Вычеркнутый из жизни. Северный свет

Пол слегка повел плечами:

– Это бесцельная затея.

– Почему?

– Нельзя найти человека через пятнадцать лет.

– Ну, это как сказать. – Марк оживился и, выждав достаточно долго, чтобы произвести надлежащее впечатление, сказал: – Дело в том, что я нашел его.

Во рту у Пола мгновенно пересохло. Он недоверчиво уставился на этого странного человека, а тот спокойно кивнул в подтверждение своих слов.

– Это оказалось совсем нетрудно. После того, что вы мне рассказали, я решил рискнуть и просмотреть списки лиц, находящихся на пособии, а также реестры работного дома и всех городских больниц. Сванн – в Бельведерской больнице.

Глава 10

Комната, где лежал Сванн, была длинная, узкая, с выбеленными стенами и покатым потолком. Настоящая палата для бедняков, голая и мрачная. Кровать Сванна, отгороженная ширмой, стояла на деревянных чурках. Подле нее на полу находился цилиндр с кислородом, от которого тянулась длинная трубка. Над всем, даже над едким запахом карболки, здесь торжествовал неуловимый, но острый запах болезни.

Сванн лежал на двух подушках, вытянув ноги, устремив взгляд в потолок. Судя по длине его тела, в свое время это был крупный мужчина, но сейчас он страшно похудел, лицо, с ввалившимися щеками и заострившимся длинным носом, на фоне белой наволочки казалось совсем желтым, даже бронзовым. Пальцы его, бессильно лежавшие на пододеяльнике, опухли. Короткое, прерывистое дыхание почти не поднимало грудь. Был час приема посетителей, и у кровати больного стояли Пол и Марк Булия. Они пришли десять минут назад, и Марк удивительно тактично представил Пола больному. А Пол уже принялся умолять Сванна прийти ему на помощь. И сейчас, взволнованный важностью момента, напряженно ждал, что скажет Сванн.

Однако Сванн не спешил: ему было над чем подумать. Но вот, не повернув даже головы, он перевел взгляд на Пола и немного спустя тихим, хриплым шепотом произнес:

– Вы на него похожи. – Затем снова устремил взгляд в окно и долго молчал. – Странно все-таки, что мне довелось с вами встретиться, – наконец еле слышно произнес он. – После того, что случилось со мной, я поклялся никогда больше не раскрывать рта. Дурак я был, что не смолчал. Но вы – сын Мэтри. А я – человек конченый. Так не все ли равно?

Наступила короткая пауза. Казалось, Сванн заглядывает в далекие глубины прошлого.

– В ту пору, когда мне поручили вести расследование убийства в Элдоне, я был как огонь – не то что теперь. И я помню тот день, когда нашел первый ключ к разгадке, словно это было вчера. К нам в управление явился помощник букмекера по фамилии Рокка… Да-да, не как-нибудь, а Гарри Рокка… Ну и трус же это был. Так и дрожал от страха, казалось, слова не выговорит. А все-таки выговорил, и вот что сказал: он больше года дружил с убитой, часто ночевал у нее и провел с ней ночь на седьмое сентября. Но он не убивал ее – просто не мог убить, потому что восьмого и девятого сентября был на скачках в Донкастере, человек двенадцать могут это подтвердить. И потом, ведь он сам пришел, по доброй воле, чтобы на его имя не легло никакого пятна.

Надо сказать, что его признание ничего для нас не прояснило: мы знали, что у Сперлинг было много поклонников, но решили на всякий случай задержать Рокку. Когда тот услышал об этом, то позеленел и выложил все как на духу. Рассказал, что у него есть приятель – Риз Мэтри, которому нравится Сперлинг. Рассказал, как встревожился Мэтри, увидев в газетах снимки открытки, нарисованной от руки. И главное, рассказал о попытке Мэтри сфабриковать алиби. Мы с радостью ухватились за эти сведения, ведь целую неделю были в тупике, а тут вдруг – горячий след. И он стал еще горячее, когда мы узнали, что нужный нам человек отбыл в Ливерпуль. Тотчас позвонили в Ливерпуль – и Риз Мэтри был схвачен. – Сванн помолчал, облизнул пересохшие губы. – На свою беду, Мэтри оказался человеком горячего нрава, он сопротивлялся при аресте и совершил роковую ошибку – ударил полицейского. Добавьте к этому то, что, как я уже говорил, он был арестован в момент, когда собирался ехать в Южную Америку, – и вы поймете, что все складывалось не в его пользу. А он еще ухудшил свое положение. На предварительном допросе его, естественно, прежде всего спросили: «Где вы были между восемью и девятью вечера восьмого сентября?» Не зная, что приятель выдал его, Мэтри ответил: «Играл в бильярд с неким Роккой». Это, казалось, решало все.

Сванн откинулся на подушки, в его тусклых глазах появилось какое-то странное выражение.

– А теперь я должен рассказать вам о моем начальнике – сейчас он возглавляет всю полицию Уортли – об Адаме Дейле. Он сын камберлендского фермера, вышел из низов, по части дисциплины был очень требователен, но в общем к подчиненным относился хорошо. Словом, это был образцовый офицер, который в жизни не брал взяток. Он любил свое дело и не раз похвалялся, что может за милю узнать преступника. И он тоже с самого начала был убежден, что Мэтри – преступник.

Разгорячившись от собственных слов, больной попытался приподняться на локте.

– Ну а мне это дело не казалось таким простым. Несмотря на все улики, я отметил, что Мэтри заказал билеты в Южную Америку на свою фамилию, что снял номер в ливерпульской гостинице для себя и своей семьи, не скрывая, кто он такой, а уж этого никогда бы не сделал человек, который боится преследования и хочет замести следы. Кроме того, хотя факты свидетельствовали не в его пользу, Мэтри произвел на меня благоприятное впечатление. Он и не пытался отрицать, что был знаком со Сперлинг, и признал, что посылал ей открытку с рисунком от руки. Он заявил, что сделал это просто так, для развлечения. И надо сказать, что игривая, пошловатая надпись на открытке: «В разлуке сердце полнится любовью» – вполне соответствовала этому утверждению. Опять же – раны на теле Сперлинг были столь ужасны, что их мог нанести только очень сильный человек, а Риз был довольно тщедушный. И к тому же легкомысленный. Только этим можно было объяснить попытку устроить себе алиби с помощью Рокки. Он, видимо, и так нервничал, а тут еще эта дурацкая открытка, фотографии которой были воспроизведены во всех газетах. Словом, он совсем потерял голову и, возможно, счел нужным заручиться чьей-то поддержкой. Шаг, конечно, неумный, но вполне объяснимый, если посмотреть на все его глазами. Я изложил эти свои соображения начальнику, но он и слушать меня не стал, так был убежден, причем, учтите, вполне искренне, что Мэтри – убийца.

Сванн снова откинулся на подушки и, передохнув немного, уже спокойнее продолжил:

– Мысль чиновника течет по раз и навсегда установленному руслу. Никто не знает этого лучше меня, и следствие, начатое Дейлом, развертывалось в соответствии с общепринятой практикой. Необходимо было найти среди личных вещей Мэтри орудие, которым он мог нанести раны, обнаруженные на теле покойной. Необходимо было отыскать на костюме Мэтри кровавые пятна. Необходимы были свидетели, которые могли бы опознать его как человека, виденного на месте преступления.

И почти сразу же в одном из чемоданов начальник обнаружил искомое. Это была бритва, допотопная немецкая бритва с широким лезвием, слегка заржавевшая, оттого что ею долго не пользовались. Без малейшего смущения Мэтри признал, что она у него давно: он получил ее в наследство от отца. У него не раз мелькала мысль продать ее на лом, но мешали сентиментальные соображения. И если бы Мэтри совершил убийство с помощью этой бритвы, неужели бы он стал заботливо и бережно хранить ее для нас? Нет, конечно нет, убийца прежде всего старается отделаться от орудия преступления. Однако Дейл чуть не прыгал от гордости и восторга, показывая мне бритву.

«Ну, что я вам говорил?! – воскликнул он. – Теперь он в наших руках».

Бритву послали экспертам на предмет обнаружения кровавых пятен вместе с большим пакетом одежды, принадлежавшей Мэтри. Тем временем начался опрос свидетелей – мистера Прасти, Эдварда Коллинза и Луизы Бёрт, которые в тот вечер видели убийцу, выбежавшего из квартиры. Прасти оказался близоруким, а Коллинз просто добрым малым, которому очень не хотелось выступать в качестве свидетеля. Но вот Бёрт, это уж была особа совсем другого рода. Перед ней на какой-то миг промелькнул преступник, притом было это в темный, дождливый сентябрьский вечер, да еще на улице, где и фонарей-то почти нет. И тем не менее она заявила, что может во всех подробностях его описать. Я будто сейчас вижу ее круглое взволнованное лицо, когда она давала показания.

«Это был человек лет тридцати пяти, – заявила она. – Высокий, стройный, темноволосый, бритый, очень бледный, с прямым носом. На нем была клетчатая кепка, серый макинтош и коричневые ботинки».

Сначала Дейл обрадовался, что у него есть описание убийцы. Но после ареста Мэтри надо было менять пластинку. Мэтри-то не был ни высоким, ни темноволосым, ни бритым. Он был среднего роста, светлый, с темными усиками. Да и одет он был совсем не так. Однако Бёрт не растерялась. Она заявила, что в первый раз все перепутала, потому что уж очень волновалась. И вот крупный гладковыбритый субъект спокойно уступил место человеку невысокого роста с усиками. Да и Коллинз, который сразу после убийства решительно утверждал, что не сможет опознать преступника, теперь запел в один голос с Бёрт. Светлая клетчатая кепка превратилась в темную мягкую шляпу, макинтош – в пальто. Словом, описание стало совпадать с приметами Мэтри.

Сванн снова помолчал, бледные губы его втянулись от усилия, какого ему стоил вдох.

– Теперь надо было, чтобы они опознали арестованного. Начальник сам пошел с ними, и я тоже. В помещении, где находился Мэтри, выстроили еще одиннадцать полисменов в партикулярном платье. Традиционный метод опознания преступника, который считается вроде бы самым справедливым. Так или иначе, но оба свидетеля безоговорочно опознали одного и того же человека. Мэтри был обвинен в убийстве Моны Сперлинг и отправлен в Уортли.

Больной повернулся на бок и в упор посмотрел на Пола:

– И все же мне не верилось, что это – он… Очень уж гладко все было разыграно, как по нотам, и я считал, что где-то вся эта штука должна дать трещину. Но не учел юриста, выступавшего в качестве прокурора. Вы можете подумать, что это мой начальник – честный работяга Дейл – повинен во всем, что случилось с Мэтри. Нет, нет, решающую роль тут сыграл Спротт – умнейший субъект, придумавший весь этот трюк. Теперь его зовут сэр Мэтью, он добрался почти до самой верхушки и залезет еще выше, но тогда это был никому не известный человек, и уж очень ему хотелось выйти в люди. Как только он раскрыл рот, я понял: он сделает все, чтобы Мэтри был повешен.

Итак, суд начался. Обвинение вызвало разных экспертов. Однако доктора Тьюка, который первым осматривал тело, среди них не оказалось. Помимо полицейского хирурга Добсона, был приглашен еще некий профессор по фамилии Дженкинс, который подтвердил, что такой бритвой, какая имелась в распоряжении обвиняемого, вполне можно нанести смертельные раны. Далее, он не ручался, что на бритве или на одежде заключенного имеются кровяные пятна, но на них были обнаружены следы некоего инородного вещества, которое могло быть брызгами женского грудного молока. Затем настала очередь эксперта-каллиграфа, который под присягой заявил, что полуобгоревшая записка, обнаруженная на квартире убитой, была написана Мэтри измененным почерком, левой рукой. Коллинз и Бёрт при даче свидетельских показаний превзошли сами себя. Особенно сильное впечатление на присяжных произвела Бёрт, с ее невинным личиком и большими испуганными глазами. Стоя с ангельским видом на возвышении для свидетелей, она под присягой говорила: «Это то самое пальто», «Это тот самый человек», а когда речь зашла о процедуре опознания, она с явной гордостью заявила: «Я первая указала на него!» Затем настала очередь прокурора. Добрых три часа говорил Спротт – без передышки, не заглядывая ни в какие записи. Слова текли потоком, и суд как зачарованный слушал его. Да уж, Спротт не пожалел красок, описывая картину преступления: как преступник, поглаживая бритву в кармане, безжалостно напал на свою беззащитную любовницу, мать своего еще не рожденного ребенка, а потом очертя голову ринулся за границу спасать свою шкуру. Говорю вам: это было мастерски проделано. Присяжные, разинув рот, ловили каждое его слово.

Защитник обвиняемого мог бы и не выступать после такого спектакля. Денег для защиты было очень мало; адвокат был старенький, невыносимо медлительный, с писклявым голосом и к тому же не слишком сведущий. В частности, он, видимо, понятия не имел о том, какие доказательства можно привести в пользу Мэтри.

Словом, скоро все было кончено. Виновен. Протестующий вопль заключенного полоснул меня, как ножом. Но, к всеобщему удовольствию, его быстро уволокли из зала суда. Пятьсот фунтов награды за поимку преступника были назначены Коллинзу и Бёрт. И ей-богу, они заслужили эти деньги.

Тут силы, видимо, окончательно изменили больному, он откинулся на подушки и слабым голосом сказал, что не может продолжать.

– Приходите через денек-другой. Я тогда доскажу.

В крохотном закоулке воцарилось долгое напряженное молчание. Булия тихонько встал, налил воды в стакан и поднес его к губам Сванна. Тот проглотил воду, даже не приподнявшись. А Пол сидел ошеломленный, подперев голову руками. В его груди бушевала буря. Сколько вопросов готово было сорваться с его языка! Но он понимал, что сейчас не время их задавать – на сегодня свидание было окончено. Сванн закрыл глаза, ибо так ослаб, что не способен был даже на самое малое усилие. Марк на цыпочках направился к выходу. Тогда Пол, пошатываясь, встал, обеими руками крепко пожал руку больного и тоже вышел.

Глава 11

Неужели невинного человека могли продержать заживо погребенным в течение пятнадцати лет? Не зная, чему верить, совершенно сбитый с толку, бросаясь из одной крайности в другую, Пол едва осмеливался задавать себе этот страшный вопрос. Сванн ведь не привел пока никаких конкретных доказательств, а только изложил свои соображения. Но уже одна мысль, что над его отцом учинена чудовищная несправедливость, доводила Пола чуть не до безумия. Он не должен об этом думать. Во что бы то ни стало надо взять себя в руки. Сейчас ему больше чем когда-либо надо быть спокойным, разумным и решительным. Первым делом он написал домой, прося прислать белье, а затем приступил к поискам жилья, которое дало бы ему бо?льшую свободу действий, чем гостиница Христианской ассоциации молодых людей. Через некоторое время он отыскал мансарду на пятом этаже дома на Пул-стрит, где по дешевке сдавались меблированные комнаты. Улица эта, довольно грязная, но вполне респектабельная, расположенная в излучине канала Шервуда и застроенная преимущественно второсортными пансионатами, шла к югу от шумной, запруженной транспортом Уэйр-стрит. Хозяйка, миссис Коппин, худощавая, маленькая женщина с зычным голосом, провела Пола наверх, дала ему мыло и грубое, но чистое полотенце. Сумма, уплаченная вперед за комнату, почти истощила скромные капиталы, с которыми Пол приехал из Белфаста, и, умывшись, он отправился на поиски заработка. Уортли – шумный, деятельный город, гигантский улей среди плоской сельской местности, но промышленность в нем, как и в соседних городах Ковентри и Нортгемптоне, была очень специализированная: фарфор, ножи, вилки и кожевенные изделия – словом, производство, требующее технических навыков и знаний, которыми Пол не обладал. К тому же он не состоял в профсоюзе, не имел никаких рекомендательных писем, да и учительствовать толком еще не мог. По прошествии двух дней Пол уже с возрастающей тревогой стал просматривать газетные столбцы под рубрикой «Вакантные должности». Но на утро третьего дня ему здорово повезло. Выйдя из своей мансарды, он направился по шумной Уэйр-стрит к трактиру «Приют извозчика», где, как оказалось, можно было за несколько пенсов получить ланч, состоящий из булочки с сосиской и кофе, и вдруг в витрине большого магазина под названием «Бонанза базар» увидел объявление:

Требуется пианист.

Обращаться к мистеру Виктору Харрису, управляющему.

Поколебавшись с минуту, Пол вошел. Это был один из тех универсальных магазинов, где продается все, начиная от хозяйственных товаров и предметов косметики и кончая нижним бельем и детскими игрушками, и все это горами навалено на прилавках, – словом, местный вариант магазина стандартных цен. Управляющий, мужчина лет тридцати, с завитыми волосами, любезный и деловитый, окинул Пола быстрым взглядом и повел его в тот отдел, где стояло пианино и лежало множество нот. На ходу пестрый галстук выбился из его двубортного, в полоску, пиджака и затрепался на ветру от электрических вентиляторов. Взяв наугад какие-то ноты, он поставил их на пианино и приказал:

– Играйте!

Пол сел и пробежал пальцами по клавишам. Он мог играть с листа даже трудные вещи, а этот популярный вальс был проще простого. Он сыграл его до конца, повторив с кое-какими собственными вариациями, затем взял другие ноты и сыграл еще несколько пьесок. Продавщицы за ближайшими прилавками прислушивались, а господин Харрис одобрительно отбивал такт по прилавку своим перстнем.

– Вы нам подходите. – Управляющий решительно кивнул. – Считайте себя принятым. Три фунта в неделю и сэндвичи на ланч. Только не лодырничать, а не то выкину в два счета. И педалей не жалеть. Пусть люди слушают и покупают.

Он покровительственно улыбнулся Полу, блеснув золотыми зубами, хмуро глянул на продавщиц, недовольный тем, что они отвлеклись от дела, и ушел в другой отдел. Пол играл весь день. Место это оказалось отнюдь не блестящим. Начал он бодро, но время шло, и мускулы его стали ныть от долгого сидения, а когда плохо проветриваемый магазин наполнялся покупателями и вокруг толпились люди, дыша ему в затылок, толкая под локоть, чуть не садясь на клавиши, то и вовсе стало тяжко. К тому же Пол пребывал в смятении: его терзали мысли об отце, наметки разных планов и проектов, необходимость принять какое-то решение.

Около часа дня Харрис торжественно отправился на ланч, а несколькими минутами позже девушка из кафетерия принесла Полу кофе и тарелочку с сэндвичами. Обрадовавшись передышке, он встал, потянулся и с улыбкой спросил девушку, как ее зовут.

– Лена Андерсен, – коротко ответила она.

Ему хотелось бы перекинуться с ней словечком, но она тотчас ушла в другой конец магазина. В этом не было ничего нелюбезного, но Полу показалось, что держится она как-то неестественно, словно нарочно избегает общения с людьми, и, несмотря на одолевавшие его тревожные мысли, в нем проснулось любопытство. Поэтому, когда она возвращалась через магазин в кафетерий, он почти инстинктивно проводил ее взглядом, прежде чем снова приняться за игру.

Ей было не больше двадцати, и она походила на скандинавку – высокая, светловолосая, длинноногая. Черты лица у нее правильные, и она была бы очень привлекательной, несмотря даже на узкий белый шрам, пересекавший щеку, если бы какое-то горе не проложило морщинок меж ее бровей. В минуты, когда она оставалась наедине со своими мыслями, на ее лице появлялось грустное, сосредоточенное и в то же время отсутствующее выражение. Несколько раз в течение этого дня взгляд Пола невольно обращался к ней. Он заметил, что форменная одежда ладно сидит на ней и сшита со вкусом. Хотя у нее, видно, были неплохие отношения с другими продавщицами, она не фамильярничала с ними и держалась вежливо, но холодно со всеми, кроме нескольких постоянных посетителей. Что она за человек? Пол решил испытать девушку и принялся изучать ее любопытным и явно дружелюбным взглядом, но она не ответила на его взгляд – опустила глаза и отвернулась.

Время тянулось бесконечно долго. Пол, закрыв глаза, барабанил по клавишам мелодию, которую успел выучить наизусть. Наконец пробило шесть часов, и он вздохнул с облегчением: рабочий день окончен. Чуть не бегом направился он в больницу и там не без труда добился разрешения пройти к Сванну. Больному, видимо, стало хуже: настроение у него было мрачное, подавленное, говорить он был не склонен и, казалось, жалел, что так разоткровенничался в прошлый раз. Но, видя, что Пол терпеливо сидит у его кровати и нисколько его не торопит, Сванн смягчился. Он повернул голову и не без жалости взглянул на молодого человека.