответ:

– Я загляну еще разок для порядка. Скажем, через неделю или дней через десять. Вас это устроит?

– Меня это вполне устроит, доктор, – со всей любезностью ответила она.

Когда он ушел, она продолжала тихонько раскачиваться в кресле-качалке.

– Славный молодой человек, – проговорила она, полная доброжелательства. – Да, он молодчага. Впрочем, теперь, когда все позади, я бы не стала утверждать, что это он меня спас. – Она многозначительно помолчала. – Да-да! Что действительно мне помогло, так это то, что ты взяла и заговорила со мной. – Еще одна пауза, полная смутного торжества. – Видишь ли, сама мысль о том, что ты сдалась, Бет, что ты заговорила первая, когда мне было плохо, подняла мне настроение.

Бет, слегка порозовев, села на диван:

– О чем ты говоришь, моя дорогая? Это ты, Анабель, заговорила со мной. «Дай мне попить», – сказала ты так же ясно, как я в данный момент говорю с тобой.

– Нет-нет, – мягко покачала головой Анабель. – Я прекрасно помню, как это было. Ты подошла к моей кровати и опустилась на колени. Затем, со слезами на глазах, ты сказала: «Это все моя вина, Анабель, дорогая. Это я во всем виновата».

– Что? – воскликнула Бет, напрягшись всем телом и устремив на сестру сердитый взгляд из-под черных бровей.

– Ну да, – хохотнула Анабель. – И ты даже сказала, что во всем была не права. «Это была моя очередь, – сказала ты. – На самом деле это была моя очередь позвать кота».

– Это неправда! – закричала Бет.

– А? Что это? – воскликнула Анабель, перестав раскачиваться и медленно заливаясь краской.

– Это неправда! – зло повторила Бет. – Это ты сама сказала, что ошиблась. Ты призналась, что была твоя очередь позвать кота.

– Я ничего подобного не говорила.

– Ты так и сказала.

– Я этого не говорила. Тогда была не моя очередь звать кота.

– Нет, твоя.

– Нет, не моя.

В том же духе они и продолжили. Дальше и дальше – напрямик к горькому, неизбежному финалу.

Поэтому, когда в конце недели к сестрам Скоби заглянул Финлей, между ними снова царило молчание. Бет и Анабель общались записками точно так же, как все эти пятнадцать лет.

Обхватив голову руками, Финлей в полном ошеломлении вышел из дому. Затем по примеру Камерона он воззвал к небесам:

– Господи! Если хоть одна из этих старых дьяволиц снова заболеет, я прослежу, чтобы она не выздоровела, даже если для этого мне самому придется ее отравить.

4. Жена героя

В течение нескольких дней в Ливенфорде только и разговоров было, что об этом матче. Конечно, в этих краях народ всегда был помешан на футболе. Тут, понятное дело, свои традиции. В старые добрые времена, когда центральные нападающие носили бакенбарды, а вратарские штаны застегивались под коленом, Ливенфорд был командой чемпионов.

То, что они после эпохальных триумфов померкли, скатившись на последние места во Второй лиге, ровным счетом ничего не значило. Ливенфорд все еще оставался Ливенфордом. И вот теперь, в первом круге Кубка Шотландии, они дома сыграли вничью с «Глазго роверс».

У себя дома – с «Глазго роверс», лидером первого дивизиона, лучшей командой страны!

На верфях, на улицах, в магазинах, в каждом заведении, включая бары «У философа» и «У слесаря», – от этого потрясающего события у всех просто мозг выносило.

Совершенно незнакомые люди останавливали друг друга на Кросс.

– Разве нам они по зубам? – с придыханием спрашивал один.

А другой, не скрывая чувств, отвечал:

– А то! Во всяком случае, у нас есть Нед!

Нед Сазерленд и был тем самым, о ком они говорили, – Сазерленд, кумир, чудо, эталон! Сазерленд, герой бессмертного афоризма Бейли Пакстона: «У него в одном мизинце футбола побольше, чем в мозгах у всей команды».

Старый добрый Сазерленд! Неду – ура! Нед был немолод; его возраст трудно было определить – как у женщины. Но знающие люди считали, что Неду под сорок, поскольку, как они мудро отмечали, он начал играть в профессиональный футбол не меньше двадцати лет назад. Только не в Ливенфорде, дорогие, нет и нет!

Блистательная карьера унесла Неда далеко от родного города – сначала в Глазго, где его дебют заставил обезуметь от восторга шестьдесят тысяч болельщиков, потом в Ньюкасл, оттуда в Лидс, потом в Бирмингем. О, Нед был везде и, заметьте, нигде не задерживался надолго, но всегда оставался центром притяжения, всегда кумиром толпы.

А затем, год назад, после короткого перерыва, когда все крупные клубы – нелепее не бывает – проигнорировали его «бесплатный трансфер», он распрекрасно вернулся в Ливенфорд, все еще, по его словам, в расцвете сил, чтобы возродить былую славу родного клуба.

Нельзя отрицать, что о Неде ходили разные слухи, в том числе нелицеприятные, которые являются неизбежной платой за славу.

Сплетничали, например, что Нед не дурак выпить, что Ньюкасл был рад от него избавиться, а Лидс не жалел о его уходе.

Стыд, позор и несправедливость – враки, которые повсюду следовали за ним по пятам.

Что с того, если Неду нравится опрокинуть стопку-другую? После этого он мог играть даже лучше, потому частенько и подогревался.

Что с того, если спонтанной выпивкой весело отмечался неизменный рост его славы? Пусть даже он и был расточительным в своих странствиях, разве при этом он не оставался именитым сыном Ливенфорда?

Долой клеветников! Так говорил Ливенфорд, и потому, когда Нед вернулся, город прижал его к своему сердцу.

Этот Нед был крупным мужчиной, с уже довольно явной лысиной, – бледное гладкое лицо, влажные глаза гуляки и весельчака.

Он не походил на футболиста, скорее на тамаду с городского банкета.

Одевался не без щегольства: опрятный, хорошо вычищенный костюм, неизменно из синей саржи, на мизинце тяжелый перстень с цветным камнем, на цепочке от часов, протянутой между верхними карманами жилета, набор завоеванных им медалей; а туфли начищены до блеска с особым тщанием.

Естественно, Нед сам не чистил туфли. Хотя почти все игроки команды Ливенфорда работали на верфи и литейном заводе, Нед, как и подобало его высокому статусу профессионала, не работал вообще. Туфли чистила жена Неда.

И здесь, упомянув миссис Сазерленд, мы подходим к моменту, который всеми трактуется однозначно.

Жаль, ужасно жаль, что жена Неда стала для него такой обузой, таким ярмом – не только жена, но и пятеро его детей. Боже! Разве не тошно оттого, что Нед так рано связал себя, что ему в его знаменитых разъездах пришлось таскать с собой жену и свое все увеличивающееся потомство.

В этом, если хотите, и была причина его заката. Так или иначе все сводилось к женщине, которая была его женой.

Как со знанием дела выразился Бейли Пакстон, сопроводив сказанное многозначительным жестом крайней неприязни: «Кто ей мешал получше следить за собой?»

Очевидный факт заключается в том, что Ливенфорд был довольно плохого мнения о миссис Сазерленд, бедном, безвкусно одетом создании с опущенными глазами. Если когда-то она и была красоткой – господи, почему бы и нет?! – то теперь ей было далеко до красотки.