Дырявые часы

Дырявые часы
Ари Хёственн

Пия – счастливая мать и жена. Её будни мало чем отличаются от будней любой парижанки. Но однажды вскрывается маленькая странность: она понимает, что совсем не помнит один день своей жизни. И всё бы ничего – но тогда родилась её долгожданная дочка. И чем глубже Пия пытается окунуться в прошлое, тем сильнее мучают её кошмары и видения. Но она не сошла с ума: кто-то с умыслом стёр из её памяти тот день. Но как и зачем?

Своих тараканов выманят на свет и остальные герои; голоса совести и чёрных умыслов неразрывно сольются. Реальность окажется гораздо страшнее, чем игры подсознания.

Выдержит ли правду измученная психика Пии? Что означают являющиеся ей дырявые часы, и кто же прячется за ними с другой стороны?

Один украденный день может украсть и всю жизнь. Не верите – так убедитесь.

Содержит нецензурную брань.

Ари Хёственн

Дырявые часы

Один день – малость, один день – капля.
Исчезни он, вроде ничего и не изменится.

Календарный вор на то и рассчитывает:
ну канут две плюшки да дырка от сушки.

А что если украденный день тот —
половина тебя?..

Набросок глаз твоих вчерашних
Дорисовать ты не отдашь,
Теперь размытый он и влажный,
И рядом сломан карандаш.

Глава 1. Липовые боги

Парк развлечений остался позади, и издалека грохот уже не казался таким оглушающим. Пия была не одинока в своём желании перевести дух и потешиться в сторонке какой-никакой тишиной: тут и там непринуждённо целовались молодые парочки; усмирённые дети пялились на вечно голодных уток в пруду, жадно поглощали чипсы и крепы[1 - Французские блинчики из бездрожжевого теста.] с чёрным шоколадом, а самых маленьких не было даже видно за облачками сладкой ваты – с виду это она сама на ножках бегала с восторгом от одного аттракциона к другому, может желая забраться обратно на сахарные небеса. А вон там, в тени рожкового дерева, пожилая чета смаковала порцию риса с овощами и внешне была заинтересована всем вокруг, пребывая, видимо, в статусе жюри на конкурсе смотрелок.

Пия присмотрела себе свободное местечко на траве и расположилась лицом к мягкому весеннему солнцу. Тело так и гудело от переизбытка адреналина – на всякого рода аттракционах пришлось не меньше четырёх раз испытать себя на прочность, то падая вниз, то снова «цепляясь макушкой за облака» – как кажется каждому, кто боится высоты. Вытянув ватные ноги, девушка глубоко вдохнула свободного воздуха с нотками попкорна и прикрыла глаза. На губах сразу скользнула лёгкая улыбка, и Пия разнежилась, как пингвин, которому в печеньках с предсказаниями попался анчоус.

Мерное плескание рыжих уток напоминало звуки моря, и понемногу девушка начала расслабляться. Кожа приятно прогревалась, будто соприкасаясь с лёгким шёлковым шарфиком, и сразу освежалась бризом – едва уловимыми ментоловыми струями. Вот уже и ноги обмякли, и сердцебиение утонуло. Постепенно все звуки слились в монотонный гул и стали незаметными.

Расслабившись, девушка легла на спину. Но отдых был не долгим. Зароились мысли о надоедливой матери, о заносчивой сестре и её новом хахале. Эх, пришлось лишиться приятной невесомости и вернуться на землю: она приоткрыла глаза и стала бездумно провожать слева направо облака.

«Вот бы и мне так унестись однажды подальше, чтоб никто-никто не нашёл. Что происходит за горизонтом, что за пределами Испании?.. Неужто и там – всё одно не продохнуть. Надоело жить как в тюрьме. Даже моей тридцатилетней задаваке-сестре не слаще – и неизвестно, сможет ли новый ухажёр забрать её подальше от вечного материнского «я хочу тебе только счастья, а потому сяду на твою шею и буду высматривать самое пригодное…».

«Тьфу ты, чёрт! – уже вслух шепнула девушка и скривила губы. – Провались оно всё!»

Пия оглянулась по сторонам, словно боясь, что её услышали. Но не заметив никого из родных, она обхватила руками колени, уронила голову, и пышные тёмные локоны защекотали икры. Из прядей выпал запоздалый цветок миндаля. Девушка потянулась за розовым бутоном и боковым зрением заметила парня, наблюдавшего за ней.

Любопытство взяло верх. Чтобы застать «тайного поклонника» врасплох, она поначалу сделала вид, будто отворачивается – но тут же резко обернулась…

Парень даже не вздрогнул. Перед ним были какие-то альбомные листы – похоже, в них он и смотрел. Почувствовав себя дурочкой, девушка хотела было позабыть о недоразумении и вернуться к грёзам, как парень вдруг, не поднимая взгляда, хитро заулыбался. Пия опять не поняла: из-за неё ли. Смутить её редко кому удавалось – вот и на сей раз она повернулась всем телом к незнакомцу и стала разглядывать не отводя глаз.

Парень снова заулыбался, он явно подыгрывал ей. Она недовольно прищурилась и наклонила голову набок, прикусив губу. В ответ дружелюбный незнакомец еле заметно помахал ей рукой – в его пальцах блеснул карандаш, – а затем принял её недавнюю позу «философа» и жестом дал понять, чтобы она продолжала позировать, вернув на место ажурный цветок.

Девушке стало ещё интереснее – никто никогда не пытался запечатлеть на холсте её юную и гордую красоту – и, ощутив себя героиней кино, она самозабвенно прижалась щекой к ладони и «увлеклась облаками».

Забыв о карандаше, она уже вовсю представляла собственный портрет в ало-жёлтых тонах, чувственный и манящий, как кофе с черносливом и острым перцем! Представляла его дома на стене перед восхищающимися подружками и сестрой. Да-да! Теперь-то мы поглядим, кого больше похвалит мама. Ха! Как бы новый твой любовник не переметнулся к «настоящей женщине»!

Минуты бежали – всё красочней становились виде?ния, но тело затекало. Наконец девушка не выдержала и повернула голову.

На месте незнакомца никого не оказалось!

Это было настолько неожиданно, что она, как околпаченный птенец, широко разинула рот, напрочь растеряв черты «знойной сеньориты». Невозможно было поверить, что кто-то её надул. Вот так просто! Саму Пию! Быть не может! Ту Пию, которая сама кого хочешь и не хочешь надует и лопнет; которая с парнями управлялась хлеще, чем с кастаньетами во время фанданго[2 - Испанский народный танец в сопровождении гитары и кастаньет.], которая… которая… Да кто он вообще такой, чего о себе возомнил!

Девушка вскипала. Шептала, сжав кулаки, что он наглец, потом – что он или трус, или безумный; даже «страшный» вырвалось ненароком, хотя это и было откровенным враньём. А потом…

А потом она снова обернулась: как ни в чём не бывало там сидел «художник», невозмутимо орудуя карандашом. «Дурацким карандашом!», «дурацкий художник!», и да – сидел…

Его симпатичная улыбка с искринкой и чувственный взгляд всё больше бесили Пию. Теперь было совсем непонятно: подойти и послать его (хотя если послать, то зачем подходить) или сделать вид, что ничего не произошло, и дальше позировать. Но как теперь позировать, если кровь закипела сильнее сливок на углях. Может, уйти? Да куда уйти! Чтоб я когда-нибудь сбегала! Ни за что! Если уж вставать – то только чтобы сбить эту улыбку с его довольной физиономии!.. Точнее, эту классную улыбку с его милой физионо… Так стоп!

Пия замотала головой. Ладно, разберёмся!..

«Художник» прервал её колебания: жестом он пригласил девушку приблизиться и посмотреть на то, что вышло.

От гордой красавицы энтузиазма не последовало. Поэтому парень сам ловко вскочил на ноги и направился к неприступнице, которая тут же, нарочно отвернувшись, сделала безразличный вид.

Незнакомец присел рядом и положил стопкой на траву альбомные листы, но говорить он, видимо, не торопился. Пия снова распалялась. Она продержалась с минуту, а потом всё же открыла рот, чтобы дать волю клокочущей тираде…

Но лексикон детишек, кормивших пернатых остатками блинчиков, не успел перейти в разряд взрослых, так как «художник» достал из кармана очки, привычным жестом разместил на аккуратном прямом носу и заговорил первым.

– Се-ньо-рита… – было начал он по слогам.

Но Пия тут же покатилась со смеху, откинувшись на спину и схватившись за живот. Девушку, колотившую руками по газону и даже по своему растерянному спутнику, трудно было не заметить – и окружающие уставились на странную пару. То ли акцент сеньориту развеселил, то ли что парень несуразно расставил руки в стороны, боясь нечаянно её коснуться, – но в любом случае остановиться она никак не могла и от хохота уже завалилась на юношу, красного, как помидор.

Наконец она выдавила:

– Вот… ха-ха! Вот… я дура! С большой буквы дура перегревшаяся!

– Почему так? – завис незнакомец. – Разве невинные очки умеют делать дам немножечко глупее?

– Ды… – сдерживала очередной порыв смеха Пия, – ды я не о том! Вот я дура: подумала, что не портрет мой выйдет, а прямо чудо природы. А тут – художник-то без очков меня малевал! Эт… ха! эт… что ж там кроме пьяного размытого пятна могло нарисоваться! Ей-богу, щас рожу! – снова закатилась та, а мамаши вокруг начали обеспокоенно галдеть, видя, как после этой фразы девушка ещё сильнее схватилась за живот.

Пия заливалась так заразительно, что и парень уже не сдерживал улыбку.

– Чего вы, сеньорита? Вон даже люди испугались.

– Я и говорю: даже люди – и те испугались! Ха-ха-ха! Без страха и не взглянуть! Слепой художник!.. Ха-ха! А я тогда – нелюдимая танцовщица для… ассамблеи пенсионеров!

Незнакомец тоже захохотал в голос – и вот они уже вдвоём, вцепившись в друг друга, «в конвульсиях» валялись на траве. Насилу придя в себя, юноша спросил:

– А всё-таки… причём тут портрет?