350

– Тихо, услышит. Вырастет и разберется с тобой за то, что на его беременную мать кричал.

– Пусть только посмеет, уши надеру, – сказал я. А сам представил здоровенного малыша с торчащими из-под чепчика красными ушами, который, высунув руку из пеленки, грозил мне пальчиком. Не выдержал и улыбнулся.

Наргиз обрадовалась.

– Вот это уже другое дело. Перестань пугать нас злым выражением лица.

Мы гуляли по аллеям, отдыхали на скамейках, согретых весенним солнцем, потом снова кружили по парку, говорили о нашем будущем ребенке (Наргиз было все равно, а я хотел мальчика). Представляли, как будем его любить и растить. Я предложил придумать ему имя. Наргиз испуганно покачала головой:

– Ты что, нельзя давать имя еще не рожденному малышу, плохая примета.

Ну почему мы, мусульманские мужчины, такие? Всю любовь и ласку своим женам показываем только через детей? Считаем неприличным упоминать имя жены при чужих людях, «мать наших детей», говорим. Вот и во мне сейчас внутри все кипит, душа полна словами нежности. А я их произношу молча или адресую заветному сыну, жизнь которого неразрывно связана именно с ней и только с ней? Язык не поворачивается называть вещи своими именами. Просто иногда сжимаю руку идущей рядом женщины.

Надо бы перестать. А то синяк останется.

* * *

Наутро, попрощавшись с мамой и Наргиз, я вернулся в Сальянские казармы. По дороге позвонил с почты дяде, сказал, что ночью Сафтар муаллим отправит их с вокзала, пусть завтра пошлет кого-нибудь к поезду.

Вечером Пятый Бакинский полк организовал банкет в честь Новруз-байрамы. Все офицеры, принявшие участие в параде, были в числе приглашенных. Ожидался приезд военного министра, начальника штаба армии, командира второй дивизии, иностранных гостей.

Часам к семи мы все собрались в офицерской столовой. По указанию министра, чтобы досыта накормить аскеров в дни праздника, на каждого воина выделялось ежедневно сорок дополнительных рублей, так что еды и питья было вдоволь, столы ломились от яств. В нескольких местах на блюдцах были выставлены сэмэни[14 - Сэмэни (азерб. – s?m?ni) – проросшая пшеница (солод), один из главных атрибутов праздника Новруз.]. Но никто не садился: все ждали главного гостя.

Главный гость задерживался. В столовой было шумно, высокие потолки усиливали гул, поэтому мы – прапорщик Мирали Гусейнов, подпоручик Пармен Даушвили, командир пулеметчиков, штабс-капитан Джебраил бек Алиев из Бакинского полка, ротмистр Герай бек Векилов, поручик Осман ага Гюльмамедов, ротмистр Юра Гаибов из Татарского конного полка, подпоручик второй артиллерийской бригады Соломон Чиджавадзе и я – вышли во двор, встали у здания, подальше от входа. Погода была по— настоящему весенняя, а настроение после парада просто отличное. До вчерашнего дня я никого из этих ребят – кроме Мирали, с которым в 1918 году учился в Гянджинской школе подпрапорщиков – и толком-то не знал. Так, отдавали честь и здоровались пару раз на плацу, проходя мимо: «Салам!», «Алейкум-салам!» По приказу министра с недавних пор в армии была принята именно такая форма военного приветствия. Но атмосфера, созданная парадом, которая до сих пор витала в воздухе, сблизила нас, мы словно давно дружили и побратались. Только разговор затихал, Чиджавадзе запускал очередной анекдот про пулеметчиков, а Джебраил бек старался не оставаться в долгу. Почему-то пушкари и пулеметчики любили дразнить друг друга.

– Значит, офицер части проводит распределение среди призывников. – Не дожидаясь, пока утихнет громкий смех, Соломон перешел к следующему анекдоту. – Сначала он зовет к себе одного новобранца и спрашивает: «Чем занимался на «гражданке»?» «Я был помощником повара», – отвечает тот. «Тогда отправишься на кухню». Офицер подзывает второго солдата. «А ты что умеешь?» Этот, неплохо играющий на таре заика, в душе радуется, думает, что окажется в военном оркестре, подальше от пуль и грязи, хочет сказать, что тарист. «Я та-та-та-та-та-та…» Офицер его прерывает. «Понял. К пулеметчикам!»

Джебраил бек попытался перехватить инициативу.

– Теперь моя очередь. Один хвастун-пушкарь…

Чиджавадзе схватил его за рукав.

– Разрешите, штабс-капитан, последний. Клянусь, забуду. Честное слово, потом замолкну. Итак, пулеметчик танцует на балу с одной мамылы-матан[15 - Мамылы-матан (аз.) – в просторечии: грудастая толстушка.]…

Офицер так забавно и сладко произнес по-азербайджански с грузинским акцентом слово «мамылы-матан», что после первого же предложения все залились смехом. Даже Джебраил бек не удержался, но, увидев въезжающий во двор казармы автомобиль, принял серьезный вид.

– Кажется, министр прибыл…

Все сразу замолкли, руки невольно потянулись к ремням и верхним пуговицам кителей.

* * *

Самед бек Мехмандаров и его заместитель Али ага Шихлинский имели в армии высокий авторитет. Особенно те, кто, как я, окончили специализированные училища в Азербайджане и имели достаточное представление о нашей военной истории, считали этих генералов от артиллерии живыми легендами. Я не был фанатиком: видел не только боевые успехи молодой азербайджанской армии, но и недостатки в военном строительстве. И все же тем, что могу стоять вот так близко к нашему военному министру, даже сидеть с ним за одним столом, я невероятно гордился. С нетерпением ждал, какую речь произнесет Мехмандаров.

Несколько минут он беседовал с рядом сидящими гостями. Наконец, глотнув чая из красивого грушевидного стакана, он поднялся. Все военные тут же вскочили.

– За опоздание, и… за то, что задержал вас, – министр повел рукой, как будто считая нетронутые блюда и вазы на столе, – приношу глубочайшие извинения. К сожалению, господа, не все идет так, как нам хочется. Полагаю, к концу вечера смысл этих слов будет для вас понятнее. Мы, мусульмане, только что вступили в истинную пору национального творчества и должны привить здоровый национализм пробуждающемуся от векового сна народу. Именно с этой точки зрения я высоко оцениваю вчерашний парад, объявляю искреннюю благодарность всем офицерам, вложившим много труда, потратившим много терпения на то, чтобы он был таким ярким. Поздравляю всех от имени правительства с праздником Новруз! Вы все были на площади, видели плачущих от радости людей, бросающих на головы аскеров цветы, море развевающихся трехцветных флагов. Иностранные наблюдатели подходили ко мне и говорили: «Мы не верили, что за короткий срок вам удастся создать регулярное войско, потому как знали, в царской России более века азербайджанцев в армию не призывали». Спасибо, что на старости лет дали мне возможность испытать такую гордость за горячо любимую страну. Всегда также высоко держите честь аскера армии Азербайджана, цените офицерскую честь! Вспоминаю одну историю, случившуюся прошлой весной, как раз перед праздником Новруз. Боец Татарского конного полка Ханмирза Маликахмедоглу попросил у своего командира разрешения посетить больную мать, которая жила недалеко от города, в селении Сарай. Каким-то образом дома сам заболел и скоропостижно скончался. Перед смертью попросил мать вернуть в воинскую часть его обмундирование, которое является имуществом армии. На следующий день после похорон мать нашла возможность исполнить волю сына, вернуть его форму. Когда мне рассказали о случившемся, я приказал выяснить, как служил этот аскер в полку. Доложили о его достойном поведении, честности и старании. Его преданность своей армии меня тронула, но дело было не только в этом. Я подумал, как эта убитая горем женщина добралась до города, нашла воинскую часть и, стоя перед ее воротами, прижимая к сердцу одежду сына, которого только вчера потеряла, ждала появления дежурного офицера; представил, о чем она сама могла думать в эти минуты, и расчувствовался. Она ведь могла оставить форму себе, как память о единственном сыне, или, на худой конец, продать ее или обменять. Старая, больная мать жила в бедности, тем не менее, сочла необходимым выполнить завещание сына. Мы, конечно, не оставили мать аскера в беде, но сейчас я о другом. Ханмирза Маликахмедоглу до последнего дыхания помнил о своем солдатском долге, не забывал, что надо вернуть казенное имущество, что молодая армия испытывает во всем нужду, и что эта форма в части пригодится! Растите таких преданных и честных аскеров! И никогда не забывайте: аскер всегда похож на своего командира, офицер – на своего генерала. Если командир отважный, то и аскер смелый, если офицер слабый, то и аскер никчемный. Победа приходит тогда и только тогда, когда во время боя возникает полное взаимопонимание между теми, кто отдает приказы, и теми, кто их исполняет. А теперь, господа, к сожалению, я вынужден покинуть вас. Скоро начнется важное собрание Совета Министров. Для меня было большой честью хоть на короткое время сидеть с вами за этим праздничным столом, я чрезвычайно горд тем, что имел возможность лично высказать господам офицерам искренние слова благодарности.

Начальник штаба армии генерал-майор Салимов вышел проводить министра до машины, и мы сели на свои места только после его возвращения. Но все были, как на иголках. Чувствовали, что случилось нечто чрезвычайное, и мы на пороге важных событий.

Часам к 12-ти ужин завершился. Приглашенные гости разъехались, а нам, офицерам воинских частей, было велено остаться и ждать. Генерал Салимов с командирами полков прошли в соседний малый зал.

Офицеры беседовали стоя, беспокойно поглядывая на часы. В углу столовой, между двумя высокими окнами стояли напольные маятниковые часы в узком корпусе, достойные стать украшением самого изысканного ресторана. Двухметровый старинный шкаф, корпус которого был сделан из красного дерева, на который рука какого-то очень терпеливого мастера нанесла тонкий витиеватый узор. Сам маятник был похож на корабельный штурвал, в центр которого были вмонтированы еще одни маленькие часы. А висящие по бокам на цепочках две большие гири напоминали якорь и не мешали мерному покачиванию маятника. Вероятно, это были трофейные часы, доставшиеся в результате победы в морском сражении, хотя, может быть, являлись подарком казарме одного из меценатов-патриотов.

За столом остался лишь худой капитан, который как ни в чем не бывало жевал очищенные орехи с кишмишом. На его спокойном лице застыло такое выражение, какое бывает у людей, знающих все наперед, и их невозможно чем-либо удивить.

Я, не отрывая глаз от капитана, совершенно мне не знакомого, прошептал на ухо ротмистру Герай беку:

– Видать, не зря сегодня по казармам ходили слухи. На все сто процентов – нас вернут в Зангезур.

– Не уверен. Может, в Газахе или на Самуре что случилось? В Зангезуре под Дыгом мы армян здорово общипали, вряд ли они так быстро оперятся.

– Про Газах ничего не могу сказать, но перед возвращением сюда звонил дяде с почты. На Самуре спокойно.

Наконец, двери малого зала распахнулись.

Все замолкли. Даже капитан, наполнив ладонь орехами и кишмишом, встал с места и перестал жевать.

Генерал Салимов распрощался с нами и остановил рукой командира Бакинского полка полковника Исрафил бека Исрафилова, решившего его проводить.

– Не надо, вы объясните ситуацию офицерам.

Дождавшись, пока генерал уйдет, Исрафилов бросил взгляд на маятниковые часы. Новый день уже начался. Мы окружили полковника.

– Вчера утром… – Исрафилов достал из кармана круглые часы, открыл серебряную крышку, внимательно посмотрел и положил их обратно, будто хотел удостовериться в том, что новый день действительно настал, – точнее, ближе к трем часам ночи армяне подняли мятеж в Карабахе. Они воспользовались тем, что мы в регионе оставили лишь незначительные воинские части для поддержания внутреннего порядка. Очевидно, хорошо подготовились и действовали по заранее намеченному плану. После празднования первого дня Новруза, пока население мусульманских сел и городов, а также наши аскеры спали, они перерезали телеграфные и телефонные линии. Затем неожиданно совершили одновременное нападение на азербайджанские воинские части, расположенные в Шуше, Ханкенди, Аскеране, Ходжалы, Тертере, других пунктах. Вооруженные силы армян в пределах Карабаха, подкрепленные регулярными воинскими частями Армении, использовали артиллерию и пулеметы. В большинстве населенных пунктов атаки были отбиты с большим уроном для нападавших. Но несколько сел были захвачены и сожжены. Армяне заняли Аскеранскую крепость. О судьбе небольшого гарнизона крепости из 50 аскеров, который упорно защищался, точных сведений нет. Очевидно, он подвергся истреблению. А главное, армяне смогли взять под контроль Аскеранский коридор. Таким образом, перерезана единственная дорога, соединяющая Карабах с остальной частью страны. Шуша и Ханкенди фактически оказались в окружении. Правительство принимает срочные меры для восстановления порядка, решено отправить туда специальный военный отряд из трех родов войск под командованием начальника штаба армии Габиб бека Салимова. В отряд входят части 5-го Бакинского пехотного полка, 1-го Татарского конного полка, 2-й артиллерийской бригады, легкого артиллерийского дивизиона, рота 4-го Губинского пехотного полка, два эскадрона парламентской охраны. В Гяндже и Агдаме к нам присоединятся дополнительные силы. В 10 часов утра выступаем из казарм, в 11 часов отправляемся по железной дороге в Евлах. До того времени все вооружение должно быть загружено в вагоны. Все командиры, начальники хозяйственных частей должны с максимальной точностью обеспечить выполнение приказов. Необходимые инструкции из штаба армии будут отправлены непосредственно в воинские части…

В 11 часов утра мы в полной боевой готовности выступили с Бакинского вокзала. Вечером прибыли на станцию Евлах, где, выгрузившись, прошли расстояние в 85 верст до Агдама за два дня. В тот же день, 26 марта, в Агдам приехал генерал-майор Салимов со своим штабом.

II. Аскеранский коридор

«Министру внутренних дел М.Векилову. …

Мы озабочены промедлением продвижения [войск], каковое должно отразиться катастрофически на Ханкенди и Шуше… Уже есть соединение между зангезурскими и карабахскими [армянами]. Помощь, опоздав на сутки, уже не будет помощью… У нас патроны почти все вышли.

Генерал-губернатор Карабаха

Х.Султанов,

член парламента Г.Аливердиев.

31 марта 1920 года».

Весна в Карабахе – чудо. Я был в этих местах всего один раз, в прошлом году, в конце осени – начале зимы. В ту пору подняли мятеж зангезурские армяне. Но когда от мороза не чувствуешь ног, а палец прилипает к курку и не оторвешь, не до красот природы. Сейчас же другое дело – солнышко прямо смеется тебе в лицо. Горы греют зеленеющие под лучами солнца луга, лысые леса покрываются пушком, от земли поднимается пар, как от свежеиспеченного хлеба, а ты, прислонившись к широкому стволу Древа Всевышнего – гигантского платана, думаешь о будущем, и то, что тебе грезится, завораживает. Даже запах пороха, пропитавший воздух, не в состоянии отравлять твои фантазии. Наши, губинские горы и долины, конечно, тоже красивые. Но в природе здешних мест чувствуются какая-то мягкость, особая романтика, почти страсть. Скалы не такие суровые, вершины не такие острые, как у нас, чаще всего округленные, я бы даже сказал, пухленькие, как женская коленка. Вот, кажется, нашел, разницу нашел! Наши горы – женихи, карабахские горы – невесты. Карабах – невеста Азербайджана!

И люди в здешних местах по характеру отличаются от нас, северян. Они, как их горы, намного мягче. Сколько лет находятся практически в военном положении, у каждого тысяча проблем, и все равно, встречаясь с кем-то взглядом, непременно улыбнутся. Да и живут они лучше нас. Если б не война, вообще бы жировали. Сам тому свидетель.

В период моего первого прибытия в Карабах и Зангезур батальон 4-го Губинского пехотного полка, в котором ваш покорный слуга служит почти со дня его основания, был временно передан под командование 1-го Джаванширского полка. Губинский полк не участвовал в Дыгской операции, а Джаванширский после серьезных потерь в тяжелых боях необходимо было срочно укомплектовать. Так мы и попали сюда, стали воевать в Горисском направлении, в окрестностях Лысой горы. Когда же было заключено Тифлисское соглашение[16 - Тифлисское соглашение между Азербайджаном и Арменией было подписано в столице Грузии 23 ноября 1919 года.] о прекращении боевых действий и война затихла, наш батальон вывезли из Зангезура. Но не отправили домой, а перебросили, опять же на время, в Карягин[17 - Название города Физули в царское время.], защищать мирную жизнь крестьян.