Медсестра. Кабак

У Шишкина единственным соседом был молчаливый Артамонов с заспанным, измятым лицом. Ему оставалось 10 недель до дома. Половину этого времени он намеревался провести в госпитале. Он постоянно сидел в мобиле, и её никто не пытался отобрать, так как он просто игнорировал подобные просьбы и приказы медсестёр. Единственное, что могло бы его как-то простимулировать, это крепкая зуботычина, но армия уже не та, и ради такой ерунды никто не станет марать руки. А отправить на гауптвахту медсёстры не в состоянии.

И вот первый день Сосова и Шишкина в пульмонологии. После тихого часа все расселись в рекреации смотреть телевизор, а Сосов уселся читать Ирвини Шоу, найденного ещё на тихом часу. Телевизор мешал читать, и Сосов пошёл в палату, где Гусев читал Сталкера, Максимов сидел в телефоне, остальных не было.

– Фу! – с порога воскликнул, вошедший Алиев. – Напердели, пидорасы! – он глянул на Сосова. – Дышать невозможно, открой форточку, – сказал он Гусеву и бросился плашмя на свою койку.

Гусев открыл форточку, и снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь скрипом кровати Алиева. Чуть позже вернулись Джамбу и Ямбу и тоже засели в телефоны. Алиев несколько раз выходил и возвращался. Казалось, он это делал ради двух вещей: возмутиться запахом и плюхнуться в кровать.

Построение на ужин, ужин, телек, построение на раздачу молока, телек, отбой. Сосов привыкал к распорядку дня и нашёл человека для расспросов. Это был рядовой Молчанов:

– Всегда дают молоко вечером? – спросил Сосов.

– Да, каждый день в восемь.

– И на ужин всегда пюре?

– Да. А после сон-часа ещё и сок дают. Сегодня почему-то не давали, а так дают. Иногда даже с печеньем или булочкой.

– Просто песня.

– Ты ещё завтраков не ел, – дразня и улыбаясь, сказал Молчанов.

– А что там?

– Увидишь, – многообещающе сказал Молчанов.

Семь утра. Дежурной медсестрой в эту ночь была казашка Света Марлиева, поэтому именно её голос поднимал отдохнувшие мужские тела.

– Мальчики подъём. Артамонов, иди дневаль.

Дневальных каждый день назначали семерых. Они дежурили, сидя у входной двери по два часа. Тот, кто заступал в 19:00 дежурил всего час, потом тумбочка пустела до следующего утра.

Артамонов лениво поднялся из кровати и, не заправляя её и не одеваясь, в одной нателке и с мобилой в руке уселся на место несения службы, закинув ногу на ногу.

Завтрак поразил воображение Сосова потому, что там был джем и творог. Порции были, конечно, не большими, но с Сосовым поделился парень, сидящий напротив. Его звали Городнищев – худой, даже тощий, в очках, с запуганным взглядом и медленными движениями.

После завтрака Сосов уселся в рекреации и продолжал читать про молодую «журналистку» и не молодого голливудского продюсера. «Зачем я это читаю? – думал он. – Ясно же, они переспят где-то на середине книги или на двух третях, и потом автор будет это размусоливать».

– Сосов! – позвал голос медсестры. Это была тётя Люба, сменившая казашку.

– Я! – отозвался солдат.

– Это ты Сосов? – спросила тётя Люба, подойдя к нему.

– Так точно, – по привычке ответил он.

– Почему таблетки не выпил?

– Забыл.

– Так иди, пей. И не забывай больше.

Сосов подошёл к посту и засыпал сразу в рот из баночки со своей фамилией 7 круглишков и шариков. Он проглотил их, запив слюной – редкое и ценное умение для пациентов лечебных учреждений. Сосов вернулся в рекреацию, сел в «своё» кресло, раскрыл книгу и вдруг заметил, что на диване напротив тоже кто-то сидит. Это был тот самый Городнищев. Он как-то умудрился слиться с интерьером со своей маленькой, синей книжечкой, в которой Сосов узнал Новый Завет. Сам Сосов с интересом относился ко всем религиозным направлениям, но ни к одному себя не причислял. Он считал себя человеком религиозным, но не верующим и считал, что достаточно хорошо знает эту маленькую, синюю книжечку и даже чёрную, толстенькую более менее.

Сосов не решался заговорить о Новом Завете, вдруг Городнищев окажется через чур чувствительным и обидится на какую-нибудь мелочь. Поэтому каждый молча читал своё, пока в коридоре не началась возня. Это солдаты выходили на перекур.

– По-братски, есть сига у кого?

– От души.

– Займи наликом, я тебе переведу.

– Дай тэху до обеда.

– Агапкин-то всё-таки трахнул её.

– 45 тысяч надо. Думаешь, мне их кто-то займёт?

– Сколько берём?

– Три? Давай четыре.

– У контрабасов спроси.

– Кузнецов – лошара.

– На завтрак говно, на обед говно, на ужин говно.

– Устроили тут клуб читателей.

– Видать, в пятницу выпишут.

– Этот кретин мимо тазика мне тапки все заблевал.

Городнищев тоже пошёл курить, и, когда воцарилась тишина, Сосов продолжил своё чтение, увлекательность которого по десятибалльной шкале еле-еле касалась пятёрки.

– Читаешь? – спросил Шишкин, бесшумно появившийся за спиной.

– Читаю.

Шишкин подошёл к телеку. Под ним висело расписание его работы: по будням с 16 до 20, по выходным и праздничным с 7 до 20.

– С 16 что ли можно только смотреть? – спросил Шишки неведомо кого. – А если сейчас включить, что будет?

Он огляделся по сторонам, ответов не было. Шишкин не стал включать телек и вовсе не потому, что боялся нарушить внутренний порядок, а больше из-за сомнамбулического и безынициативного состояния, в котором пребывает большинство военнослужащих. Он сел на второе кресло и изучающе смотрел по сторонам, поглаживая подлокотник.

– Чего читаешь?

– Да, просто книжку. Ничего интересного.